непременно найдется другое занятие.
У Магоцци заверещал сотовый, он отошел от стола.
– Привет.
– Привет, Грейс.
– Видела новости. Сочувствую насчет твоего приятеля Марти. Ужас. Как ты, ничего?
Боже мой, как приятно, что она волнуется за него.
– Не сказал бы.
– Возможно, вечером заеду, приготовлю ужин, откупорим пару бутылок вина.
Магоцци отошел еще на несколько шагов, понизил голос.
–
– У меня для тебя есть подарок.
Душа расправила крылышки, которые попытались захлопать.
– Не едешь в Аризону?
– Извини. Энни днем прилетает, и завтра мы все уезжаем.
Шлеп! Душа оборвалась, растоптанная сапогом Грейс Макбрайд.
– Подарок другой.
– Прощальный? Черт возьми, Грейс, это нечестно.
– Тебе понравится. Буду в семь.
Магоцци захлопнул крышку телефона, решив, что ему глубоко наплевать. Пусть Грейс Макбрайд отправляется в Аризону, на Луну, куда-нибудь в другое место. Джино прав. Надо жить. Надо найти себе женщину, предпочтительно такую, которая помогла бы купить диван. Разумеется, пускай сегодня приходит, можно вместе немного поесть, слегка выпить, возможно, он даже повалит ее, поцелует, пока сапоги не соскочат, потом, черт побери, вышвырнет пинком из дома. Вот что он сделает.
Джино оглянулся, вопросительно подняв брови.
– Грейс?
– Угу, – буркнул Магоцци, как настоящий занятый делом мужчина, которому все безразлично. Пожалуй, только глупая улыбка, расплывшаяся на физиономии, немного подпортила впечатление.
Харлей Дэвидсон сидел за рулем изготовленного на заказ автофургона длиной в сорок пять футов, обхватив баранку мясистыми татуированными руками, втиснув могучее тело в кожаное капитанское кресло, специально сконструированное по его габаритам. Выложил за него двадцать тысяч, еще тысячу за срочную доставку самолетом из маленькой итальянской мебельной компании, выполнявшей заказ, еще три куска за установку гидравлики. В черной бороде сверкнула белозубая улыбка. Стоит каждого пенни.
– Черт возьми, потрясающе! Охотно съезжу в преисподнюю и обратно.
Его сосед, похожий на аиста, в неизменном комбинезоне из лайкры, на сей раз в ослепительно- оранжевом, скрестил на костлявой груди длинные руки и выпятил губы.
– Сейчас моя очередь. Я хочу повести. Ты ехал в аэропорт, стало быть, я обратно. Тормози.
Харлей мельком покосился направо – в этом малыше нельзя надолго отрывать глаза от дороги, иначе сразу с полосы съедешь.
– Родраннер, ты эту машину никогда не будешь водить. Выброси из головы.
– Да? Почему?
– М-м-м, дай подумать. Во-первых, у тебя нет и никогда не было водительских прав. Во-вторых, ты за последние тридцать лет ничего не водил, кроме велосипеда. При торможении здесь не крутят педали назад.
– Может, хватит препираться? – капризно протянула сидевшая позади Энни, и взгляд Харлея метнулся к одному из семи зеркал. Три из них расположены так, что Энни Белински, лениво развалившаяся на сиденье, отражается в трех разных ракурсах. В плотно облегающем желтовато-коричневом замшевом платье с бахромой на подоле, расшитом поверху бусинами, и – господи помилуй – в ковбойских сапогах со шпорами.
– Боже мой, Энни, я почти чувствую, как эти шпоры впиваются мне в бока.
Энни сердито глянула ему в спину:
– Подумать только! Всего за две недели отсутствия мне удалось окончательно позабыть, какой ты гнусный поросенок, Харлей.
– Он по тебе скучал, – сообщила Грейс, сидевшая напротив нее, вытянув перед собой скрещенные ноги в кавалерийских сапогах. – Все скучали.
Родраннер повернулся к Энни:
– Привезла мне подарок?
– А как же, миленький. Вон в той черной сумочке.
Родраннер просиял, полез в сумку, отыскал пакет в матерчатой упаковке. Содрав ее, вытащил зеленоватую ковбойскую рубашку из лайкры с кантом на кокетке, перламутровыми застежками и аппликацией на кармане в виде коровьего черепа.
– Ух, класс! Где ты откопала ковбойскую рубашку из лайкры?
– Позволь тебя уведомить, что Финикс – рай для покупателей, желающих сойти за городских ковбоев. Приляпают тебе кактус, коровью голову, бахрому, чего хочешь. Эта из специализированного магазина для байкеров в нескольких милях от города.
Родраннер поднялся, почти задев головой крышу кабины высотой в семь футов, стащил с себя оранжевый лайкровый верх.
Харлей мельком взглянул на него, а потом повнимательнее присмотрелся.
– Господи боже, Родраннер, это у тебя грудь такая или ты ксилофон проглотил?
– Мужчина с такими сиськами, как у тебя, не имеет никакого права на критику.
– У меня не сиськи, а грудные мышцы.
Энни схватилась за голову.
– Так будет продолжаться всю дорогу до Аризоны?
– Ты б их послушала, когда мы аппаратуру грузили, – вставила Грейс. – Пара старых скандальных куриц-несушек.
Родраннер сиял в новом юго-западном наряде. Повернулся в оранжевых лосинах и рубашке цвета лайма.
– Ну как?
Харлей его оглядел.
– С ума сошел? На морковку похож, будь я проклят.
Энни закатила глаза и обратилась к Грейс:
– Как дела, над которыми тебя просил поработать Магоцци?
– В лучшем виде! – прокричал Харлей, огорченный невозможностью участвовать в общей беседе на таком расстоянии. – Наша Грейс расколола их с помощью новой программы распознавания изображений.
– Молодец девочка. Когда ты ее опустишь на уровень идиотов и сунешь в Сеть, игрушка принесет несметные кучи долларов. Ну, и что ж оказалось?
Грейс закрыла глаза:
– Не спрашивай.
– Леди хочет знать, – возразил Харлей. – И я ей расскажу. Смотри, Энни, что оказалось. Сначала нацисты убивали евреев, да? Потом старые евреи взялись за нацистов. Справедливо?
Родраннер вытаращился на него:
– По-моему, я до сих пор не слыхал от тебя такой гадости.
– Почему?
– Харлей! Они привязали к рельсам девяностолетнего старика, чтобы поезд его переехал!
Харлей пожал плечами в искреннем недоумении:
– Да ведь он был нацистом. Что тебя возмущает?
– Как почти каждого цивилизованного человека, меня несколько возмущает убийство. Надо было сдать его властям, отправить в Гаагу… Суд, обвинители, адвокаты, открытое разбирательство – ты никогда
