— Атакуйте шатры командиров!
Двигаясь против солнца, затененного облаками пыли и пепла, под крики людей и визг животных кавалерия устремилась дальше. Все, что вставало на ее пути, должно было погибнуть. Гарди заметил фигуру человека, который, выскочив из укрытия, пытался скрыться за завесой дыма. Он оставался на свободе недолго. Едва ощутив команду хозяина, Гелиос бросился в погоню, с неистовым ржанием настигая злополучного беглеца. Еще один пал.
— Кристиан, слева!
— Он мой, Антонио.
Стрела рассекла воздух и вонзилась в щит молодого мальтийского дворянина. Заряжая трясущимися руками следующую стрелу, турецкий лучник увидел, как две его цели вырастают в размерах и стремительно приближаются. Двое ударили одновременно, проткнув сарацина насквозь.
— Наконец-то сопротивление, Антонио!
Гарди указал на малочисленную группу раненых янычар, собиравшихся в строй, чтобы дать последний бой за лазарет. Жалкое зрелище. Одни воины страдали от ужасных ожогов, другим не хватало конечностей. Теперь все они сжимали ятаганы и пики и гордо распевали боевую песнь янычар. Внезапно голоса оборвала яркая вспышка взрывчатого горшочка. Волшебство мавра пригодилось и здесь. Ослепленные сарацины попятились назад. Не успев понять, что происходит, они оказались в кольце кружащей кавалерии, которая разила всех наповал.
— Умоляю, не убивайте этого жеребца.
— Ты бы оценил его жизнь выше собственной?
— А вы нет?
Турецкий мальчик, прислужник или помощник конюшего, покорно смотрел на Гарди печальными глазами. Он держал за уздечку белого арабского жеребца — драгоценного скакуна Мустафы-паши. Гарди стоял перед ним с мечом в руке, а позади нетерпеливо фыркал Гелиос.
— Он великолепен.
— Дар самого султана Сулеймана.
— Передай Мустафе-паше, что теперь его конь в стойле Кристиана Гарди.
— Благодарю, что сохранили ему жизнь.
— Лошади бы нам пригодились. Но придется всех перебить, чтобы заставить сипахов спешиться.
— Убить придется и меня.
— У нас с тобой обмен, а не дуэль, друг мой. Спрячься среди убитых. Они тебя прикроют.
Кристиана звал Антонио. Гарди взял поводья и увел скакуна. Разразившаяся вокруг резня приближалась к скорбному финалу. Ловили последних беглецов, поджигали оставшиеся склады. Кристиан запрыгнул в седло и оглядел разоренный лагерь. Марса превратилась в кипящий кровавый котел.
— Кристиан, мы потрудились на славу.
— Или на позор.
Мимо, пришпоривая лошадь, пронесся всадник.
— Язычники отступают!
Сработало.
На некоторое время Мустафа-паша лишился дара речи. Главнокомандующий бродил среди горящих обломков, погруженный в раздумья, не в силах осмыслить произошедшую катастрофу. Время от времени он останавливался, разглядывая туши волов, изрубленных лошадей с перерезанными сухожилиями, тлеющие угли шатров. Воистину за спесью следовало возмездие. Он был так близок к триумфу, уже вкушал аромат славы, поднявшись на разрушенную башню Сент-Микаэля, откуда жадно взирал на противоположную сторону полуострова. Победа была у него в руках, сидела на раскрытой ладони. Но судьба и вражеские всадники, словно сговорившись, отняли ее. Вместо трупов гарнизона Сенглеа Мустафа-паша вдыхал гарь собственного лагеря. Вместо того чтобы лизать пятки христиан, пламя сожгло его порох, погубило всех больных и раненых воинов. Неверные были на последнем издыхании. Но сейчас труднее всего дышалось ему.
— Во всем виноват Пиали! Это его вина! — Мустафа-паша ударил ногой по обугленным остаткам колеса. — Будь он проклят! Это он настоял на том, чтобы завладеть стоянкой в Марсамшетте и захватить Сент-Эльмо! Это он пренебрег угрозой из Мдины! — Командующий подошел к одному из офицеров. — У тебя остались сипахи?
— Многие потеряли лошадей, Мустафа-паша.
— Другие не потеряли. Пошли их вперед, очисти остров, перережь путь этим разбойникам.
— Мы настигнем их, Мустафа-паша.
— Этого мало. Мы захватим Мдину.
— Достаточно ли у нас солдат, пушек и припасов? — спросил подошедший распорядитель лагеря. Он не ожидал пощечины тыльной стороной ладони.
Мустафа-паша пристально посмотрел в слезящиеся глаза турка.
— Твои слова поспешны.
— Мое дело лишь советовать, Мустафа-паша.
— Однако ты не сумел угодить. Найди все, что нам потребуется, или будешь расстрелян из василиска.
— Прими мою преданность, Мустафа-паша.
— Мне нужно твое умение собирать и снаряжать солдат. Мдина падет без сопротивления. В городе нет ни пехоты, ни обороны. Но там вдоволь еды и воды. Там мы восполним запасы провизии и разместим армию.
— Скольких воинов отправить в погоню, Мустафа-паша?
— Четыре сотни, не больше. Оставь осадные орудия позади. Лишь наша скорая месть преодолеет вражеские стены.
Что-то привлекло острый взор военачальника. Он подошел ближе, остановившись перед лежавшими полукругом трупами лошадей и пепелищем, оставшимся на месте его шатра.
— Встань!
Из месива конских внутренностей возник мальчик и поклонился:
— Мой господин!..
— Моего коня, белого арабского жеребца, нет.
— Его увел неверный, мой господин.
— Но ты остался жив.
— По воле Всемилостивого Аллаха.
— И доказал свою трусость. Ты не сражался.
— Я был безоружен, мой господин.
— На тебе ни царапины, ни единого шрама. Ты спрятался, скрылся, когда украли моего скакуна. Кто забрал его? Кто?
Мустафа-паша принялся бить мальчика, сначала кулаками, а затем привязанным к поясу позолоченным арапником. Удары становились все сильнее, кровь текла все гуще. Таков был один из способов выместить злобу.
— Кристиан Гарди… Мой господин, его звали Кристиан Гарди! — кричал мальчик.
— Человек в сапогах и красной куртке с пронзительными голубыми глазами, самодовольным видом и манерами пирата?
— Именно так, мой господин.
— И ты счел правильным отдать моего коня этому дьяволу, этому вору?
Кнут поднимался и падал.
— Что я мог поделать, мой господин?
— А что ты можешь поделать сейчас? У тебя нет больше ни лошадей, ни рук, чтобы за ними ухаживать.
— Мой господин!..
Мустафа-паша повернул голову в сторону:
