пресмыкающимися.
Стрелки вокзальных часов приближаются к отметке 7:30 — время отправления дуврского поезда. Несколько пассажиров стремительно шагают по платформе, но не похоже, что обладатель палки и надзирающий за сумками готовы к ним присоединиться. Первый стоит у книжного киоска, листая номер «Корнхилла» с таким видом, будто в нем содержатся вновь обнаруженные фрагменты Писания, не изучив которые возьмешь тяжкий грех на душу. Второй же бросает вокруг себя почти дикие взгляды, сначала на готовый вот-вот отойти поезд, затем на вокзальные часы, на платформу, но ни разу — на человека у киоска. Словно из ниоткуда возникает кондуктор — толстый, довольно-таки непривлекательный тип очень несчастного вида. Он смотрит налево, потом направо и странно — в том смысле, что, похоже, он и сам смущен, — щелкает пару раз указательным пальцем по фуражке. До семи тридцати остается полторы минуты.
Подброшенные какой-то неведомой силой, мужчины бросаются к кассе. Может быть, они покупают билеты первого класса? Да, дородный устраивается в вагоне первого класса, нервно поглядывая на идущего к багажному вагону угрюмого носильщика, которому кажется странным, что три дорожные сумки могут весить так много. Ну а второй, что он делает? Сначала неторопливо направляется вдоль платформы, поглядывая в обе стороны, словно ищет кого-то, кто должен к нему присоединиться. Затем стремительно нагибается, словно этот кто-то лежит за мощными опорами, поддерживающими крышу вокзала. Кондуктор с печальными глазами идет по платформе, звоня в колокольчик и предупреждая об отправке поезда. До половины восьмого остается всего несколько секунд. Скрежещут огромные колеса, раздается ужасный шум, способный отпугнуть любое человеческое существо. Кондуктор поднимается в свое купе, примыкающее в багажному вагону, и печально всматривается в темноту, а мужчина с выдающейся вперед челюстью все еще стоит примерно в ярде от поезда. Сейчас он повернется и отступит к одной из опор, но нет, впереди на платформе он как будто вдруг видит знакомого и окликает его, стараясь перекричать лязг колес. Только никого там нет.
Поезд медленно, но неумолимо движется вперед. Кондуктор, почти скрытый поднимающимся к небу паром, еще раз незаметно постукивает указательным пальцем по фуражке, и человек, опровергая впечатление о возрасте, сложившееся из-за его седых усов, делает рывок, вспрыгивает на подножку и исчезает в купе проводника. Так что мистер Фрис, если бы он все еще сидел за своим мольбертом (но его нет и вообще платформа совершенно пуста), подивился бы, куда он пропал и как можно раствориться в прозрачном воздухе, находясь на железнодорожной платформе летним вечером.
Около семи вечера в наш участок пришло сообщение из Сити от г-на Абеля, согласно которому в Фолкстон почтовым поездом отправляется груз. Это обычная процедура. При приемке груза присутствовали констебль Харлоу и я. Это тоже обычная процедура. Запечатанные красным воском ящики со слитками были извлечены из фургона и перенесены в кабинет начальника вокзала, что может подтвердить и сам мистер Селлингс.
Я впервые узнал о грузе, когда его доставили к дверям моего кабинета. Так оно обычно и бывает: предварительно никого ни о чем не извещают, что может подтвердить мистер Смайлз. Груз состоял, согласно подписанному мной документу, из трех ящиков, один весом 98 фунтов, другой — 92 и три четверти, третий примерно столько же плюс-минус одна унция — вот, все написано. Ящики были покрыты листовым железом; чтобы поднять каждый, нужно два человека. После взвешивания в присутствии сержанта Спрэгга и констебля Харлоу ящики перенесли в багажный вагон и поместили, используя личные ключи мистера Донтси и мой, в один из трех наших сейфов. Я выполнял свои обязанности, и больше добавить мне нечего.
Печати, за сохранность которых, как уже говорилось, отвечал на этот раз я, не тронуты.
Мистер Пертуи сидел в одиночестве в багажном вагоне, чувствуя, как под ним постукивают колеса. Сзади, в нескольких футах справа от него, через полуоткрытую дверь мелькали дымоходы, шиферные крыши, серебристо-серая полоска реки. Этот вид подействовал на него успокоительно, ибо теперь он знал: поезд идет по виадуку, перекинутому через Тули-стрит. Поднявшись на ноги и прислонившись к железной стойке, поднимавшейся до самой крыши вагона, он начал громко, чтобы перекричать скрежет колес, говорить что-то Дьюэру и замолк, только когда обнаружил его отсутствие. Осторожно — ведь любое неловкое движение, и ему конец — мистер Пертуи вытянул руку и запер дверь. Стало не так шумно, теперь можно было и осмотреться. В дальнем конце вагона, поодаль от чемоданов и дорожных сумок он увидел стоявшие у самой стены в ряд три плоских сейфа. Было в них нечто такое — может, тусклый отблеск металла, — что хотелось потрогать их, но что-то останавливало. Нерешительно переминаясь с ноги на ногу в покачивающемся вагоне, мистер Пертуи вдруг осознал, как ему страшно. Это был какой-то абстрактный страх, и хотя он не отпускал ни на минуту, но приглушил тревогу, мучившую Пертуи.
Прежде всего, и это следовало признать со всей откровенностью, ему казался совершенно невыносимым Грейс — фамильярностью, вообще одним своим присутствием. Чем бы ни кончилась ночная работа, от клерка он избавится, и независимо от того, сохранится ли контора на Картер-лейн, Грейса в любом случае в ней не будет. Эта мысль ободрила его, и хотя за ней по-прежнему мерцал большой страх, он, несколько успокоившись, потянулся к сумкам и с немалым трудом передвинул их почти вплотную к сейфам. Не будет больше Грейс суетиться рядом и досаждать ему — нет, ни за что, об этом мистер Пертуи позаботится. И тут на него накатило одно странное воспоминание, навеянное, возможно, мельканием крыш на Тули-стрит: из дальних уголков памяти выплыл школьный двор, и расстилавшиеся за его каменными стенами низкие унылые холмы, и обращающийся к нему пожилой господин, о котором мистер Пертуи не думал последние тридцать лет. Мистер Пертуи, содрогнувшись, вцепился в ручку ближайшей дорожной сумки и так стоял, пока звук шагов не вывел его из задумчивости.
При виде Грейса, который, казалось, не знал, куда деть руки-ноги в этом замкнутом пространстве — кожа на его лице как-то неестественно сморщилась, напоминая гофрированное железо, — и старый господин, и школьный двор, и серый камень — все это мгновенно куда-то испарилось.
— О Господи, да ты же пьян! Признавайся, в пивной сидел, перед тем как на вокзал явиться? Так?
— Сэр, я трезв, как отец Мэтью.[34] Слово даю.
— Халтуры я не потерплю, ясно? Ты с самого начала знал, что это за дело, и должен идти со мной до конца.
Грейс пробормотал что-то невнятное, возможно: халтуры не будет и он пойдет с мистером Пертуи до конца.
— Ладно, — тон мистера Пертуи несколько смягчился, — все будет хорошо, только делай, как я говорю. Который теперь час?
— Без двадцати пяти.
— Где Пирс и Лэтч?
— В кебе, уже час как дожидаются.
— Дьюэра видел?
— Столкнулся с ним в коридоре вагона первого класса и раскланялся.
Мистер Пертуи довольно кивнул. Он знал: для завершения первой части плана у него осталось всего тридцать минут, но также и то, что сейчас шансы на успех неизмеримо выше, чем раньше. Через полчаса поезд будет в Рэдхилле — это первая остановка. Если постараться, можно многое сделать. Запустив руку в первую из трех дорожных сумок, мистер Пертуи последовательно извлек несколько предметов, тщательно подобранных на Картер-лейн три часа назад. Щипцы, тяжелый молоток, несколько деревянных клиньев,
