То были слова Йоахима фон Шёппена, духовного отца квотирования, архитектора и основателя Дворца.
Лайре показалась знакомой эта череда башен и строений, с их вычурными, почти кичевыми статуями, балдахинами, боковыми нефами, стрельчатыми окнами, выпуклостями и сложными орнаментами. Она припомнила изображение старинного кафедрального собора, которое когда-то видела на картинке. И даже название вспомнила: Sagrada Familia, где-то на юге Европы. Купающийся в сочных лучах Дворец содержал в себе не меньше сотни таких «Святых семейств», был вдесятеро выше и в тысячу раз запутаннее. И он подрастал каждый день.
— Миллионы человеческих жизней, — сказал Хинрик.
Лайра глянула на своего партнёра и спасителя и увидела слёзы в уголках его глаз. Невольно и её глаза наполнились слезами. Затем она вдруг сообразила, что они стоят, и испуганно оглянулась. К её недоумению, никакой погони за ними не было. Хинрик тоже оторвал взгляд от строения, подавляющего воображение, и посмотрел назад. Он кивнул — так, будто его предположения подтвердились.
— Это запретная зона, — прошептал он.
— Можно сказать и так, — послышался мягкий голос.
Когда они снова посмотрели вперёд, перед ними стояла старая женщина в длинном одеянии из зелёного шёлка. У неё были тёмно-зелёные глаза и правильные черты лица, испещрённого морщинками. Кожа её казалась почти прозрачной. Должно быть, когда-то она была красавицей. Она сделала приглашающий жест своими хрупкими пальцами.
— Идёмте, я покажу вам мой Дворец.
Она повернулась, не дожидаясь их реакции, и зашагала вперёд удивительно величественной поступью.
Хинрик и Лайра послушно двинулись за ней.
— Твой Дворец? — переспросила Лайра с некоторым удивлением.
Женщина пожала плечами и ответила, не замедляя хода:
— Когда в течение семидесяти лет остаёшься в стенах такого здания одна, в конце концов начинаешь считать его своей собственностью. Но у меня есть и официальный титул — Хранительницы Дворца человечества.
Она ступила на мощёную дорожку, которая, сделав несколько поворотов, повела их круто вверх и закончилась перед высокой, узкой дверью.
— Ночи — самое худшее, — тихо сказала женщина, открывая дверь и входя внутрь.
В воздухе витал лёгкий запах гари. Женщина, видимо, считала, что Лайра и Хинрик знают, о чём она говорит.
— Особенно в последние годы мне становилось всё труднее, — продолжала она. — Лица близких уже почти стёрлись из моей памяти. Единственное, что мне осталось, — это собственное отражение в зеркале. И каждый день я вижу, как возраст отвоёвывает всё большую территорию на моём лице как на поле битвы.
Лайре почудилось, что откуда-то издалека доносится музыка: сложная композиция переплетённых гармоний, отдельные звуки которых почти не воспринимались нормальным человеческим ухом.
В зале размерами с арену квотирования Хинрик и Лайра сели за огромный стол длиной в добрых двадцать метров и шириной в два. Женщина открыла шкафчик, достала два бокала и налила им красного питья из зелёной бутылки.
— Вино, — сказала она. — Роботы — прекрасные виноделы, а склоны Альп — прекрасное место для возделывания лозы. Меня зовут, кстати, Элеонора. Я бежала из Евровеста в 2373 году. Раз в несколько десятилетий кому-нибудь удаётся уйти от квотирования. Ваш побег, разумеется, был обнаружен. Из этого следует, что теперь долгие годы никому не удастся проскользнуть сквозь ячейки сети.
Она поднялась и обвела помещение повелительным жестом.
— Всё это скоро будет принадлежать одному из вас.
Лайра и Хинрик смотрели на неё с испугом.
— Одному из нас? — переспросил Хинрик.
Элеонора кивнула.
— Так было задумано фон Шёппеном. Я скоро покину Дворец, и вам решать, кто из вас двоих останется его Хранителем. Сегодня ночью вы должны договориться об этом между собой.
— А второй? — спросил Хинрик.
Элеонора некоторое время молчала.
— Умрёт, — просто сказала она. — За чёрной дверью, — и указала на маленькую дверь рядом со шкафом. — Правда, роботы помогут сделать это безболезненно.
Лайра была потрясена тем, что выдерживает всё это. Должно быть, череда шокирующих событий этого дня закалила её.
Элеонора накрыла для них богатый ужин и составила им приятную компанию. Затем робот отвёл их в просторную роскошную комнату.
Они разделись и в полном отчаянии молча ласкали друг друга в кровати под пологом, точно зная, что это их последняя ночь вдвоём.
Она смотрела на него и искала нужные слова.
Хинрик избегал её взгляда и вскоре заснул.
Лайра ещё долго сидела на краю кровати и затем приняла решение. Посреди ночи она бесшумно соскользнула с постели, чтобы направиться к двери. Но, обернувшись, увидела, что кровать пуста. Похолодев, она выбежала в зал, где Элеонора уже поджидала её.
— Ты не видела Хинрика? — спросила Лайра, задыхаясь.
Элеонора с улыбкой кивнула на чёрную дверь.
— Он задумал то же, что и ты. Только он знал, что должен опередить тебя.
Весь день и всю ночь Лайра горевала о своём супруге и чуть не утопила себя в укорах и в жалости к себе самой. Затем за ней пришла Элеонора. На ней было чёрное платье, и она благоухала цветами новой весны.
— Идём, Лайра, Хранительница Дворца человечества. Мы подыщем для твоего Хинрика самое красивое место, неподалёку от лестницы, ведущей к туннелю. Радуйся, что его тело осталось целым и невредимым. Он не был размолот и переработан в строительный камень.
Слёзы Лайры иссякли. Погребение Хинрика принесло ей умиротворение. Когда они возвращались во Дворец, Лайра снова услышала музыку, или, вернее, она опять никак не могла её расслышать.
Казалось, её приносит лёгкий бриз из сада, окружающего Дворец.
— Эта музыка! — воскликнула она. — Откуда она доносится?
Элеонора улыбнулась.
— Музыка? Я не слышу никакой музыки.
Они вошли во Дворец и вернулись в зал.
— Моя задача исполнена, — сказала Элеонора. Казалось, она вдруг куда-то заспешила.
— Почему? — спросила Лайра. — Почему всё происходит именно так? Почему я должна всё это выносить одна?
Хранительница смотрела на неё с весёлым недоумением.
— Я не знаю. Жизнь полна вопросов. Настоящие ответы на них получаешь очень редко. Почему фон Шёппен заложил именно такие правила? Да знал ли он это сам? Я часто задавала себе этот вопрос. От него осталось много дневников; как-нибудь прочитай их. Времени для этого у тебя будет достаточно.
Уходя, она повернулась и сказала через плечо:
— Мне только легче, что теперь всё кончилось. Семьдесят лет в полном одиночестве, когда вокруг тебя миллионы человеческих душ, замурованных в камни… Удивляюсь, как я не сошла с ума. Может, музыка спасла меня. — По её лицу скользнуло изумление, и она со вздохом повторила: — Музыка, ах…
Не закончив фразу, она ушла из жизни Лайры через чёрную дверь.
Лайра пыталась привыкнуть к совершенно одинокой жизни во Дворце. Она скорбела по Хинрику,
