Тьма сгустилась. Юбер слышал, как кто-то бормочет слова молитвы, ощущал, как ужас куда-то уходит. Самое лучшее было неподвижно лежать, дожидаясь, пока не появится свет.
— Ты снова среди живых, Юбер.
Стоя на четвереньках, священник кашлял, отплевывался, отхаркивал засевшую в легких известняковую пыль, его изможденная плоть бунтовала. Голос показался Юберу до ужаса знакомым. Невидимый собеседник был прав — он пока что не вознесся в обитель святых и ангелов. До рая еще далеко.
Фра Роберто врезал ему кулачищем между лопаток.
— Однажды я уже вытаскивал тебя из моря, а сейчас извлек из-под земли. Так мы наставляем на путь истинный наших молодых пастырей!
— Я вновь у тебя в долгу.
— Помолчи лучше и побереги дыхание, юный Юбер. К тому же не каждый станет благодарить того, по чьей милости он вновь угодил в наш ад.
— Но я благодарен тебе, фра Роберто. Господь и в этот раз спас меня.
— Он добр и милосерден.
— Во славу Его я удвою усилия.
— В таком случае и мне следует быть наготове.
Редкая улыбка, словно напоминание о былых днях, осветила лица обоих послушников.
— Умереть означало бы больше не слышать дружеских насмешек.
— Не надейся, Юбер, что мы позволим тебе уйти раньше нас.
— Тем лучше для меня. — Юбер, пошатываясь, поднялся и принялся отряхиваться. — Есть вести о Кристиане?
— Он должен был уже вернуться. Но язычники накапливают силы и не намерены отступать.
— Они бросят против нас все, фра Роберто.
— А мы им ответим. Они не стали атаковать Мдину, а значит, это уже не то прославленное воинство прошлого, не та непобедимая армия, способная захватить любую крепость. Мы нанесли им глубокую рану, Юбер.
— Только раззадорили, фра Роберто.
— Тем почетнее для нас. С нами Анри де Ла Валетт, пращник Люка, великий магистр, наши верные защитники на крепостных стенах и легендарный Юбер — хранитель наших погребов.
— Когда стук языческих молотков стихнет, а порох будет уложен под нами, что тогда?
— Мы станем молиться и продолжим сражаться с удвоенной силой.
Юбер потянулся за киркой.
— Можешь не сомневаться, фра Роберто.
На небольшой площадке перед Монастырской церковью в окружении членов военного совета стоял великий магистр. Здесь собрались закаленные в битвах воины, сознающие всю важность момента и смиренные перед возможной участью. Гарнизон доживал последние дни. Ни молитвы, ни воззвания к Господу, вице-королю Сицилии или венценосным особам Европы не могли отсрочить конец. Но пока ничто не мешало рыцарям спорить о политике и отстаивать интересы как личные, так и своего ланга. Так нередко поступают обреченные. Как всегда, стоя в центре, Ла Валетт слушал и руководил собранием. И хотя вид у великого магистра был болезненный, глаза его сохраняли живой блеск, а сам он все еще внушал уважение.
— Ваша светлость, вы не согласны с моим предложением? — взволнованно спросил де Понтье.
— Я рассматриваю его наряду с другими.
— Прошу простить мою дерзость, сир. Я не хотел поставить под сомнение ваши полномочия.
— Однако вы сомневаетесь в правильности моего суждения.
— Я лишь пытаюсь довести до вашего сведения, что наши воины погибли, гибнут в эти минуты или же гибель их неминуема. Несомненно, предпочтительнее как можно бережливее расходовать оставшиеся у нас силы, отвести их в Сент-Анджело и там организовать оборону.
— Такие действия лишь ускорят наше падение. Оставив Сенглеа и Биргу, мы без боя уступим противнику территорию, которую защищали, не жалея жизней, и где нам еще удастся продержаться.
— Сир, мы не в состоянии оборонять стены по всей длине.
— Какое положение нашего устава предписывает это, шевалье?
— Я высказываюсь из военных соображений, сир.
— Каким образом ваши военные соображения уберегут население Мальты, если нас вынудят к сдаче крепости? Каким образом ваши военные соображения позволят нам сражаться, укрывшись в окруженном со всех сторон форте?
— Сир, мы и так окружены со всех сторон, враг даже под землей. Мы пытаемся удержать оборону на стенах, которые едва не рассыпаются, а численность гарнизона с каждым днем уменьшается.
— Ваше решение означает предательство жителей Мальты.
— Жители Мальты способны защищаться сами. Наше дело — отстоять и сохранить орден и веру.
— Мы такие же рыцари этого острова, как и святого Иоанна. Уцелеем мы, уцелеет и орден. Погибнут жители нашей крепости — сгинет и орден.
— Прекрасно сказано, сир. Слова мужественного человека. Но кто встанет на пути турок во время следующей атаки?
Старый солдат Лакруа одарил де Понтье взглядом, полным ненависти.
— Прислушайтесь к словам его светлости. Займитесь тем, в чем знаете толк. А знаете вы толк лишь в том, как сочинять законы, выносить приговоры и вешать пленников.
— Со временем и вы испытаете на себе мои умения, брат Большого Креста.
— Уж я прекрасно испытал ваше вероломство.
— Возраст и обида затмили ваш разум.
— Готов прояснить его на дуэли.
Ладонь Лакруа невольно сжала рукоять вложенного в ножны меча, бывалый рыцарь был уязвлен и разгневан. Де Понтье улыбнулся. Нет большего глупца, чем стареющий вояка, чьи дни сочтены, кому уже давным-давно пора на покой. Давнее соперничество легко оборачивается заклятой враждой. Всякое падение может оказаться стремительным.
Сквозь грохот пушек раздался взрыв. Он почему-то донесся со стороны Биргу и Сент-Анджело. Головы присутствующих одновременно повернулись, тревога застыла на лицах. Наверное, еще один пороховой склад взлетел на воздух от случайной искры. И вместе с ним обвалился в море участок крепостной стены. Старшие рыцари взглянули на великого магистра. Он остался невозмутим и, казалось, был готов к такому удару судьбы.
— Ваша светлость…
— Сохраняйте хладнокровие, братья мои. Этого и следовало ожидать.
— Вы знаете, что произошло?
— Я многое знаю и понимаю из того, что тревожит и смущает вас. Только что взорвали подъемный мост Сент-Анджело.
— По чьему приказу, ваша светлость?
— Исключительно по моему. Теперь, когда форт отрезан, артиллерия может вести огонь до самого конца. Пути к отступлению у нас не осталось, как не осталось и повода искушать себя мыслью о бегстве. Настал час, когда каждый, будь то рыцарь или простой пехотинец, должен оставаться на посту, вверив участь свою в руки Господа.
— Как вы могли, сир?
Де Понтье, казалось, не верил в случившееся.
— Брат шевалье, я поступил так, чтобы уберечь вас от необдуманных поступков. Мы останемся подле Монастырской церкви, наших священных реликвий, на двух полуостровах, которые в течение трех десятилетий были нашим домом. Если падут они, падем и мы и сгинет наша вера.
— Мы подорвали собственный тыл.
— Ради самих себя. Всегда легче проявить стойкость, когда бежать некуда.
