— Они не слышат, — ответила Аленка. — Он не дает им услышать.
— А как же ты?
— Мне помогают. А я помогу тебе. Мы уже почти пришли. Взрослые больше не могут его отвлекать, скоро он полностью сосредоточится на нас. Нужно успеть.
Настя кивнула и, взяв девочку за руку, пошла вперед.
Знахарка повернула голову к Степану. Она быстро теряла силы и понимала, что вот-вот приблизится к тому рубежу, после которого уже не будет дороги назад. Тот мир, что она оставила, будет потерян. Там, среди людей, жизнь ее подходила к концу. Но Анна не жалела ни о чем. У нее была Алена, ее маленькая девочка, для нее и ради нее она готова была отдать все, потому что это все больше не имело значения. Она надолго оставила дочь, и теперь пришло время искупить вину.
Степан тоже выглядел усталым. Он использовал все силы, чтобы помочь Анне сдерживать натиск леса, путать чудовище, сбивать его с толку. Но и его силы, которые раньше казались безграничными, постепенно иссякали. С каждой минутой враг становился все более автономным, и все меньше зависел от них. Очень скоро все кончится. Если лес победит, уже не будет силы, способной противостоять ему. Он станет черпать из бесконечного источника.
— Они почти пришли, — сказала Анна.
— Мы почти пришли, — подтвердила Аленка.
— Наше время уходит, — сказал Степан. — Поторопитесь. Мы поможем Глебу увидеть.
— Мы успеем.
Деревья расступились, словно раздвинулся занавес, и Настя увидела поляну. Она слышала о ней от Глеба, и успела составить собственное представление об этом месте, но все равно оказалась не готовой к тому, что увидит.
Трава исчезла, поляну покрывал твердый черный панцирь утрамбованной земли. Ни былинки не было на нем, ни росточка, и только шесть исполинских столбов уходили в самое небо, цепляясь за него изогнутыми ветвями. Настя вспомнила, что Глеб говорил про осины. Возможно, это были осины. Но сейчас они превратились в нечто иное: изогнутые спиралью толстые стволы были гладкими и почти лишенными ветвей. Лишь в редких местах торчали скрюченные, тонкие, похожие на паучьи лапки, веточки. От поляны веяло мрачной торжественностью и потаенной злобой. Если где в лесу и было средоточие этого кошмара, то именно здесь.
— Здесь, — сказала Аленка.
Едва она произнесла это слово, как туман перед глазами Глеба стал редеть. Его сплошная стена рушилась, рвалась и истончалась, и сквозь нее, темными колоннами выступили деревья. Глеб увидел Аленку и Настю, а за их спинами — поляну. Один вид ее заставил ноги дрожать. Глеб едва не потерял сознание, и ему пришлось опереться на ближайший ствол. Он был готов бежать, повернуться и бежать, пока не оставит это место далеко позади, но только бы не пришлось ступить на черный пол храма. Храма, что возвышался перед ним огромными живыми колоннами. Он шагнул назад, но Аленка, подняв руку, остановила его.
— Мы пойдем туда.
— Нет. Нет, я не могу.
— Мы пойдем вместе. Он не посмеет причинить мне вред. А вы, — девочка повернулась к Насте, — ждите здесь. И, что бы ни случилось, не трогайтесь с места!
— Хорошо, — прошептала Настя.
Она подошла к матери и прижала ее руки к груди. Женщина все еще путалась в сетях иллюзий, и на ее лице отражался ужас.
— Идем, — сказала Аленка и первой ступила на поляну.
В ушах Глеба загудело, будто он оказался в щитовой. Волосы на голове и руках зашевелились и встали дыбом. Слабый дневной свет начал меркнуть, превращая все окружающее в сплошной серый фон, за которым перемещалось что-то огромное, скорее ощущаемое, чем видимое. Глеб заворожено смотрел, как оно расслаивается, распадается, постепенно окружая поляну. Аленка тоже заметила это и вцепилась в Глеба, пытаясь окружить его невидимой защитой, слиться с ним. Пила вдруг показалась невероятно тяжелой, каждый шаг давался с усилием. Глеб испугался, что у него не хватит сил повалить деревья. Они казались такими огромными, почти бесконечными. Они казались тем, что было и будет всегда. С чем нельзя бороться. Аленка подвела его к ближайшему стволу. Ее руки, обхватившие Глеба за талию, напряглись. Он опустился на колено, положил пилу на землю и, дернув стартер, завел двигатель. Инструмент едва слышно заурчал. Звук был совсем не тот, какой он ожидал, но и все на поляне было не тем. Давление на голову усилилось, словно какая-то сила пыталась прижать его к земле и раздавить о ее твердую поверхность, как жука. Аленка висела на спине тяжелым мешком, и Глеб с усилием поднялся. Он снял пилу с тормоза и, сжав зубы, приступил к работе, делая направляющий надпил, как учил его Сергей сто лет назад. Пила вошла в дерево без малейшего усилия, и в тот момент, когда цепь коснулась ствола, огромная волна покатилась по лесу.
Деревья скрипели и раскачивались, в неистовстве носились кругами испуганные звери. Птицы, потеряв способность ориентироваться, врезались в стволы и падали на землю. Глеб почувствовал сильную боль в груди, и в этот момент объятия Аленки вдруг ослабли. Он оглянулся и увидел, что девочка близка к обмороку. Глаза ее закатились, она открыла рот и часто дышала. Огромные темные твари, окружавшие поляну, приблизились и быстро проносились в паре шагов от них, ожидая, когда девочка потеряет сознание. Глеб остановил пилу и снял куртку. Он обвил руки Аленки вокруг своей талии и связал их рукавами. Девочка шевельнулась и опять затихла.
Сквозь сгущающийся мрак Настя едва могла разглядеть, что происходит на поляне. Она видела, как Глеб на несколько минут прервал работу, чтобы привязать к себе Аленку, видела, как он снова поднял пилу, а потом невидимая сила надавила ей на плечи, заставив сесть на землю. Лиза тяжело навалилась на дочь, и тут над ними завибрировал громкий рев, очень низкий, прерывистый, отдаленно напоминающий замедленный собачий лай. Тьма на поляне сгустилась, и Настя больше не видела и не слышала ничего, кроме ползущей по земле темноты и жуткого завывания гибнущего существа.
Глеб навалился на дерево плечом и нажал изо всех сил. Распил треснул, и огромный ствол, с шумом рассекая густой воздух и ломая деревья, словно спички, упал. Глеб с трудом распрямился. Спина чудовищно болела. Болели руки, болела голова. Но оставалось еще пять колонн. И он должен уничтожить каждую. Глеб подобрался к соседнему стволу и прижал пилу к гладкой коре.
Белый свет, укрывший их и предоставивший убежище, стал меркнуть. Анна стремительно теряла силы, отдавая все, что еще оставалось Аленке. Но ручей иссякал.
— Потерпи, милая. Потерпи, моя маленькая девочка. Еще немного и все кончится. Все кончится.
Степан смотрел вдаль. Сквозь истонченную пелену убежища он мог видеть, как гибнет лес. Деревья иссыхали, и с них большими кусками осыпалась кора. Воздух наполнился громким треском и скрежетом падающих стволов. А еще Степан видел лица. Много-много человеческих лиц: мужские, женские, детские; изможденные и перекошенные; молодые и старые. Некоторые он узнал, но большинство никогда раньше не видел. И ему пришло в голову, что это память. Память того существа, которое гибнет теперь под топором. Оно помнит всех, каждого, и никогда не забудет. Наступит день, быть может он еще далеко, когда оно снова возродится к жизни и вспомнит всех. Потому что ничего не бывает безнаказанным. Рано или поздно, грядет расплата, и грехи отцов падут на головы детей.
Степан опустил глаза. Его силуэт задрожал и исчез.
Глеб заглушил пилу и уронил ее на землю. Он едва осознавал, что делает и где находится, и действовал по инерции, механически, не думая, делал свое дело. Он прижался к надпиленному стволу, последнему из жуткой шестерки, и надавил всем весом, едва удержавшись на ногах, когда тот, пронзительно заскрипев, стал падать. И едва он коснулся земли, как лес взорвался шумом и движением. Кора на деревьях морщилась, мертвела и ошметками осыпалась вниз. Коричневым дождем посыпалась листва. По стволам взметнулись орды насекомых, словно приливные волны, они затопили все. Трава быстро желтела и гнулась к земле, загнивая на глазах. На краю поляны, обнявшись, сидели Настя и Лиза, а вокруг умирал лес. Они смотрели на Глеба.
Он опустился на колени и отвязал Аленку. Ее ладони были холодными, как лед. Глеб сжал их руками и принялся растирать, морщась от боли. Девочка качнулась и упала.
— Нет, Аленка — нет!
Глеб схватил ее за грудки и притянул к себе, чувствуя как жгут глаза, словно кислота, слезы. Так не должно было кончиться. Он прижался головой к ледяному лбу девочки.
Аленка вздрогнула и судорожно вздохнула. Ее глаза метнулись за спину Глеба, расширились, и в них отразилась ужасная, бесконечная боль одинокого ребенка.
— Мама! — крикнула она.
И зарыдала.
ЭПИЛОГ
«Эпидемию, охватившую поселки Титовка и Горенино, удалось локализовать. Начиная с 26 мая, новых случаев заболевания отмечено не было. Как прокомментировали нам представители МЧС, мы имеем дело с новым штаммом вируса гриппа. По предварительным данным, число погибших составляет 27 человек, еще 59 находятся в районной больнице в состоянии разной степени тяжести. Работа специалистов на месте продолжается.
До сих пор остается без объяснения гибель более 100 гектаров леса в районе эпидемии. Экологи выделяют почти полный перечень известных поражений деревьев: от рака до некроза».
Это первая вырезка из тех, что я собрал за полтора года. Все они аккуратно приклеены к листам большой амбарной книги, которую я нашел на кафедре и увел потихоньку. Есть еще несколько фотографий и кое-какая сопроводиловка из Интернета. Смотреть на все это и больно, и любопытно. Хотя теперь больше любопытно, чем больно. Все эти полтора года я искал ответ на вопрос: что же произошло с нами?
Об этом не с кем поговорить.
Настю в последний раз я видел на похоронах тети Иры, а, через пару дней, на том же кладбище похоронили и знахарку. Ее знакомый из Москвы — Федор, он тоже умер. А мы, все остальные, выжили. Странно. И больше ничего друг другу не сказали, кроме того, что было сказано в лесу, когда все кончилось. Тоже — странно. Как будто специально постарались разойтись, как можно дальше.
После того, как все немного улеглось, я много читал про различные эпидемии. Меня интересовала, прежде всего, хроника событий. А потом я увлекся анализом. Решил посмотреть на дело с другой стороны, все равно в биологии я ничего не понимаю. И вот тут-то, я и наткнулся на книжку Ричарда Престона. То, что он говорил в ней, оказалось настолько созвучно моим
