— Смерть постигнет нас обоих. Ты молод. Доживи отпущенный тебе срок, насладись Божьими дарами.
— Бог даровал мне вашу дружбу и возможность сражаться.
— Нет никакой возможности. Схватки не будет. Враги поджарят тебя на вертеле ради забавы.
— Ради забавы я убью их.
— Ты говоришь о нашей дружбе. Если ты ее уважаешь, вернись.
— Я не вправе, сеньор. Леди Мария мертва.
Они обменялись взглядами, боль сожаления и утраты отразилась в безмолвии.
— Как?
— Шлюпка не вернулась из Сент-Эльмо. Враги атаковали их во время переправы.
— Я не знал, — глухо произнес Кристиан, а взор его затуманился. — Тем более ты должен уйти, Люка. Я не хочу умирать, зная, что потерял и тебя.
— Вы меня не потеряли. Я рядом с вами, сеньор. В Биргу мне делать нечего. Даже мавр покинул меня.
— Мавр?
— Его обвинили в предательстве, поджоге порохового склада и смерти восьми солдат.
— Клевета.
— Благодаря которой его заковали в кандалы и заточили в подземелье Сент-Анджело.
— Какое безрассудство!
— Вы хотите, чтобы я ушел туда, где правит безрассудство, сеньор?
Ни один довод не мог убедить его, ни один мотив не сумел бы повлиять. Гарди внимательно посмотрел на мальчика, стараясь заметить хоть один признак слабости, страха или дрогнувшей решимости. Ничего подобного он не увидел. Кристиан не мог осуждать Люку, не стал бы порицать столь малую глупость, когда вокруг царило сущее безумие.
Кристиан стащил с крыши укрытия пустой дерюжный мешок и, ножом придав ему форму, отдал мальчику.
— Голым сражаться невозможно.
Люка тут же натянул мешок на себя.
— Я буду свиреп, как лев, сеньор.
— Лев без доспехов и кольчуги. Останешься позади, вне досягаемости аркебуз и ятаганов. Не вступай в бой и не нападай напрямик. Атакуй издали и быстро перемещайся.
— Я выполню все, что скажете, сеньор.
— Сомневаюсь. Но уж если решил драться, дерись мудро.
Мимо прошли двое мальтийцев, несших на подстилке полковника Маса. Рыцарь лежал ничком, кожа его была обуглена, а на груди покоился меч. Подобно всем, полковник собирался в последний путь. Полковник заметил Гарди, и глаза его сверкнули. Они все еще хранили былой задор, различали солдат и горели огнем в предвкушении схватки.
— Посмотри внимательно, Люка. Он самый храбрый из нас.
Мальчик уже собирал камни для пращи.
С первыми лучами солнца в гавань Марсамшетт устремились галеры Пиали. Корабли палили по форту из носовых орудий, торжественным парадом проплывая между Сент-Эльмо и мысом Тинье. Смерть заслуживает особого представления. Затем на аванпост обрушилось турецкое войско. Армия устремилась в бой бушующим вращающимся потоком, подобно громадной белой волне, нависшей над разрушенной крепостью. Янычары, новобранцы, дервиши, айялары — все слились в едином хаосе и очертя голову бросались на ненавистных христиан. Они жаждали крови, и сегодня им суждено было насытиться. Сент- Эльмо начал сдавать.
— Они прорвались!
Отряд турок ринулся к свободному проему, рассеиваясь веером по ту сторону бреши. Сарацин сдерживали, рубили, отбрасывали вместе с подкреплениями назад. Но все больше рыцарей было повержено и все новые воины падали наземь.
— Нас осталось не больше сотни, Кристиан.
— Каждый из этой сотни унесет в могилу еще сотню! — Забравшись на валун, Гарди ударил растянувшегося на земле дервиша ногой в лицо и перерезал ему горло. — Не отступать!
Рыцари не сдавались, сражаясь из последних сил и малым числом пытаясь сдержать поток врагов. Размахивая двуручным мечом, Кристиан прислонился к разрушенной орудийной позиции, разрубил одного янычара пополам и вторым ударом обезглавил еще двоих. Его окружал полукруг вражеских трупов. Следующим возник айялар, бежавший с именем Аллаха на устах и погибший с ним же. Приближались другие сарацины, надвигались еще трое: первому англичанин вспорол брюхо, второго разрубил ударом в бок и эфесом меча оглушил третьего, которого тут же прикончил клинком мальтийский солдат.
— Этот твой! — прокричал Гарди слова благодарности.
Но воин не ответил — не сумел. Мушкетная пуля врезалась ему в шею. Мальтиец закашлялся, перекрестился и осел наземь. Позади, разразившись пронзительными воплями, несколько янычар рубили на куски полковника Маса. Рыцарей оставалось все меньше. Источник силы иссяк, как иссякли и все источники. Османы продолжали наступать.
Спустя час оборона пала. Крах оказался внезапным. Словно вихрь, размахивая на бегу ятаганами, турки влетели в крепость. Многие приняли последний бой, сражаясь в неравных и бесчестных поединках, канувших в общем потоке. Де Гуареса, раненого помощника командира, сбили со стула. Он схватил пику, тщетно пытаясь защищаться, но был обезглавлен. Рядом, пригвожденный к стулу копьем, сидел Миранда. Загнанный в небольшую канаву, лишившись оружия и выдержки, перед глумившейся и разившей саблями толпой из стороны в сторону бегал молодой германский рыцарь. Он громко кричал, истекал кровью и, словно отчаявшийся зверь, карабкался по земле, а клинки терзали его плоть. Через несколько минут он затих. Немногие покидали этот мир молча. Разворачивалось мрачное зрелище: люди падали на колени, устилали телами землю и попросту исчезали.
— В часовню! — крикнул Гарди. Мимо пролетел пущенный из пращи камень, угодив турецкому солдату между глаз. Кристиан обратился к тем, кто мог услышать: — Все, кто еще в силах, отступайте! Мы перестроимся и вновь пойдем в атаку!
Призыв его оказался тщетным, а слова — бессмысленными. Перестраиваться было некому. У входа в часовню Гарди встретил итальянца Паоло Авогардо, облаченного в сияющие позолоченные доспехи и ожидавшего своего часа.
— Кто внутри, Паоло?
— Капелланы. Молятся.
— Что ж, продлим их молитвы.
Рыцарь улыбнулся:
— Лучшего применения этому клинку не найти, Кристиан.
— Он все еще может добыть нам место среди святых.
— Нас слишком мало, чтобы войти в рай незамеченными.
— Разве малыш Люка тоже останется незамеченным? — Гарди указал на мальчика, схватившего пращу и мчащегося в укрытие. — Нас затмила молодость.
— Благослови Господи всех, кто сражается с язычниками.
— Они идут. Прощай, брат мой.
Усталость и боль улетучились. Вдруг Авогардо споткнулся и упал, извергая под забралом проклятия и кровавую рвоту. В следующую секунду Гарди ударил янычара аркебузой по голове и проткнул спешившегося сипаха рукоятью сломанного кинжала. Он убивал за своих родителей, сестер, мстил за Марию.
Костер был подготовлен заранее — оставшиеся защитники разожгли сигнальный огонь, известивший великого магистра о падении форта. Ла Валетт не нуждался в подсказках. Турки наводнили все закоулки Сент-Эльмо, выискивая и добивая раненых. Троих мальтийских солдат расчленили на месте, португальского рыцаря кастрировали и накормили собственными гениталиями, а одного испанца подцепили на абордажный крюк и в знак торжества протащили по пыльной земле. Яркие картины жестокости сливались
