заглянуть внутрь, но я быстро ее захлопнул.
Внутри был страшный бардак. И вонь. На секунду мне даже пришла сумасшедшая мысль, что запах исходит от трупа Луки, хотя этого быть не могло, если принять во внимание все, что мне рассказал адвокат. На меня накатила тошнота, и пришлось долго и глубоко дышать, чтобы она унялась. Я шагнул в квартиру.
Вонь шла от раскиданных повсюду отбросов. Конечно, полицейские переворачивали бидоны, чтобы заглянуть внутрь, вытряхивали все из шкафов и ящиков, но я знал, что и до обыска с порядком в этом доме дело обстояло скверно. Грязный пол, немытые тарелки с остатками пищи и окурками, почерневшие от грязи вонючие простыни. Я побрел по комнатам как призрак.
По стенам развешены афиши выступлений Луки: «Официант» и «Что за гадость этот обед!». Название спектакля не изменилось. В ванной я увидел старую афишу «Лука и Сэмми, Скажипожалуйста и Дайсюда». Вот уж чего не ожидал. На фотографии мы оба улыбаемся, я скосил глаза и сдвинул брови. Какой же я был молодой, какие мы оба были молодые!
Не знаю, что я должен был увидеть по замыслу Бастони, но мне в глаза не бросилось ничего интересного, никакой «косвенной улики», как пишут в бульварных романах. Я смотрел и ничего не понимал, стараясь успокоить расходившиеся мысли.
Единственным местом, где было хоть какое-то подобие порядка, оказался маленький кабинет, выходивший пыльными окнами на улицу Вашингтона. Здесь тоже поработала полиция, разбросав исписанные листки бумаги и оставив включенным компьютер, где на экране яркими красками переливалась заставка.
Листки были исписаны Лукой: наброски реприз, напечатанные и правленные от руки тексты. Его твердый почерк стал корявым и почти нечитаемым, листки измазаны и прожжены сигаретами. Я начал с любопытством читать. Тут были всевозможные варианты Официанта-англичанина, маловыразительное пережевывание старого. Иногда попадались отдельные блестки, но в целом все производило впечатление работы дилетанта, плохо владеющего родным языком.
Я пошевелил компьютерную мышку, заставка погасла, и появился рисунок из десятикратно повторенного лица Луки.
– Э, да ты был не в ладу с собой, братишка, – сказал я вслух и испугался звука собственного голоса.
В квартире стояла тишина, стены надежно отделяли ее от соседей. Однако Бастони утверждал, что соседи жаловались на шумные ссоры между Лукой и Катериной. Интересно, как же они должны были орать?
В компьютере было много материала. Не только тексты, но и фотографии, и видео. Я не стал их смотреть, а скользнул мышкой по более новым папкам. Лука разместил их по периодам, и папки последних двух лет были удручающе скудны.
Ни одной сценической фотографии, мало полных текстов, в основном разрозненные фрагменты. Я быстро открывал и закрывал папки и остановился только на одной, датированной прошлым месяцем. В ней содержался законченный текст. Я прочел его целиком и, если бы не ситуация, хохотал бы от души. Текст будто написал Лука лучших времен. Официанта больше не было, был совсем другой персонаж, очень напоминавший Беппе-Грилло. Его острые репризы были направлены на правительство, проблемы экологии и мирового голода. Воспользоваться ими он не успел.
Начало темнеть, голова моя распухла от прочитанного. Я тихонько вышел из квартиры. Старичок сосед снова оказался на площадке: либо он оттуда не уходил, либо выглянул сразу, как только услышал, как поворачивается ключ в двери.
– Я так ничего и не взял, – сказал я, для верности показывая пустые руки. – Не нашел. Надо будет попросить Катерину объяснить получше.
Старичок кивнул. Было видно, что ему очень хочется поговорить, и я предоставил ему эту возможность, тем более что уже вошел в роль частного детектива без лицензии. «Бедный синьор, несчастная синьора…» Старичок излучал симпатию и к живым, и к мертвым, объясняясь изысканными оборотами прошлого века. Из его слов вытекало, что он считает Луку негодяем, а Катерину виновной.
– Вы знаете, синьор Лука никогда не возвращался домой вовремя, – заявил он под конец. – Он говорил, что занят каким-то спектаклем, но лично я убежден, что… в общем, гонялся за юбчонками.
Я молча кивнул. Бастони говорил мне об изменах Луки. Он погуливал, и это могло стать одним из мотивов убийства. Катерина терпела, пока могла, а потом взяла и убила. Прежняя Катерина ограничилась бы тем, что сменила замки в дверях, а теперешняя… кто знает.
Я попрощался со старичком. Теперь я знал, куда пойду дальше, но мне не хватало мужества. Чтобы его обрести, я отправился в одно из своих излюбленных мест, в кошерную мороженицу на улице Равицца, в самое сердце еврейского квартала. Кошерное мороженое не такое, как у нас: оно на молоке, но без яичного белка, вафля похожа на мацу, а шоколад – на тертый шербет. Мне оно ужасно нравится и нравится его есть в компании людей в камилавках, болтающих на миланском диалекте. Я сразу ощущаю себя частицей огромного мира. Мороженое мало меня успокоило, но я все же сел в машину и вернулся в район «Фьера», на улицу, где в прежние времена бывал очень часто.
Подъезд не изменился, и на табличке над звонком по-прежнему красовался кенгуру в черных очках, окруженный надписью «Агентство Шампань».
Я позвонил и поднялся на второй этаж. Две сотни квадратных метров творческого беспорядка, на стенах афиши и фотографии, молоденькие секретарши, перезвон телефонов. Все осталось таким, как в последний раз. Все, кроме лиц. Теперь я никого здесь не знал.
Хорошенькая смуглая секретарша лет двадцати, с колечком в носу, спросила, что мне угодно, и на мою просьбу встретиться с владельцем агентства высокомерно заявила:
– Без записи это трудно. Если вы оставите мне свои координаты, я постараюсь…
– Сэмми! – заорали у меня за спиной, и я оказался в крепких объятиях.
– Привет, Роза, – сказал я.
Розе под сорок, она пухленькая, как шарик, и едва достает мне до груди, притом что я вовсе не великан.
– Ну-ка, парень, покажись!
– Ты здорово выглядишь.
Она тряхнула головой:
– Не ври, годы летят, а в моем возрасте каждый год считай за два. Ты хочешь вернуться?
– Нет, мне просто надо поговорить с шефом.
Ее лицо помрачнело.
– Ты слышал о Луке?
– Да.
– Я знаю, вы с тех пор не виделись, но…
– Поверь, мне вправду все это очень горько.
Я указал на девушку с колечком в носу:
– Поможешь миновать заслон?
– Конечно, о чем речь…
Мы беспрепятственно вошли в кабинет. Марчелло встретил меня, стоя за письменным столом, на котором сидел все тот же кенгуру, только из пластика. Он мало изменился и казался прежним Марчелло, тем самым, что сказал мне когда-то: «Ты должен подыскать себе другого агента».
Миг замешательства, потом объятия. Усевшись друг напротив друга, мы уже совсем походили на Сэмми и Марчелло лучших времен. Он предложил мне бокал шампанского и, когда я объяснил, что совсем бросил пить, расплылся в широкой улыбке. У него были длинные светлые волосы, и выглядел он гораздо моложе своих пятидесяти. Одевался он элегантно и официально, может, для того, чтобы подчеркнуть свой статус среди клиентов, как правило одетых неряшливо.
– Ты знаешь про Луку?
– Да, я затем сюда и пришел.
И я объяснил ему задание, данное адвокатом. Настоящий детектив, наверное, соврал бы что-нибудь, но мне это казалось пустой тратой времени. И потом, мне была нужна поддержка.
