Голос дунамеза звучал все настойчивей. Блит чувствовал, как призрак все сильнее нажимает на его руку, заставляя силой вонзить нож в Рафу. Блит боролся как бы с самим собой, изо всех сил напрягая руку, замкнув накрепко каждый мускул. Казалось, волею дунамеза рука его разломилась, раздвоилась.
– Ну же, Сэмюэл, действуй. Слушайся меня.
Блит не слышал больше ничего, кроме этого голоса, настойчиво звучавшего в его голове.
Дверь работного дома вдруг распахнулась, прервав жаркий, беспокойный сон миссис Ландас. Она мгновенно села в постели, одним движением задвинула занавески у кровати и вскочила на ноги. Дунамез сдернул Блита со стула на пол.
На пороге стояли Консит и Скерри в своих грязных черных башмаках и треуголках. Выглядели они жалкими, измотанными, продрогшими, явившись в четвертом часу ночи. Консит не улыбнулся, не сделал даже попытки как-то приветствовать миссис Ландас.
– Он желает сейчас же видеть темнокожего парня и ждать не намерен.
Пытаясь хоть немного пригладить спутанные волосы, миссис Ландас направилась к нарам, на которых спал Рафа.
– Не смейте обижать его, не то я не позволю вам его увести. Он столько сделал для меня, всю мою жизнь изменил, и я не хочу, чтобы вы или Скерри снова над ним измывались.
От ее громкого голоса все в комнате проснулись. Из-под грязных покрывал высунулись лица, все старались разглядеть, что происходит в едва освещенной комнате.
– Да пусть он вас хоть царицей Савской сделает, мне-то что. Демьюрел хочет видеть его, а чего Демьюрел хочет, то Демьюрел и получает.
Консит подошел к многоэтажным нарам, оттолкнув в сторону Блита, который, только что поднявшись с пола, шел к двери.
– Останься, Сэм, ты мне можешь понадобиться. Пойдешь с нами к башне, на случай, если он вздумает дать деру. Тогда разрешаю тебе хорошенько вздуть его.
Блит попробовал увернуться, но дунамез сильнее сдавил его изнутри и не позволил уйти.
Консит достал из-под монашеского плаща сучковатую дубинку.
– Ну-ка, подъем, подъем, индийский матросик. Пора сходить повидаться с твоим хозяином. – Он угрожающе помахал дубинкой перед Рафой. – И гляди, чтоб никаких шуток, не то мы мигом собьем тебя наземь, стоит тебе чуть-чуть податься в сторону. – И он похлопал дубинкой по своей ладони, поглядывая на Рафу из-под полей своей треуголки.
– Только без битья, мистер Консит, только без битья. Попробуйте тронуть парнишку хоть пальцем, и вы будете иметь дело со мной. – И миссис Ландас покачала своим длинным искривленным пальцем перед его носом.
– А Демьюрел за то, что вы станете ему поперек дороги, вышвырнет вас из этого местечка, который вы называете своим домом, – отпарировал Консит, протиснувшись мимо нее. – Спускайся со своего ложа, парень. Мы снимем с тебя оковы. – По-прежнему покачивая дубинкой, он вдруг с размаху саданул ею по стойке нар. – Ну-ка, Сэм, помоги мне стащить этого бродяжку с насеста.
Блит ответить не мог. Затаившееся в нем неведомое существо сжимало ему горло. Он только кивнул в знак согласия, чувствуя себя куклой в руках неловкого кукловода. Тем временем Рафа прилагал все усилия, чтобы спуститься с нар. Перевязка и крапивная мазь, наложенные миссис Ландас на его рану, прилипли к коже. Кровь из выжженного клеима сочилась, проступая сквозь рубашку при каждом движении.
Он мельком взглянул на Блита, потом стал пристально всматриваться в его глаза. Затем отвернулся но тут же посмотрел опять, еще настойчивее, чем прежде. Он притянул к себе его лицо и стал осторожно ощупывать, как будто старался отыскать некую сокрытую в нем тайну.
Трое вывели его из дома в холодную черную ночь. Рафа уже немного обвыкся в теплом и относительно комфортабельном работном доме. Какими бы неудобными и блохастыми ни были нары, все же на них как-то можно было лежать. Теперь же он с трудом тащился в ночь, пробиравшую холодом до костей.
Они гуськом поднимались на холм по узкой извилистой тропинке к дому викария; вязкая красная глина вцеплялась в ноги, затрудняя каждый шаг. Полная луна гоняла по небу редкие черные тучи.
С северной стороны – и над землей, и еще дальше, над морем, – небо нависало, пронизанное ярко- красными и желтыми всполохами – казалось, море горело. Блит держал Рафу за плечо и сильной рукой подталкивал его по тропинке вверх. Скерри шагал впереди, про себя проклиная тот день, что свел его с Демьюрелом. Далеко позади плелся Консит, через каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы перевести дух и поглядеть на море.
– А на море-то штиль, Скерри… кажется, будто вот-вот и солнце взойдет, да только это же север и вообще рано еще.
Скерри остановился и тоже посмотрел на море.
– Да оно уже два дня и две ночи все такое же. Будто в море пожар. Эвон как светло, хоть читай. – И, повернувшись, он опять стал взбираться на холм.
«Только вот загвоздка, Скерри, туповат ты, чтоб книжки читать», – хохотнул про себя Консит, пыхтя и тяжело отдуваясь.
Блит шагал молча. Рафа по-прежнему присматривался к нему, понимая, что какая-то зловещая сила держит этого человека в своей власти. Ему доводилось видеть немало людей, которые позволяли злу подчинить себе их жизни; он обладал способностью почувствовать присутствие зла или инкуба, дьявола, по выражению глаз. Такие глаза смотрят сквозь вас, как если бы они принадлежали иному миру. Они не выносят прямого вызова и испытывают страшные муки, вплоть до полного разрушения, стоит лишь призвать Некое Священное Имя. Рафа знал, что под эгидой Риатамы ему не страшны никакие духи.
– Ты не можешь удерживать его вечно, – сказал Рафа, понизив голос. – Однажды ты должен будешь отпустить его. В конце концов, он-то не вечен.
Дунамез молчал.
– Как твое имя, дух? Скажи мне, кто ты?
«Блит» рванул Рафу к себе, лицом к лицу, больно натянув куртку на саднящем плече. Посмотрел вверх и увидел, что Скерри уже высоко, у самого гребня холма. Консит плелся сзади, в сотне метров от них. И тот и другой были слишком далеко, чтобы вмешаться, – время настало. Дунамез заговорил вдруг громко. Это был его голос, гадкой блевотиной вырвавшийся в ночной воздух. Блит чувствовал вибрацию этих звуков в своем горле, они изрыгались независимо от его воли.
– Меня ты не остановишь, парень, – прорычал этот голос злобно. – Я достаточно долго следовал за тобой, и сегодня мне выпал шанс задуть твой свет раз и навсегда. – Рука дунамеза, все яростнее сгребавшая куртку на груди Рафы, стремилась причинить ему как можно больше боли.
– Наконец-то ты осмелился заговорить. Демоны обычно тайком крадутся во тьме, страшась света. Так кто же ты, какой чин имеешь в вашей адской иерархии? Или ты всего-навсего
Блит чувствовал, как внутри у него извивается и корчится неведомое ему существо. Оно, это существо, оторвало его руку от Рафы и всунуло в его куртку, где ему удалось прежде спрятать длинный нож. Оттолкнув Рафу, он выхватил нож, полоснул им по воздуху. Нож чуть задел щеку Рафы. Блит, ничего не в состоянии остановить, ринулся к Рафе, оступившемуся на обочине тропинки, и попытался вонзить нож ему в грудь. Рафа успел схватить его руку, когда нож был уже совсем близко от его лица.
– Думаешь, что можешь остановить меня словом, парень? – прошипел дунамез. – Находясь в этом теле, я сам могу остановить что угодно. Могу поднять этими его руками сдохшую корову, а скоро подберу мертвого священника Кушитика и сброшу его в море. – Продолжая говорить, дунамез силился приблизить руку Блита к лицу Рафы. – Я хочу видеть твою кровь на этом ноже, а когда ты умрешь, я буду танцевать на твоей могиле. – Инкуб от ярости плевался слюной при каждом слове и хрюкал, как свинья.
– Именем… Риатамы… приказываю тебе: изыди! – в полный голос возгласил Рафа.
Его заклятье эхом прокатилось вокруг карьера, проникло в самую гущу леса, ветер унес его далеко в
