жизни, которая его заинтересовала. Она была не похожа на тех женщин, которых он знал. Она думала по- другому; она приехала даже из более отдаленной страны, чем он; и у нее был более открытый разум, чем рот проповедника.
Эта женщина никогда не спрашивала о его положении, жене и состоянии; он никогда не слышал, чтобы она говорила о драгоценностях или платьях.
И ему нравилось разговаривать с ней. Она обладала умением слушать, которое позволяло говорить выразительно, с глубоким и чувственным удовольствием.
Таким образом, без всякого умысла и секретов, он решил взять ее с собой в Джагдевпур, чтобы она жила там с ним, стала его компаньоном. Чтобы она смогла разделить его жизнь, если не постель. Слушать его, понимать, что им движет. Бунту принца нужен был свидетель; идеализму требовался зритель; при жертвоприношении должна присутствовать толпа. Если бы он только мог взять Катерину с собой… Она помогла бы ему что-нибудь сделать для своего народа — и самого себя — это ему было необходимо.
А думал ли он о ее желаниях?
Да, он думал. Да, он думал. Он будет исполнять любую ее прихоть, а если будут желания, которые он не сможет исполнить, то он найдет другой способ, чтобы удовлетворить их. Катерина сидела неподвижно, погрузившись в поток информации, который вылился на нее.
Сиед все еще ходил по кабинету, глядя на покрытый ковром пол. Пока они разговаривали, наступила ночь, беззвучно вошли слуги и зажгли лампы. Нетронутое вино в бокалах отражало свет и казалось темно- красным. Можно было услышать, как лают на разные голоса собаки в холодных конурах в другом конце дворцового комплекса. Наваб был помешан на этих животных и содержал стаю почти из трех сотен собак разных пород, цвета, размера. На второй неделе октября он проводил ежегодный собачий фестиваль среди всех любителей собак Индии, какие устраивали среди сводников и разносчиков. Ни одно собрание в Индии не считалось законченным без секса.
В Чикаго ее мать, наверное, гуляет, читает, старается спасти мир, возводя высокую гору добродетели. Ее тело оставалось равнодушным, ее сердце оставалось холодным — и, основываясь на собственном опыте, она делала сомнительные выводы относительно добра и зла. Ее отец тоже гуляет, выплывая из тумана алкоголя и собираясь в магазин. Его тело слабо и измучено, на сердце у него тяжесть. И он подсчитывает количество испытанных им удивительных наслаждений и упущенных прекрасных возможностей.
Одна готовится к будущему; другой мрачно отмечает свое прошлое.
Прожитая жизнь против жизни, состоящей из подсчетов добрых дел.
Что ее просили делать? Жить или считать?
Катерина встала с софы, подошла к Сиеду и обняла его. Первый раз она сделала это, и это было сделано из чувства глубокой привязанности. Сиед закрыл глаза, он был переполнен благодарностью и любовью.
Сиед женился на Катерине; это вызвало волнения и проблемы в его семье. Все в королевской семье Джагдевпура были ортодоксальными мусульманами, которые женились только на аристократках. Белая американка смущала возбужденные умы. За дело энергично взялись Индийское министерство внутренних дел и подполковник Броснан, которые поддерживали недовольство: британская политика была против таких браков: такие союзы опровергали тезис о превосходстве белого человека. Но наваб знал, как управлять напыщенными муллами и чиновниками Раджа: он постоянно указывал на факт лишения своего сына наследства.
Катерина спросила Сиеда, не хочет ли он дать ей какие-нибудь советы, как ей вести себя, чтобы выбраться из лабиринтов королевской знати Индии и его семьи.
Сиед дал ей только один совет.
Никогда не быть слишком почтительной. Индийцы любят хозяев: они грубы со слабым, но пресмыкаются перед сильным, боятся жестокого человека и проявляют жестокость по отношению к трусу.
Она последовала веселому совету Сиеда и создала вокруг себя панцирь. Катерина не могла заставить себя быть властной и твердой, но она могла стать невозмутимой. Это выход для многих людей, которые не хотят быть жестокими и страдать от жестокости других. Невозмутимость.
Это сослужило ей хорошую службу. Такое поведение принесло ей уважение и сдерживало недовольных. Невозмутимость также позволила ей оставаться на островке одиночества. Она очень нуждалась в уединении, предоставленном ей необычными домочадцами.
Все индийские дворцы строились по принципу невоздержанного излишества, но дом Катерины и Сиеда обладал уникальным эгалитарным духом. По прошествии нескольких лет эти двое — муж и жена — научились разделять радости тела вместе, даже если и не друг с другом. Отдавая должное гармонии, которая господствовала в их отношениях, отдавая должное их взаимному доверию и любви, они позволяли друг другу наблюдать за своими сексуальными удовольствиями. В темном углу спальни Сиеда Катерина садилась в кресло и наблюдала за тем, как он, лежа на огромной постели, достигал невероятных границ удовольствия.
Сиед выглядел хрупким, когда был обнажен, с узкими плечами и бедрами. И, поскольку у него было так много секса, он никогда не возбуждался, пока кто-нибудь не приходил, чтобы помочь ему в этом. И тогда Сиед был неутомимым. И даже, хотя в этом не было необходимости, дарил столько же удовольствия, сколько получал. Катерина видела множество мужчин, прошедших через его спальню, и каждый уходил пресыщенным.
Это было дело чести: он позволял демократии тела процветать. Сиед не контролировал свои поступки. Как хороший любовник, в постели он позволял гостям брать инициативу в свои руки. Он вел и был ведомым. Он давил, и на него давили.
Катерина поняла, что мужчины любят друг друга с такой же страстью и нежностью, с какой они любят женщин. Они так же изобретательны, как и непредсказуемы. В бухгалтерской книге отца, спрятанной под стойкой в магазине, она читала о бесконечном разнообразии женских тайных мест. Теперь она поняла, что мужчины от них нисколько не отличались. Секрет тел был даже более загадочным. То, что мужчина показывал, сняв свою одежду, не имело никакого отношения к тому, как он выглядел. Не было одинакового размера, формы, цвета, волосяного покрова.
Она видела тщедушных мужчин, одаренных, словно короли, и могучих — очень скромно наделенных. Катерина видела у тощих мужчин фаллосы толстые, словно запястье, и у толстых мужчин — тонкие, словно пальцы. Она видела прекрасных мужчин с изогнутыми корнями и уродливых мужчин с прекрасныи стволами деревьев. Катерина видела мужчин с упругими телами, которые очень мягко о себе заявляли, и дряблых мужчин, которые на поверку оказывались твердыми, словно кость, видела огромные увертюры, которые заканчивались несколькими разочаровывающими нотами, и маленькие интродукции, достигавшие размеров симфонии.
Катерина также поняла, что рука творца сильнее дрожала, когда он создавал мужчин: редко встречался экземпляр, который великий мастер смог слепить прямо и правильно.
Большинство были изогнутыми и кривыми, раздутыми и заостренными, западали направо и налево, делали зигзаги, были так непонятно сделаны, что замысел их создателя было трудно разгадать.
Многие из мужчин, которые переступали порог комнаты Сиеда, любили женщин. Они просто приходили, чтобы услужить хозяину. Но все они покидали комнату совершенно изможденными. Был один особенный любовник Сиеда. Его звали Умэд. У него был острый нос и широкие плечи, большие баки и длинные густые волосы. Умэд содержал конюшни Сиеда и мог заставить его стонать, как никто другой. С Умедом — и только с Умедом — Сиед медлил, после того как все было закончено, нежно исследуя его мускулистое тело кончиками пальцев, с любовью лаская его уставший орган.
Когда Катерина спросила его, как он мог любить Умеда физической любовью, а ее — платонической, и все еще хотеть других мужчин, Сиед ответил:
— Только один яд может сгубить всех людей — желание обладать. Он убивает желание, убивает любовь, убивает дружбу, убивает родственную связь. Этот яд уменьшает необъятность мира до размера стен, пригоршни серебра, пары рук. Я отношусь к желанию как к праздничной церемонии, а не как к ритуалу владельца. Желание всегда похоже на праздник. Больше ни на что. Никакого «эго», никакого контроля,
