Какое-то время он боролся с искушением, чувствуя рядом с собой теплое женское тело. Но рассудок взял свое. Он вздохнул и осторожно привалился к ней.
— Я обеспечу тебе безопасность, не причиню никакого вреда, — уже в полудреме прошептал он.
Джина медленно просыпалась. Ей стало спокойно от того, что тяжелый груз давит ей грудь и сердце. Она сообразила, что это рука Моргана.
Джина медленно повернула голову и очутилась нос к носу с Морганом. Он спал.
Она попыталась осторожно высвободиться из-под него. Словно протестуя, он замычал, повернулся, перекатившись на спину и натянув на себя одеяло.
Джина с удивлением смотрела на себя. На ней ничего не было! Желание отдохнуть несколько минут вылилось в глубокий сон. Сейчас она чувствовала себя лучше, но до нормы было еще далеко. Вытащив из- под себя чуть влажное полотенце, Джина закуталась в него. Бросив взгляд на Моргана, она замерла, восхищаясь его мускулистой грудью, чуть прикрытой смятой простыней.
Он был великолепно, прекрасно сложенным мужчиной. Черные волоски кудрявились на его скульптурно выпуклых мышцах, тоненькой линией пересекали плоский живот.
Джине еще никогда не приходилось лицезреть мужчину в таком виде. Она видела Моргана без рубашки, лишь когда он брился, но тогда она боялась даже поднять глаза. Ей было неловко, и все же вид его доставлял удовольствие. Наверное, еще приятнее дотрагиваться до его тела.
Он был красив. Она робко провела пальцем по его груди, животу. Природа явно постаралась, создав этот классический образец мужественности. Морган несомненно был одним из красивейших представителей своего пола.
Ее пальцы замерли, когда коснулись широкой эластичной тесьмы на трусах. Джина ужаснулась, что ее пальцы намеревались продолжать свой путь и обследовать тот участок, который скрывался под трикотажной тканью. Ее жгло любопытство потрогать мужчину. Настоящего мужчину, из плоти и крови, а не литературного героя, живущего на страницах книг.
Она просто сгорала от любопытства. Джон никогда не вызывал у нее такого желания. Ее даже передергивало, когда она случайно касалась его, не то чтобы умышленно дотрагиваться. Она целовалась с ним по обязанности, а не по желанию. Она действительно никогда еще не испытывала удовольствия от того, что прикасалась к этому мужчине. Теперь она чувствовала, что может быть и такое особенное, обжигающее чувство.
Какой это соблазн! После всех тех проповедей, которые произносил ее отец, кляня греховную чувственность, Джина именно сейчас поняла смысл слов «греховная чувственность». Это была дорога в ад. И об этом всегда твердил Ной Беркли. Но для Джины сейчас это означало райское наслаждение. Она просунула ладонь под резинку трусов. И замерла.
Девушка подняла глаза и сразу же наткнулась на жесткий взгляд черных глаз.
— Ты играешь с огнем, милочка. Лучше прекрати это занятие. Иначе мы оба превратимся в пылающий вулкан.
Она тяжело вздохнула.
— Прости меня…
— И меня тоже. За то, что остановил тебя.
Джина зажмурилась и подумала о том, что сейчас умрет от стыда. Самое ужасное то, что она не могла, точнее, не хотела вынуть руку. Ее пальцы сжались на вспухшей и горячей плоти.
— Перестань! Вот, вот — и я взорвусь.
Джина приоткрыла глаза.
— Ты меня хочешь? Ты хочешь заняться со мной любовью?
Какая-то часть ее сознания была потрясена тем, что она вот так, в лоб, задала ему этот вопрос. Но ей больше всего хотелось услышать, что он ответит.
— Я никогда не занимался любовью. Секс — дело другое. И я его всегда имел, когда мне его предлагали. Но никогда не задумывался, мила ли мне та женщина, с которой я занимаюсь сексом, или нет.
— А что, если женщина этого хочет?
Эти приглашающие, но застенчиво произнесенные слова прозвучали очень непосредственно. Внезапно у Джины исчезла застенчивость. Это потрясло ее, заставило задуматься, а не сделала ли она что-нибудь не так.
Она представляла себя героиней какого-то романа. Женщиной, которая бросает вызов условностям, кокетничает с мужчиной, дразнит его, раззадоривает и состязается в умении соблазнять. Ей казалось, что она находится на пути к его совращению. У нее появилось странное чувство обладания женской властью, которой ей хотелось воспользоваться.
— Когда эта женщина — ты, то я, исходя из соображений здравого смысла, готов немедленно ретироваться.
Джина попыталась скрыть разочарование, даже горечь, но глаза ее выдали. И это чувство лишило Моргана выдержки.
— Почему?
Морган чуть не подпрыгнул от радости. Неужели Джина Беркли желает его! Она даже забыла все, что ей внушалось на протяжении многих лет, забыла о моральных пуританских принципах и правилах хорошего поведения. Она сама, забыв обо всем на свете, позволила себе самостоятельно ласкать его, когда он спал. Вопреки всему она хотела его, Боба Моргана.
И все же Морган понимал, что сейчас он должен пресечь все это, пока не поздно. Заявив, что она играет с огнем, он не шутил.
Чтобы охладить ее, следует поступить с ней жестко и грубо. С другой женщиной он поступил бы иначе.
Но так поступить с Джиной он не мог. Она сейчас открыла в себе способность к пробуждению, проявила естественную женскую власть над ним. Но она была хрупка, как тончайшее венецианское стекло. Одно неверное слово — и ее доверие может улетучиться.
Морган лежал, мысленно умоляя ее, чтобы она убрала руку.
— Я знаю, у тебя было много женщин, которые…
— Которых я хотел, но не любил. С тобой все по-другому, милая. С тобой я не должен…
Джина легонько усмехнулась и подняла голову.
— Ты не прав, Боб Морган. Абсолютно не прав.
9
Плоть под ее пальцами запульсировала.
— Перестань! — Команда, произнесенная низким голосом, звучала как мольба.
Джина удовлетворенно улыбнулась. Она не верила, что Боб не хочет ее. Он же обнимал ее, целовал, ласка, пусть и стараясь убедить ее в том, чтобы она как можно натуральней сыграла свою роль.
Она просунула руку еще дальше под резинку.
— Остановись, Джина. — Его слова звучали как плач, идущий из глубины души. Но звучали они неубедительно.
— Почему? — Она смотрела, как на щеках у него перекатывались желваки, видела его руки, вцепившиеся в край простыни. Взгляд его уперся в потолок.
— Если ты не перестанешь, я больше не смогу себя сдерживать.
На губах у нее торжествовала улыбка.
— Вот и хорошо.
Одной рукой он взял ее за запястье.
— Зачем ты это делаешь, девочка? — Он чуть слышно выругался. — Не дразни меня, ради всего святого.
Совсем просто ей сказать: «Я боюсь, что мы расстанемся и никогда больше не встретимся друг с
