воротника? Как у джентльменов на старых картинах. — А это, — он указал на крохотное оранжевое тельце примерно в ярде от того места, где они стояли, — upupa epops.[20] Редкость в здешних краях.
Мистер Дикси посмотрел на Эстер с таким видом, будто собирался сообщить что-то еще, но звук шагов мистера Рэнделла, возвращающегося с метлой, остановил его.
Осколки стекла убрали, подставку отодвинули в сторону и оставили там до прихода столяра.
— Тьфу ты, противно заниматься такими вещами, — заметила Сара, когда узнала о происшествии. — Джентльменам не следует держать у себя дома ничего подобного. Надеюсь, ты говорила это мистеру Рэнделлу?
Нет, Эстер так ничего ему и не сказала.
— Сара, а что за женщина там, наверху?
— Знаешь что, Эстер, ты иногда меня поражаешь. О ком ты?
— О женщине, которая живет на чердаке. Ей туда приносят еду.
— Ну, Эстер, не иначе решила подшутить надо мной, ей-богу.
Закутавшиеся в платки и в ботинках на толстой подошве девушки сидели на дубовой скамейке в саду. На дворе стоял поздний ноябрь. Над полями и церковью висела плотная пелена тумана, а трава, казалось, насквозь пропиталась влагой. Сара вдруг обернулась к дому.
— Смотри: Маргарет Лейн. Нас ищет, наверное. — Она поднялась со скамейки. — Бедняжка, по уши влюблена в Сэма Постмена, второй уж год только о нем и говорит.
Эстер проследила за ее взглядом, но никого не увидела. В огороде и на участке земли, примыкавшем к дому, было пусто. Ей не хотелось никуда идти, и она осталась сидеть на месте, принявшись перевязывать шнурки на капоре.
— Да нет, какие шутки, я правду говорю. В прошлый вторник миссис Уэйтс велела мне помочь Маргарет Лейн перенести стол в гостиную, а потом, когда я возвращалась через большой холл, увидела мистера Рэнделла — он поднимался наверх с подносом в руках, а на нем стояла тарелка с едой и графин воды.
— Ну что ты такое несешь, Эстер!
— А через час или немного больше я снова оказалась в холле — тебя искала — и увидела, как Уильям спускается по лестнице с тем же подносом, только графин был пустой.
— Ну и дура же ты! Тебе что, неизвестно, миссис Финни была больна, целую неделю с постели не вставала, и мистер Рэнделл носил ей еду.
— Ну да, я же сама видела: когда мистер Рэнделл поднялся наверх, он повернул не направо, где помешаются слуги, а налево. А в западном крыле никто не живет.
— В таком случае как там могла оказаться какая-то женщина, которая никогда не выходит?
— А в другой раз я шла мимо восточной стены дома — мистер Рэнделл велел разыскать егеря, и что- то привлекло мое внимание. Я подняла голову и увидела в окне женское лицо. Но через пять минут, когда я возвращалась, его уже не было.
— Или тебе показалось. Удивляюсь я тебе, Эстер. Как это может быть, чтобы в доме жила какая-то женщина и никто об этом не знал?
— Мистер Рэнделл, наверное, знает. И Уильям. И миссис Уэйтс — ведь это она готовит еду.
— Ну так их и спроси. Смотри-ка, там, у ворот, Маргарет Лейн, неужели не видишь? И послушай моего совета. — На лице Сары появилось выражение, какого Эстер прежде не видела. — Забудь-ка ты лучше про женщину на чердаке и про Уильяма с его подносом, потому что это всего лишь дикая фантазия и до добра тебя не доведет.
— Разрази меня гром, Эстер! Какая ты нарядная в этом платье и шляпке!
Эстер, поджав губы, промолчала. Повертевшись перед зеркалом, висевшим в общем помещении для слуг, она решила согласиться с Уильямом. Платье, извлеченное миссис Финни из старинного комода, конечно, не первой молодости, но сшито так, что выглядело как новое. Ну и шляпка, разумеется, переделана ему под стать.
— Честное слово, Сара Паркер рядом с тобой выглядит настоящей простушкой!
И с этим Эстер про себя согласилась, хотя, по ее мнению, Уильям слишком много себе позволяет.
— Нехорошо так говорить о Саре, — сказала она, поднимая голову.
— А что, я ничего такого не хотел сказать. И вообще, Эстер, нечего набрасываться на человека, коли он говорит что думает.
Линейка довезла их до главной улицы Уоттона, и дальше они пошли пешком в сторону здания, где должен был состояться благотворительный вечер. В субботу, около восьми вечера, многие лавки еще были открыты. Эстер скосила взгляд на освещенную газовым рожком витрину бакалеи. Она знала, что такие заведения не закрываются нередко до полуночи в надежде на какой-нибудь крупный заказ. Позади них, но на некотором отдалении шли Сара и Маргарет Лейн в сопровождении миссис Уэйтс, которая, по ее словам, приехала «посмотреть на добронравное представление». Скорее всего она усядется где-нибудь в компании дворецкого из местного особняка, если, конечно, ей повезет найти его.
— Ну, Эстер, — вновь заговорил Уильям, — надеюсь, танцевать ты будешь? Терпеть не могу девчонок, которые сидят в углу, пьют глинтвейн и краснеют, когда к ним кто-нибудь подходит.
Девушка лишь улыбнулась в ответ, хотя, по правде говоря, предстоящий вечер приводил ее в некоторое смущение. Танцевала она кое-как и боялась привлечь к себе излишнее внимание. Дома, накануне отъезда в Уоттон, Эстер уговорили выпить бокал вина, первый в ее жизни. Это тоже способствовало восторженному, хотя и несколько настороженному восприятию мира. Девушка резко обернулась назад: с кем, интересно, будут танцевать Сара и Маргарет Лейн? С ней-то самой все ясно: Уильям пообещал ни на шаг не отходить от нее весь вечер.
В конце главной улицы дорога, огибая церковную ограду и богадельню, упиралась в дом, в котором должно состояться празднество. В окнах сиял свет, изнутри доносилась музыка и раздавались звуки шагов. Несколько зевак, сгрудившихся на тротуаре, равнодушно посмотрели на них. «А ничего девчонка», — услышала Эстер, проходя через позолоченные вращающиеся двери. Весьма польщенная этим замечанием — наверняка оно относилось именно к ней, Сара и Маргарет еще не успели подойти, — Эстер ускорила шаг и влетела в вестибюль, где пришедшие освобождались от пальто и капоров. В глубине его она заметила комнату, сам вид которой, если не считать некоторых незначительных деталей, был знаком ей с детства.
В камине вовсю полыхал огонь, а рядом с ним торжественно развевался стяг движения волонтеров. На столе, придвинутом к стене, стоял портрет ее величества. Поближе, на возвышении, на плетеных стульях сидели три музыканта в деревенской одежде — скрипач, контрабасист и барабанщик. Через открытые двери в конце зала можно было увидеть округлый буфет и накрытые скатертью и уставленные бокалами с пуншем стойки, за которыми стояли официанты в белых куртках. Приглядевшись к собравшимся в этих двух комнатах людям, а было их здесь не менее четырех десятков, Эстер поняла, что почти половину из них знает в лицо: торговцы из Уоттона с женами, два сквайра, беседующих у стойки, слуги из соседних усадеб. Строгих правил в выборе женского туалета в этих краях не придерживались, и девушка с удовлетворением отметила, что все выбрали себе наряд по вкусу. Кое-кто из служанок просто надел лучший свой передник и чепец. На одной девице было свадебное платье ее бабушки. Изобилие импровизированной одежды говорило о мастерстве местных швей. Разглядывая собравшихся, пока скрипач настраивал инструмент, а официанты пытались услужить всем и каждому, Эстер чувствовала, что вечер придется ей весьма по душе. Вскоре подошли и остальные и, еще стоя в двери, принялись шумно восторгаться залом и его убранством.
— Ну, Эстер, — начал было Уильям, но она покачала головой. Для танцев время еще не настало.
Стараясь не наступать на ноги танцующим, они с Сарой проследовали в дальний конец зала, чтобы полюбоваться знаменем, да и вообще всем происходящим вокруг. Маргарет Лейн дулась: Сэм Постмен появился с крупной девицей в канареечно-желтом платье. Его спутница с такой силой вцепилась в него, что он не выдержал: «Слушай, Мэри, все это замечательно, держимся за руки и так далее, но знаешь, толстуха, так ведь я и шагу не сделаю!» Эстер решила, что надо сказать Маргарет Лейн что-нибудь ободряющее, и подошла к ней:
— Знаешь, Маргарет, в этом платье ты настоящая красотка.
