лавины. Гарди приник к шее коня и, ликуя, кричал, охваченный эйфорией. Действия каждого воина слились во всеобщий хаос. Турки бежали и падали, стоя стреляли из аркебуз и, приседая, поднимали пики. Тщетно. Их рубили и кололи. Гарди словно со стороны наблюдал, как протянулась его рука с мечом, как чья-то голова отделилась от шеи и фонтаном брызнула кровь. Галопом пронеслась одна картина. Беззвучно, безмолвно, на ее месте возникла другая — глазам предстало зрелище далекой битвы.
Один из рыцарей кувырком слетел с лошади и упал замертво, лицо его было обезображено выстрелом. Гарди узнал герб. Он принадлежал Месквите, молодому новобранцу из Португалии — племяннику губернатора Мдины. Пал первый дворянин-европеец. Гарди развернул Гелиоса и ринулся на визжащего турецкого рекрута, который в отчаянии бросил оружие. Осман споткнулся. Свесившись с седла, Гарди проткнул его спину. Вздрогнув, сарацин замер. Трое сипахов присоединились к всеобщему замешательству, их арабские скакуны с плюмажами из перьев стали кружить, чтобы седокам было легче целиться из лука, а затем рванули с места. Гелиос затрепетал от удовольствия. Он столкнулся с ведущим скакуном, стал пятиться, кусаться и, перебирая копытами, выбил из седла турка, который пытался замахнуться стальной булавой. Повиснув на стременах, сарацин оказался беззащитен. Клинок проник в плоть.
— Убейте меня! Братья, убейте меня!
Двое других сипахов тащили за руки раненого рыцаря. Он кричал и брыкался, но хватка пленителей была крепка. Хотят защитить свою честь, взяв трофей в этой проигранной битве. Не так быстро. Гарди пришпорил Гелиоса, желая ринуться в погоню, но мушкетная пуля, оторвавшая лоскут кожи от его куртки, оповестила и прочих опасностях — с фланга стреляли пехотинцы. Кристиан ударил мечом аркебузира, заряжавшего оружие трясущимися руками. Лезвие и эфес окрасились кровью. Другой турок безуспешно атаковал, изготовившись ударить прикладом мушкета. Гарди сделал выпад, Гелиос завершил дело. Сипахи и их пленник скрылись из виду.
Промедлений не будет. Тактика партизанской войны, когда приходится нападать и прятаться, не оставляла времени осмотреть поле боя. В любой момент могли появиться другие сипахи, мог прибыть отряд янычар. Пришла пора отступать. Пересчитали раненых, собрали вражеское оружие, тело молодого Месквиты привязали к седлу его лошади, а трупы сарацин обезглавили. Гарди отер пот с глаз и отсалютовал в ответ на приветствие и поздравления командира. Эта стычка была лишь началом. Она забудется в грядущей бойне.
Спустя два дня с тех пор, как дозорные впервые заметили турецкий флот, Мустафа-паша сошел на берег. Верхом на белом арабском скакуне, в сопровождении военного совета главнокомандующий османской армии торжественно прошествовал к лагерю, разбитому неподалеку от побережья. Он мог позволить себе слегка улыбнуться в душе и не стал отказываться от удовольствия устроить небольшой парад. Мустафа-паша чувствовал, что поступил правильно, прибыв на Мальту. Приятно начинать кампанию, которая прославит Аллаха, возвеличит Сулеймана и пропитает эту каменистую пустыню кровью и потрохами христиан. Роскошь и великолепие процессии лишь подтверждали могущество империи. Выстроившиеся в шеренги янычары, обнаженные сверкающие ятаганы, развевающиеся плюмажи из перьев цапли на головных уборах — все свидетельствовало о стремительной победе. Исход войны предрешен.
В блеске ярких шелков, под звуки труб старшие командиры вошли в свои временные обители. Завтра или спустя несколько дней они отправятся дальше, чтобы обосноваться на командных постах, откуда просматривается Большая гавань. В этот час их войска продвигались мимо Заббана, захватывая территорию на высотах неподалеку от Биргу. Вскоре, вселяя ужас в сердца рыцарей, вершину холма увенчает первый стяг. А еще некоторое время спустя вся мощь османского воинства сомнет стены вражеских редутов. Все еще впереди. Тем временем командиры могут отдохнуть после долгого путешествия: пить шербет, курить гашиш и развлекаться с наложницами. Они могут занять себя чем угодно, пока не придет время подсчитывать добычу.
Мустафа-паша пристально посмотрел на адмирала Пиали. Он знал, что это дурной союз, ибо капризный султан опрометчиво навязал командование ключевой кампанией двум полководцам. Подлинное заблуждение, сущий вздор. Который и противопоставил его огонь холодности Пиали, его опыт преувеличенным успехам адмирала, его военные походы мелким морским набегам флотоводца. Мустафа- паша: бесстрашный, внушающий трепет военачальник. Пиали: изнеженный дворцовый фаворит и государственный сводник. В глазах султана они дополняли друг друга. Лишь ноющая боль оставалась сама по себе.
— Вы выбрались на берег, адмирал Пиали.
— Здесь мне так же комфортно, как и в море.
«Но вам не так же рады». Мустафа-паша уселся на шелковую подушку.
— По крайней мере ваши драгоценные галеры в безопасности.
— Эти галеры везли через все море ваших людей, лошадей и снаряжение. Без моего флота ваше вторжение не состоялось бы.
— Без моей армии вы не сумели бы угрожать рыцарям неминуемой гибелью, как не было бы повода для триумфального возвращения в Константинополь.
— Похоже, мы преданы одному делу, Мустафа-паша.
— Прикованы к одному веслу, Пиали.
Адмирал улыбнулся:
— Занятная дилемма. Уверен, мы сможем разрешить ее, проявляя такт и терпение.
— Я уже проявил терпение, Пиали. Ибо ни по какой иной причине я бы не согласился с вашим планом атаковать Мальту с юга.
— Но именно здесь находятся рыцари, Мустафа-паша.
— Опасность же таится на севере. А если подкрепления из Сицилии все же прибудут? Если вспомогательная армия укрепится на берегу или укроется в Мдине?
— Добейтесь быстрой победы — и о подмоге можно будет не беспокоиться.
— Рассуждения истинного адмирала.
— А также тактика командира. Мои корабли нуждаются в якорной стоянке, а она в руках рыцарей.
— Мы и здесь в безопасности.
— Пока не подули ветра и не поднялся шторм. Мне нужен проход Марсамшетт, который находится под охраной форта Сент-Эльмо и открывает путь в Большую гавань.
— Драгут будет против.
— Драгут не женат на дочери наследника османского престола.
Таково было откровенное предупреждение, язвительное напоминание о том, кто обладает истинной властью.
Мустафа-паша не стал отвечать на выпад. Он достаточно умен, чтобы разгадать уловку адмирала и верно оценить соперника. Безусловно, Пиали распоряжается флотилией. Наслаждается прочной поддержкой придворных. Но адмирал, будучи человеком самоуверенным и невежественным, непременно перестарается. Кроме того, врага разобьют на суше, а это уже будет делом армии, царством Мустафы-паши, где властвовали осадные инженеры, канониры, стрелки и фехтовальщики. Ради выгоды и призрачного единства главнокомандующий проглотит обиду.
Гнев всегда можно унять и жить, невзирая на разочарование. Мустафа-паша вошел в шатер для допросов и приказал палачам выйти. Времени они не теряли. На столе из толстых досок было растянуто прикованное кандалами обнаженное истерзанное тело мужчины. Мустафа-паша подошел ближе. Подобный вид живых останков ничуть не тревожил его. Пальцы на конечностях жертвы отсутствовали, правая нога сломана, мертвенно-бледную кожу покрывали рубцы и ожоги. Тем не менее это был образец ужасающей красоты. Потому как перед генералом предстало полумифическое существо, раненый рыцарь-госпитальер, настоящий кладезь сведений. И эта тварь рыдала и молилась на своем наречии.
— Война — кровавое дело. — Заговорив по-итальянски, Мустафа-паша принялся задумчиво жевать рахат-лукум. — Ты Адриен де Ла Ривьер?
— Именно так. — Тягостные слова с трудом слетали с треснувших губ.
— Незавидная участь для столь благородного имени.
