— Кто бы сомневался.
— Потому что было бы необычайной глупостью всё еще находиться здесь, если бы я был тем, кем, как вы думаете, я являюсь.
— Еще какой глупостью. Это бы означало, что ты ищешь смерти.
— Нет. — Сказал он очень серьезно. — Я как никогда хочу жить. Чтобы жить другой жизнью.
Жить другой жизнью.
'Ах, если бы её собственная жизнь и выбор (или отсутствие такового) не довлели над ней', подумала она.
— Хочешь стать одним из нас? Прости, но мы не принимаем новообращенных, — сказала она ровным голосом.
Он рассмеялся.
— Даже если бы и захотел, это не помогло бы. Мы намертво связанны одной жизнью, разве нет? Мы заложники одной общей войны.
На протяжении всей своей жизни Мадригал люто ненавидела серафимов и никогда не задумывалась над тем, что они живут такой же жизнью. То, что сказал ангел, было правдой. Они все были заложниками войны.
— Для нас нет другой жизни, — ответила она, а затем напряглась, потому что они оказались как раз рядом с Тьяго.
Ангел сжал её руку, совсем чуть-чуть, очень аккуратно, и это помогло ей выдержать взгляд генерала, пока танец не унес её дальше по кругу, и она смогла вздохнуть полной грудью.
— Ты должен уйти — тихо сказала она. — Если тебя разоблачат…
Ангел помолчал на несколько секунд, прежде чем так же тихо спросил,
— Ты же на самом деле не собираешься выходить за него?
— Я…я не знаю.
Он поднял её руку так, чтобы она могла покружиться под аркой из их рук — это была часть танца, но помешали её рост и рога, и им пришлось расцепить пальцы и вновь соединить их только после того, как она покружилась.
— А что здесь знать? — Спросил он. — Ты любишь его?
— Люблю?
Вопрос был настолько неожиданным, что Мадригал рассмеялась. Но быстро взяла себя в руки, не желая привлекать внимание Тьяго.
— Разве это смешной вопрос?
— Нет. — Ответила она. — Да.
Любит ли она Тьяго? Возможно. Как можно наверняка знать о таком?
— Что действительно смешно — это то, что ты первый, кто спросил меня об этом.
— Прости меня, — сказал серафим, — я не знал, что химеры заключают браки не по любви.
Мадригал подумала о своих родителях. Её воспоминания были туманными, покрытыми паутиной пройденных лет, а их лица размыты (узнала бы она их сейчас, если бы встретила?), но она помнила, как они любили друг друга, и какими трогательными казались.
— Мы женимся по любви. — Теперь она уже не смеялась. — Мои родители поженились по любви.
— Значит, ты — дитя любви. Это похоже на правду, ты создана для любви.
Она никогда не думала о себе в этом смысле, но когда он спросил об этом, вдруг осознала, что это наверняка здорово, быть созданной для любви. И ей стало невыносимо тоскливо от того, что она утратила, потеряв свою семью.
— А ты? Твои родители любили друг друга?
Она услышала, как задает этот вопрос и не могла поверить в ошеломляющую нереальность происходящего. Только что она спросила у серафима, любили ли его родители друг друга!
— Нет, — сказал он без всяких объяснений. — Но я надеюсь, что родители моих детей будут любить друг друга.
Он снова поднял её руку, чтобы она могла сделать круг, но её рожки опять помешали, поэтому им пришлось ненадолго разъединить руки. Мадригал укололи его слова и, оказавшись с ним лицом к лицу, она сказала в свою защиту:
— Любовь — это роскошь.
— Нет. Любовь — жизненная необходимость.
Жизненная необходимость. Как воздух для дыхания, как земля под ногами. От твердой уверенности в его голосе у неё по спине пробежали мурашки, но она не успела ответить. Они закончили свою часть танца, но она всё еще была растеряна его невероятным заявлением, когда он передавал её следующему партнеру, который был пьян и не произнес не звука, пока они танцевали.
Мадригал пыталась проследить глазами за серафимом. Он должен был бы после неё танцевать с Нвеллой, но исчез, и она не могла разглядеть в толпе ни одной маски тигра. Он будто растворился, и с его исчезновением воздуха словно стало меньше.
Фуриант подходил к завершению, и с последней фигурой и позвякиванием медных колокольчиков цыганских бубнов, Мадригал была доставлена (как будто это было отрепетировано) практически в руки Белому Волку.
ГЛАВА 54
СЛОВНО ТАК И ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ
— Милорд, — в горле Мадригал пересохло, и голос прозвучал хрипло, почти как шепот.
Нвелла и Чиро топтались за ее спиной, а Тьяго улыбнулся, показав кончики клыков между полными красными губами. Его глаза были нахальными — они не встретились с ее глазами, а бесцеремонно скользнули ниже. Кожа Мадригал разгорячилась, тогда как сердце ее стало холодным, как лед. Она присела в реверансе, мечтая, что ей не придется подниматься из него и встречаться с ним глазами, но это желание было не выполнимо.
— Ты сегодня прекрасна, — сказал Тьяго.
Напрасно Мадригал опасалась встречаться с ним взглядом. Даже если бы у нее не оказалось головы, он бы этого сейчас не заметил. То, как он рассматривал ее тело, затянутое в темно-синий шелк, пробуждало в ней желание скрестить руки на груди.
— Спасибо, — ответила она, отчаянно стараясь не делать этого. Полагалось высказать ответный комплимент, и она просто произнесла: — Как и ты.
Это заставило его, наконец, поднять голову.
— Ты считаешь меня прекрасным? — С ухмылкой спросил он.
Она склонила голову.
— Как зимний волк, милорд, — сказала она, и ее ответ понравился ему.
Тьяго выглядел расслабленным, почти ленивым, его глаза были полуприкрыты. Он был абсолютно уверен на ее счет, и Мадригал это видела. Он не ждал от нее знака — он ни на секунду не сомневался в успехе. Тьяго всегда получает чего хочет. Всегда.
Будет ли так и сегодня?
Зазвучала новая мелодия, и он кивнул головой, узнавая ее.
— Эмбелин, — сказал он. — Мадам?
Он протянул ей руку, и Мадригал замерла, как кролик перед удавом.
Если она примет его руку, будет ли это значить, что она принимает его самого?
Но отказ будет грубейшим пренебрежением — это опозорит его, а никто не может выставлять на посмешище Белого Волка.
Это могло быть простым приглашением на танец, но казалось ловушкой, и Мадригал стояла без ответа уже неприлично долго. Она увидела, каким резким стал взгляд Тьяго. Его легкая сонливость улетучилась,
