этом не хотела. Она уговаривала меня не бросать школу, надеясь, что война скоро закончится и всё переменится к лучшему. Хотя, честно-то говоря, у нас не было никаких оснований ждать лучшего. Ей просто трудно было примириться с мыслью, что я стану простым рабочим…
Нужно было решить: или разрушить мамины честолюбивые мечты и пойти работать в мастерские, или потерпеть ещё год и окончить школу. Не желая её огорчать, я выбрал второй путь и начал усердно заниматься.
Детство кончилось
Под Новый год произошло событие, чуть не изменившее всю мою жизнь.
В один из зимних вечеров мы с мамой, напялив на себя всё, что могли, чтобы согреться, сидели за столом. Я готовил уроки, мама проверяла тетради. В комнате было очень холодно — печку топили редко. Мигал тусклый огонёк коптилки — лампу-«молнию» давно не зажигали, она съедала слишком много керосина.
На улице, обычно пустынной в этот час, послышался стук копыт. Я подошёл к окну. Мимо нашего дома проехал экипаж с зажжёнными фонарями — явление редкое в нашем посёлке.
Карета остановилась. Из неё выглянул человек в шляпе и о чём-то спросил проходившую мимо женщину в платке. Она указала рукой на наш дом. Карета развернулась и подкатила к нашим дверям.
— Мама, к нам кто-то приехал! В экипаже! — крикнул я, не отрываясь от окна.
Она встала, подошла ко мне. Вдруг побледнела и, схватившись рукою за грудь, опустилась на диван.
— Что с тобой, мамочка?
— Это… Это мой старший брат, — еле слышно прошептала она дрожащими губами. — Дай мне воды…
Не успел я подать ей воды, как постучали в дверь. Вошёл плотный, богато одетый господин средних лет. Он снял шляпу и, протянув к маме руки, несколько театрально воскликнул:
— Виргиния, неужели ты не узнаёшь меня?
— Гриша, дорогой! — мама бросилась к нему и, рыдая, обняла его.
— Успокойся, успокойся же! — Он бережно усадил маму на диван и, не снимая дорогого пальто, сел рядом. — С большим трудом нашли ваш дом, — улицы не освещаются, нумерации нет! Долго блуждали, — говорил он, вытирая смуглое, красивое лицо белоснежным платком. Взглянув в мою сторону, улыбнулся. — А это, должно быть, Иван! Смотрите, какой большой! Ну-с, здравствуй, давай познакомимся. Я твой дядя, дядя Гриша, — и протянул мне руку.
Мамины плечи всё ещё вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Отпив несколько глотков воды, она спросила:
— Как вы живёте, Гриша, как мама, Сусанна?
— Все живы, здоровы! Мама ещё больше пополнела, — врачи объясняют это нарушением обмена веществ… О, у нас теперь большие дела! Взяли подряд — поставляем армии фураж… Сусанна выходит замуж.
— За кого?
— За сына Мелкумовых — Грачика. Ты ведь знала их. Помнишь, на Дворянской улице они держали большой магазин готового платья. Старик разбогател, построил новый трёхэтажный дом. Не дом — дворец! Обставил роскошно, мебель из Петербурга выписал. Грачик единственный сын, всё ему достанется. Да и сам он ловкач, большие деньги делает!..
По-видимому, ни богатство Мелкумовых, ни способности будущего мужа Сусанны, о чём с нескрываемым восхищением говорил дядя, не произвели на маму большого впечатления. Я видел, как тень досады пробежала по её лицу и она поспешила переменить тему разговора.
— Колю я, наверно, и не узнала бы…
— Ещё бы! Он адвокат, открыл собственную контору, даже бороду для солидности отпустил! Выступает в крупных процессах, мелочью не занимается. Его последнюю речь в газетах напечатали, — разве ты не читала?
— Нет, я газет почти не читаю… Что толку узнавать, как люди убивают друг друга?..
— Ну, это ты неправильно рассуждаешь! Конечно, война без жертв не обходится, но на этот раз они оправданы. Уверяю тебя, когда мы победим кайзера, наступит совсем другая жизнь… Кстати, почему ты не ответила на моё письмо? Как только мы узнали о гибели твоего мужа, я тут же написал тебе.
Мама молчала.
— Всё твоя гордость, Виргиния!.. А ведь я приехал по настоянию отца. Он хочет, чтобы ты переехала к нам. Левый флигель свободен, — там вам будет удобно…
— На положении бедных родственников?
— Как тебе не стыдно!.. Разве мы чужие? Всё, что имеем мы, принадлежит и тебе!..
— Не надо, Гриша!.. Разве я могу забыть, как отец выгнал меня из дому?
— Ты же знаешь, Виргиния, у старика крутой характер… Будь великодушна и прости его, как он прощает тебя.
— Я перед ним ни в чём не провинилась, — тихо ответила мама и после короткого раздумья добавила: — Переехать к вам я не могу, — не позволяет память Егора… За нас не беспокойтесь. Я работаю, и мы с Иваном как-нибудь проживём…
— А ты подумала о том, какие перспективы ожидают твоего сына? Уж не думаешь ли ты дать ему хорошее образование и вывести в люди на свои учительские гроши?
Мама ничего не ответила. Дядя Гриша нащупал её слабое место.
— Знаешь, Виргиния, как мы сделаем, — снова начал он после короткого раздумья. — На Новый год привези Ивана к нам на ёлку. Увидишь всех — маму, папу, Колю, Сусанну. И я уверен, сердце твоё смягчится, — тогда и решишь. Зов крови — великая сила, он проснётся в тебе!..
— Хорошо, я подумаю, — сказала мама, и на этом разговор окончился.
Дядя встал. Прощаясь со мной, он потрепал меня по щеке и сказал, что Дед Мороз и меня не забудет: обязательно принесёт подарок.
Я молчал, опустив голову, не глядя на него. Я успел его возненавидеть за то, что он хвастался и. мучил мою маму.
— А ты, кажется, с характером! — сухо проговорил он и, поцеловав маму, ушёл, оставив после себя резкий запах духов.
Мама, кутаясь в старенький пуховый платок, молча сидела на диване. Мне хотелось задать множество вопросов, но, видя, что маме и без того нелегко, я не стал беспокоить её…
В канун Нового года у нас с мамой было много разговоров о предстоящей поездке к её родителям. Она колебалась, мучилась, не зная, на что решиться. Мне совсем не хотелось присутствовать на этой ёлке в качестве «бедного родственника» — эти мамины слова я хорошо запомнил, — и я отговаривал маму, приводя разные доводы: мне они, мол, чужие, я буду чувствовать себя неловко. Уж лучше пойти на школьную ёлку!..
Мама долго раздумывала, вздыхала, перекладывала на столе ученические тетради и наконец сказала:
— Ты думаешь, мне легко? Прошло семнадцать лет, как я не была у них! А повидать их всё же хочется… Если бы ты знал, как я одинока!..
В этих словах была такая тоска, и мне так стало жалко маму, что больше я не отговаривал её.
Начались приготовления. Мама вытащила из комода мою одежду. Ничего лучшего, чем штаны, перешитые из папиных старых брюк, и бархатная куртка, не нашлось. Куртка на локтях потёрлась, рукава стали короткими.
— Она же совсем старая! — сказал я, разглядывая ненавистную куртку.
— Ничего, Ванечка, я её подштопаю, хорошенько почищу! — И, чтобы утешить меня, добавила: — Есть такая поговорка: по одёжке встречают, по уму провожают. Ты сыграешь им что-нибудь —
