сведения получены нами из самых достоверных источников', — говорилось в заключение в газете.
Сообщения о состоянии здоровья миссис Уокер, появившиеся в газетах якобы от лица приверженцев Лигонье, были состряпаны не кем иным, как дерзким и хитрым узником Флитской тюрьмы капитаном Уокером. Сторонников Лигонье они привели в полный восторг, а кредиторы мистера Уокера, прочитав их, были глубоко потрясены. Даже сэр Джордж Трам поддался на эту удочку и, не на шутку испугавшись, приехал во Флитскую тюрьму.
— Ни слова об этом, мой дорогой сэр, — сказал ему мистер Уокер. Теперь самое время договориться с кредиторами.
Итак, наконец эти дела были улажены. Совершенно не важно, по скольку именно шиллингов за фунт согласились получить алчные кредиторы мужа Морджианы. Верно то, что ее голос мгновенно вернулся к ней, лишь только капитан был выпущен из тюрьмы. Газеты фракции Муллигана снова затрубили о ее совершенствах. Было заключено соглашение с мистером Слэнгом, а также с великим композитором сэром Джорджем Трамом, к полному удовлетворению всех заинтересованных сторон; п вот название новой оперы появилось на афишах, напечатанное огромными буквами, и в театре начались репетиции, причем на костюмы и декорации были затрачены колоссальные деньги.
Нужно ли рассказывать о грандиозном успехе, выпавшем на долю 'Невесты разбойника'? На следующее утро после премьеры все ирландские помощники редакторов постарались поместить такие рецензии на спектакль, что мисс Лигонье и Бароски умирали от зависти. Все свободные репортеры были в ложах, дабы поддержать старания своего друга мистера Муллигана. Все подмастерья фирмы 'Линдси, Вулси и Кo' были снабжены билетами в партер и аплодировали что было мочи. Все боковые ложи сияли белизной лайковых перчаток друзей мистера Уокера по 'Риджент-клубу'; а в маленькой директорской ложе сидели миссис Крамп и мистер Булей. Он был слишком взволнован, чтобы хлопать, и даже забыл бросить букет, приготовленный им для 'Воронова крыла'.
Однако в произведениях садоводства в тот вечер недостатка не было. Капельдинеры вывезли целую тачку знаков признания, а Морджиану, краснеющую, задыхающуюся и всю в слезах, увел за кулисы знаменитый тенор мистер Попплтон, перед тем увенчавший ее одной из самых огромных и самых ярких гирлянд.
Тут она бросилась к мужу и обняла его. Он любезничал за кулисами с мадемуазель Флик-Флак, танцевавшей в дивертисменте, и был, пожалуй, единственным из присутствовавших здесь мужчин, который нисколько не оце- нил этой ласки. Даже Слонг был растроган и со всей искренностью объявил, что он хотел бы быть на месте Уокера. Театральные сборы, по крайней мере, на этот сезон, были обеспечены. Слэнг сообщил об этом Уокеру, который в тот же вечер забрал авансом все, что причиталось его жене за неделю.
В актерском фойе, как водится, был устроен великолепный ужин. Грозный мистер Блодьер присутствовал на нем в новом сюртуке хорошо известного всем покроя Вулси, а сам портной и миссис Крамп были едва ли не самыми счастливыми из всей компании. Но когда миссис Уокер взяла за руку Вулси и сказала ему, что без его помощи она никогда не оказалась бы здесь, мистер Уокер принял очень строгий вид и дал ей понять, что в ее положении ей не пристало поощрять внимание столь незначительной особы.
— Я выплачу ему до последнего фартинга все, что мы ему должны, — гордо заявил он, — и в будущем намерен пользоваться его услугами, но пойми, любовь моя, мы но можем за своим столом принимать собственного портного.
Слэнг произнес потрясающий тост за здоровье Морджианы, вызвавший такие аплодисменты, такой смех и такие рыдания, каких только антрепренеры умеют добиваться от причастных к театральному миру и зависящих от них леди и джентльментов. Было замечено, что особенно расчувствовались хористы на самом дальнем конце стола. На следующий день они собрались все вместе и решили преподнести блюдо Адольфусу Слэнгу, эсквайру, за его исключительные заслуги в области драматического искусства.
Уокер произнес ответный тост. Он объявил, что это самый торжественный день в его жизни, что он гордится тем, что воспитал для сцены миссис Уокер, и счастлив от сознания, что все перенесенные им ради нее страдания оказались не напрасны и что его труды увенчались таким успехом. Он поблагодарил всех собравшихся от ее и от своего имени, после чего уселся и снова сосредоточил все свое внимание на мадемуазель Флик-Флак.
Затем произнес речь сэр Джордж Трам, в ответ на тост Слэнга, провозглашенный в его честь. Его речь сводилась примерно к тому же, что и речь мистера Уокера: каждый из этих двух джентльменов старался поставить себе в заслугу, что именно он, а не кто-либо другой, дал музыкальное образование миссис Уокер. В заключение он объявил, что неизменно будет относиться к ней как к своей духовной дочери, и до конца жизни будет любить и лелеять ее. Совершенно очевидно, что сэр Джордж находился в этот вечер в необыкновенно приподнятом состоянии духа, и если бы не такой триумф, ему, по возвращении домой, непременно досталось бы от его супруги.
Благодарственная речь Муллигана, автора либретто 'Невеста разбойника', была, надо признаться, до невозможности скучной. Казалось, ей и конца не будет, в особенности когда он приступил к ирландскому вопросу, который по какой-то непонятной причине оказался теснейшим образом связанным с интересами музыки и театра. Даже хористы не проявили к ней должного внимания, хотя она исходила из уст снискавшего всеобщее одобрение автора застольных, любовных и военных песен, исполненных ими в этот вечер.
'Невеста разбойника' долго не сходила со сцены. Хоровые песни из нее были подхвачены шарманщиками, а арии Морджианы 'Роза на моем балконе' и 'Молния над водопадом' (речитатив и сцена) распевались всеми; авторский же гонорар сэра Джорджа Трама достиг таких размеров, что он отважился заказать гравюры со своего портрета, которые еще по сей день можно видеть в нотных лавках. Не многие, я думаю, приобрели экземпляры этой мало кому доступной гравюры, продававшейся по две гинеи за штуку; но зато у всех молодых банковских клерков, у всех беспутных студентов висели на стенах портреты 'Воронова крыла': в роли Биондетты ('Невеста разбойника'), Зелимы ('Свадьба в Бенаресе'), Барбарески ('Тобольский рудник') и во всех других ее знаменитых ролях. В последней же из вышеупомянутых ролей Морджиана появлялась спасать своего отца из тюрьмы в костюме улана и была так неотразима в панталонах и желтых сапогах, что Слэнг решил немедленно поручить ей роль капитана Макхита, из-за чего и рассорился с Морджианой.
Вместо Морджианы Слэнг принял в театр Снукса, укротителя носорогов с целым стадом диких буйволов. Они имели бешеный успех. После первого представления Слэнг устроил ужин, на котором опять все прослезились, а на следующий день в актерской комнате было решено, как обычно, преподнести блюдо Адрльфусу Слэнгу, эсквайру, за его выдающиеся заслуги в области драматического искусства.
В инциденте с капитаном Макхитом мистер Уокер считал, что его жена должна уступить Слэнгу, но тут Морджиана впервые не подчинилась мужу и ушла из театра. Когда же Уокер, нуждаясь в деньгах, стал, по обыкновению, клясть ее за потрясающий эгоизм и равнодушие к его интересам, она залилась слезами и заявила, что за целый год истратила на себя и на малютку не больше двадцати гиней, что ее театральным портнихам до сих пор не заплачено и что она ни разу не спросила его, сколько потратил он на мерзкую французскую фигурантку.
Все это было чистейшей правдой, за исключением французской фигурантки. Уокер, господин и повелитель, получал все зарабатываемые Морджианой деньги и распоряжался ими как подобает джентльмену. Он устраивал весьма изысканные обеды в небольшом домике близ Риджент-парка (мистер и миссис Уокер жили на Грин-стрит рядом с Гровнер-сквер), он довольно крупно играл в 'Риджент-клубе', но что касается французской фигурантки, то миссис Уокер сильно заблуждалась: с этой особой капитан давно уже расстался, и теперь домик в Сент-Джонс-Вуде занимала мадам Долорес де Трас ос Монтес.
Но если капитана и можно было упрекнуть в кое-каких мелких проступках подобного рода, зато когда его жена уезжала в провинцию, он был самым внимательным мужем: он заключал за нее все контракты и, пока не получал вперед всех гонораров до последнего шиллинга, не разрешал ей взять ни одной ноты. Таким образом, он оберегал ее от надувательств со стороны антрепренеров и устроителей концертов, которые неминуемо злоупотребляли бы ее покладистым характером. Чета Уокеров всегда путешествовала в карете, запряженной четверкой, и во всех крупных гостиницах Англии Уокера просто боготворили. Лакеи стремглав бросались на его звонок. Горничные уверяли, что он большой проказник, и совсем не находили его жену такой уж писаной красавицей; а хозяева гостиниц предпочитали его любому герцогу, ибо он платил
