Она подошла к двери, откуда доносились звуки скрипки.
— Сережа, там тебя опять какие-то ребята спрашивают.
— Я же все рассказал им, — удивился Коркин. — Я больше ничего не помню!
Жена подошла к нему, сказала тихо:
— Но они говорят, ты им велел. Не надо было обещать.
— Ну что же делать, — вздохнул Коркин. — Зови.
Когда он вошел в комнату, дети, пристроившись по двое на стульях, сидели неудобно, но тихо.
— Здравствуйте! — взревели они и встали.
— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, — кланялся Коркин. — Что вы, садитесь, садитесь, садитесь! А, и ты здесь? — заметил он Таню. — А я очень удивился, что ты за себя прислала других.
— Каких других? — испугалась Таня.
— А только что у меня были три пионера.
— Какие три пионера? Я никого не присылала.
— Как — не присылала? — удивился Коркин. — Это странно!
— Это же Бардуков, — догадалась Лена. А с ним мальчишки из 128-й школы.
— Я им все рассказал, они записали, — обрадовался Коркин. — И все это вам расскажут.
— Да они же не из нашей школы! — закричала Таня.
И вслед за ней закричали все:
— Они не из нашей школы!
Коркин сокрушенно качал головой.
— Да, да... А что же делать?.. Значит, я так понимаю, вам нужна моя биография?
— Да! — воскликнули ребята и достали тетради.
— Я не умею говорить о себе, но... если уж это так необходимо, то...
Послышался звонок в дверь.
— Ой, это, наверно, пришел наш вожатый! — заволновалась Таня. — Вы пока подождите рассказывать, ладно?
Но это пришел не вожатый, а виолончелист.
— Ух ты, — сказал он, увидев детей в комнате. И сел на стул, держа перед собой футляр с инструментом.
— Вот что, — сказал Коркин. — У меня где-то остались две или три газеты. Очень старые и очень ценные.
Он подошел к шкафу, взобрался на стремянку. Стал искать.
— Это еще... газеты... я прошу извинить... да, двадцатых годов... когда я был пикор. Пикор — это пионерский корреспондент.
Таня подняла руку, подошла к Коркину.
— Можно, я пойду посмотрю вожатого, он, наверно, перепутал адрес и не может квартиру найти.
— Нет, зачем же... это, в сущности, недолго...
Но Таня уже сбегала по лестнице. Она выскочила на улицу, огляделась. Пети не было.
А Коркин все рылся в старых газетах на полке.
— Сколько раз я говорил, — ворчал он, — во всем должен быть порядок. Когда вещь лежит на своем месте, ее легко отыскать.
— Когда ты говоришь о порядке, то это просто смешно, — отозвалась жена.
— Сергей Петрович, да не ищите вы их, — сказала Таня, входя в комнату. — Мы, если можно, в другой раз зайдем.
— Нет-нет, мне теперь уже самому интересно.
— Вот, — сказала жена.
— Что — вот?
— Какие-то газеты.
— Это не то, это другое... А, вот она! Здесь моя заметка. Вот: «После конференции состоялся концерт. Смотрю, выскакивают на сцену пионеры и танцуют балет. Пионеры, не занимайтесь балетом, а занимайтесь делом».
Гости разрешили себе посмеяться.
— Смотрите, как я подписывался: «Безбожник!»
Ребята освоились в чужом доме и немного распустились. Таня одернула одного, другого.
— «Мы, три юных октябренка, — продолжал читать Коркин, — хотим идти с вами по одному пути». Ну что вы смеетесь. Нас тогда было не так много, так что «три юных октябренка» — это имело большое значение.
Виолончелист посмотрел на часы и сказал:
— Я вижу, это надолго. Может быть, мы отменим? Уважаемые товарищи потомки! — воскликнул Коркин. — К сожалению, мое время...
— Истекло, — подсказал кто-то.
— Совершенно верно.
— Ну вот... А это — мой вам подарок.
Он вручил Тане газеты.
Чувствуя себя немного виноватым, он хватал пальто, сваленные в прихожей, чтобы помочь хоть кому-нибудь одеться, но никто на это не шел, у него отнимали пальто, и он брал новое.
Таня поймала момент, когда он успокоился, и спросила:
— Сергей Петрович, а вы не пришли бы к нам на сбор? В среду в семь часов.
— Обязательно, обязательно... Непременно приду, только вы, пожалуйста, позвоните мне, а то я могу забыть.
Теряя по дороге калоши и шапки и десять раз сказав «до свидания», дети выкатились на лестницу.
— Ну и нашествие, — усмехнулась жена, когда дверь захлопнулась.
— В среду, — сосредоточился Коркин, — я должен идти к ним на сбор. Но в среду же меня здесь не будет?
— Ну что ж, я скажу, что ты уехал.
— Но у них назначен сбор!
— Ничего, перенесут. Сборы всегда переносятся.
Позвонили в дверь.
Коркин открыл. На площадке стояли какие-то другие пионеры. Это был Бардуков и с ним мальчишки, которые едва умещались на площадке.
— Еще отряд! — в замешательстве крикнул Коркин жене.
— А вы свою газету покажите нам, пожалуйста, — попросил Бардуков.
— А, сейчас, сейчас... Но ведь я же тебе все отдал!
— Товарищи, — отстранив скрипача, взмолилась жена. — Ему надо репетировать, у него вечером концерт.
— Да, мальчик, — вспомнил скрипач. — Передай там в школе, что я уезжаю и не могу прийти на сбор. Мне очень жалко...
— Да-да, — нетерпеливо перебила его жена.
— Непременно только скажи, — попросил Коркин.
— Скажу, скажу, — пообещал Бардуков, честно глядя ему в глаза.
— Нехорошо получилось, что я их прогнал, — сказал скрипач, подойдя к окну.
Прямо к дому по улице шла колонна пионеров со знаменем, горном и барабаном впереди.
Скрипач, ошеломленный, опустил занавеску и отодвинулся от окна. Нет, они шли не к нему, прошагали мимо.
Таня все собиралась рассказать Пете о своих достижениях, но никак не могла для этого найти подходящего случая.
Однажды, проходя с Геной по бульвару, она увидела Петю. Он был в спортивной курточке, держал в
