Герцог посмотрел на нее поверх головы сына.
– Значит, ты добился своего? Спроси ее, Эдмунд.
Эдмунд передвинул генеральского коня немного влево, а затем сказал:
– Я сделал тебя очень счастливой. Правда, Ева?
– Я счастлива как кошка, которая вылакала кувшин сливок. Разве ты не помнишь? Ты рассказывал об этом вчера вечером, и я ужасно смеялась.
– Да, папа, правда! Я придумал смешной рассказ, который ей очень понравился. И бабушке тоже. Бабушка так смеялась, что чуть не упала. А потом сказала, что я самый любимый из ее внуков.
– Потому что других внуков у нее нет. Это Оыло выражение иронии.
– Ирония, – повторил Эдмунд. – Надо будет вставить это слово в мой рассказ. Ты только объясни, что оно значит. Папа, ты хочешь услышать рассказ?
– Да. Сегодня вечером я сам уложу тебя. Послушаю, что ты придумал, и тоже посмеюсь.
– Он очень умный мальчик, милорд. Эдмунд, покажи папе, какую операцию ты придумал, чтобы разбить Наполеона.
Она отодвинулась от поля битвы. Отец с сыном заново выстроили солдат и развернули артиллерию, причем мальчик не умолкал ни на минуту.
– Неплохой выстрел, Эдмунд. А теперь наведи фланговые пушки на первую шеренгу. Да, так… Отлично. Пли!
– Попал! – завопил Эдмунд. – Я попал тебе прямо в подбрюшье!
– Да, черт побери. Придется быть осторожнее, а то ты уничтожишь всю мою армию. Подбрюшье… Где ты слышал это слово?
– Так Баньон называет мой животик. Он говорит, что я должен беречь средние части тела, потому что они мягче других… Смотри, папа.
Ева смеется!
– Да, и даже глаза сияют. Правда, совсем чуть-чуть. А теперь не хочешь ли ты поехать с бабушкой на благотворительный базар в Пантеон?
Эдмунд чуть не потерял дар речи.
– Я никогда там не был. Да, папа, да!
– Вот и отлично. Баньон стоит в коридоре с накидкой и перчатками. А бабушка ждет тебя с нетерпением.
Эдмунд обнял Эванджелину за шею, поцеловал в щеку, низко поклонился отцу и пулей вылетел из детской. Эванджелина услышала голос Баньона, но не разобрала слов. Но Эдмунд ответил слуге ликующим криком. Герцог, лениво развалившийся на ковре среди игрушечных солдатиков и пушек, казался огромным и очень красивым.
– А герцогиня знает, на что вы ее обрекли?
– Думаете, я специально заставил ее забрать Эдмунда, чтобы остаться с вами? – Герцог поднялся, протянул ей руку и помог встать: Эванджелина подняла взгляд и невольно залюбовалась им. Она с трудом проглотила слюну и попыталась отстраниться, но герцог продолжал держать ее за руку. – Да, я хотел остаться с вами наедине, но, честно говоря, идея принадлежала матери. Если бы это пришло мне в голову раньше, я бы уже давно был здесь.
Он провел ладонями по ее плечам, шее и заставил поднять подбородок.
– Если я не поцелую вас, то сойду с ума. – Он наклонился, легко прикоснулся губами к ее губам, и она затаила дыхание.
Видит Бог, она хотела отстраниться, но не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Эванджелина прильнула к Ричарду и почувствовала его возбуждение. Герцог прижал ее к себе так крепко, что их тела почти слились. В живот Эванджелины уперлось что-то горячее и упругое. Она знала, что это значит. Наслаждение было столь острым, что Эванджелина едва стояла на ногах. Новый поцелуй был крепче прежнего, их языки соприкоснулись, но ненадолго. Ричард был очень осторожен; он боялся напугать ее.
Напугать ее? Что за чушь! В ней не было ни капли страха. Она хотела раздеть его, опрокинуть на спину и сесть сверху. Хотела целовать, пока он не застонет от наслаждения. Хотела прикасаться к нему, ласкать, узнавать его тело от мят до макушки. Но больше всего хотела сказать ему правду, сказать все и…
Она заставила себя отстраниться. Это было труд-i iee всего на свете. Ричард отпустил ее. Он тяжело дышал; она не могла смотреть в его потемневшие глаза, потому что видела в них то же, что ощущала сама. Лютый, отчаянный голод. Эванджелина отвернулась и уставилась в камин.
Что сказать? Что сделать?
– Милорд, я не могу представить себе женщину, которая могла бы спастись от вас.
– Любая женщина, которая не может от меня спастись, имеет право называть меня по имени. Если вам не нравится имя Ричард, можете называть меня Сент-Джон. Отец называл меня Сент-Джоном, когда хотел выпороть. Правда, такое случалось крайне редко… Эванджелина, если вы не можете спастись от меня бегством, то попробуйте отвлечь. У вас острый язык. Но, как вы уже заметили, это не помогает. Я желаю вас. Желаю больше, чем вчера и даже чем сегодня утром. С этим надо что-то делать.
Эванджелина снова закрыла глаза. Он желает ее… Ну и что? Она тоже желает его, но это слишком мягко сказано. Она… нет, невозможно. Все логично. Герцог очень сексуальный мужчина, у которого наверняка были десятки женщин; естественно, он желает ее, потому что считает доступной. Она пробормотала:
– У вас у самого язык без костей.
– Мне очень приятно, что вы так думаете. Особенно после того, как мой язык побывал у вас во рту.
Она вспомнила, как обнаженный Ричард выходит из моря, и начала терять рассудок. Начала понимать, что такое страсть. Нет, не страсть. Похоть. Это было чрезвычайно досадно. Ей хотелось плакать.
– Разве у вас нет содержанки? – спросила она, пытаясь говорить холодным и равнодушным светским тоном. – Не сомневаюсь, что одна-две любовницы не могут дождаться, когда же вы к ним придете.
– Возможно, – ответил герцог и подумал о Моргане. Он оплатил стоимость ее уютной квартиры до конца квартала. – Но это неважно.
Он сомкнул пальцы на шее Эванджелины и нежно погладил пульсирующую жилку. Она не двигалась и по-прежнему смотрела в камин, но ощущала жар, исходивший от тела Ричарда, стоявшего за ее спиной. Его дыхание грело ей затылок.
– Что происходит, Эванджелина? Вы боитесь меня? Боитесь, что я соблазню вас и брошу? – Сильные мужские пальцы продолжали ласкать ее шею. Наконец Ричард повернул ее лицом к себе. – Вы боитесь меня?
– Нет, – ответила она. – Я боюсь за вас. Черная бровь взлетела вверх.
– Что это значит? Она покачала головой.
– Значит, не скажете?
Эванджелина снова покачала головой, как немая. Тут губы герцога легко коснулись ее рта и заставили ощутить желание. Она плохо представляла себе, что будет дальше. Знала только, что он войдет в нее. Ее ждет нечто странное, но чудесное. Потому что это будет он. Она хотела крепко прижаться к нему, так, чтобы между ними не осталось ни миллиметра. Хотела, чтобы их сердца бились в унисон. Чтобы Ричард делал с ней что хочет. Потому что все, что он сделает, доставит ей наслаждение. Он был близко, совсем близко; она ощущала запах и жар его чистого тела, нежное прикосновение длинных пальцев… Закрыв глаза, она позволила губам Ричард свести ее с ума.
– Ваш покойный муж был настоящим тупицей, – пробормотал он, не отрываясь от ее рта.
Эванджелина попыталась отстраниться, но он держал крепко.
– Нет… Я уже говорила вам, что Андре был чудесным человеком.
– Эванджелина, вы совсем не умеете целоваться. Если бы я не знал правды, то решил бы, что я у вас первый.
– Андре… – пробормотала Эванджелина. – Он был моим мужем…
Ричард снова поцеловал ее; на этот раз его язык проник глубже. Испуганная девушка негромко ахнула. Этого хватило, чтобы герцог отстранился и посмотрел на нее сверху вниз.
– Эванджелина, вы настоящая загадка.
