Лапинская
(быстро вскакиваетъ и опять дeлаетъ туръ по комнатe). Je traverse en bateau l’Atlantique!
Генералъ
(хохочетъ). — А? Взгляните на эту жизнерадостность! Лапинская.
— Меня сейчасъ вашъ юноша Богъ знаетъ въ чемъ упрекалъ. Генералъ.
— И напрасно-съ. Вполнe напрасно васъ упрекать. Полежаевъ
(вынимая часы.) — Я только не могу понять, почему такъ спeшатъ? Всего половина пятаго. Саламатинъ.
— Ничего подобнаго. Пять. Полежаевъ
(смутившись.) Ахъ, да… у меня по обыкновенiю отстаютъ часы. Лапинская.
— Ну, прощай. (Обнимаетъ его.) Часики остаютъ, это ужъ такъ тебe полагается. Одно слово Полежаевъ, значитъ, на одномъ боку лежитъ. Пиши о своемъ Рафаэлe, да яблони рeжь. А хочешь, я во всеуслышанiе тебя осрамлю? Полежаевъ
(цeлуетъ ее въ лобъ). — То, что моя фамилiя Полежаевъ, еще не столь позорно. Ну, срами. Лапинская.
— Ходили это они разъ, ходили съ Арiадной по музею, кажется, въ Берлинe. Онъ и замучился. Говоритъ: иди одна, я тутъ посижу, у колоны. Хорошо. Она ушла. Съ полчаса одна была. Вернулась — онъ голову къ колоннe — и разводитъ. Прямо похрапываетъ. Ахъ ты, любитель искусствъ! Полежаевъ
(смeясь). — Это доносъ. Лапинская.
— Да ужъ теперь оправдывайся. (Цeлуетъ Арiадну.) Прощай, моя Арiадна. Тебe за все спасибо. Входитъ Игумновъ съ букетомъ въ рукe.
Игумновъ.
— А я думалъ — опаздаю. (Подаетъ ей цвeты). Это вамъ. На дорогу. Лапинская
(серьезно.) — Благодарю васъ, Сергeй Петровичъ. (Жметъ ему руку). Игумновъ.
— Да. (Задумчиво.) Вамъ на дорогу. Лучшее, что могъ я найти. Саламатинъ
(беретъ фуражку.) — Кажется, сантиментальные обряды кончены. Впрочемъ, въ деревнe еще садятся передъ отъeздомъ. Лапинская
(Выходя, подымаетъ надъ головой букетъ, слегка киваетъ имъ оставшимся). — Прощайте, милые, хорошiе, черные и бeлые. Генералъ
(Саламатину). — Надeюсь, что на поворотe, гдe шоссе… а-ха-ха… не вытряхнемъ барышню? Саламатинъ.
— Не безпокойся. Лапинская.
— И вамъ, и вамъ! (Машетъ букетомъ въ четыре угла комнаты). И вамъ! Всe входятъ, Игумновъ и Дарья Михайловна остались. Нeкоторое время молчатъ. За сценой голоса уeзжающихъ; слышно, какъ спорятъ изъ-за чемодановъ. Автомобиль пробуетъ свой рожокъ.
Дарья Михайловна.
— Ты, эти цвeты… гдe…? Игумновъ.
— Зачeмъ? Дарья Михайловна.
— Сергeй, взгляни на меня. Подыми голову. Игумновъ
(подымаетъ.) — Вотъ я какой. Дарья Михайловна.
— Господи! Закрываетъ лицо. Быстро выходитъ.
Игумновъ
(одинъ.) — Мое лицо ее напугало. А Входятъ Полежаевъ и Арiадна.
Полежаевъ
(полуобнимаетъ Игумнова.) — Ну? Игумновъ.
— Та-акъ! (Беретъ его, какъ борецъ, слегка подымаетъ, неестественно улыбаясь. Наконецъ, крeпко ставитъ на землю.) Вотъ. Арiадна.
— Покатила наша Лапка. У самой слезы, а сама все дурачится. Полежаевъ
(отходитъ къ столу, гдe лежатъ книги и снимки). — Туго ей стало что-то, послeднее время. Игумновъ.
— Туго всeмъ. Полежаевъ.
— Да, не особенно легкая штука — то, что называемъ мы жизнью. Игумновъ.
— Меня скоро тоже будете провожать. Полежаевъ
(перебирая гравюры.) — Куда же? Игумновъ.
— Да куда-нибудь далеко. Арiадна.
— Какъ же такъ, Сергeй? Игумновъ.
— Всeхъ я замучилъ — себя, жену. Довольно. А куда — посмотримъ. (Дeлаетъ шагъ къ двери.) Вотъ тебe, Леонидъ, и путь жизни. Уходитъ.
Арiадна.
— О чемъ онъ сказалъ? Полежаевъ.
— У насъ былъ съ нимъ одинъ разговоръ. Тогда я погибалъ, и мнe казалось, что онъ стоитъ твердо. Лапа беззаботно хохотала. Арiадна.
— Господи, Господи! Полежаевъ.
— Но теперь то, что пережили мы съ тобой, имъ предстоитъ, Игумнову и Дашe. Дай Богъ имъ силъ. Арiадна.
— А мы пережили? Полежаевъ.
— Да. Ты сомнeваешься. Арiадна
(улыбаясь взволнованно.) — Но я все что-то плохо понимаю. Какъ послe болeзни. Полежаевъ продолжаетъ перекладывать снимки. Арiадна подходитъ
къ нему и кладетъ руку на плечо.
Полежаевъ
(выбираетъ два снимка и закрываетъ подписи подъ ними.) Двe картины, разныхъ художниковъ. Это «Передача ключей св. Петру», а тутъ «Бракосочетанiе Богородицы». Въ композицiи есть общее. Которая лучше? Арiадна
(внимательно всматривается, какъ бы стeсняясь сказать). — Погоди… сейчасъ. (Робко). По моему, эта. (Указываетъ на «Передачу ключей».) Полежаевъ.
— Ахъ, какъ же ты не видишь? Развe можно равнять композицiю? И какой тутъ ритмъ! И эти арки къ чему? Только глазъ раздражаютъ. Рафаэль и Перуджино! Арiадна
(смущенно). — Конечно, наврала. Полежаевъ.
— Тебe понравилось, что тутъ флорентiйцы наши изображены. (Указываетъ пальцемъ). Да не въ однихъ, братъ, флорентiйцахъ дeло. Арiадна.
— Какъ ты правильно сказалъ, здeсь композицiя… Я этихъ арокъ и не замeтила. Полежаевъ
(беретъ ее за руку.) — Зато я кое-что замeтилъ. Арiадна.
— Что замeтилъ? Полежаевъ.
— Ты теперь прежняя, милая Арiадна Покорная. Арiадна.
— И ты… Полежаевъ.
— То ужасное… Можетъ быть, Богъ испытывалъ насъ. И Ему не было угодно, чтобы мы погибли. Арiадна.
— Я думала тогда — конецъ. Полежаевъ.
— Я доставилъ тебe страшныя мученiя. Ты простила. Вы читаете Ариадна
