— Ублюдок безродный!
— Его отец джентльмен — каким ты и во сне не бывал! — завопила миссис Хэйс. — Его отец храбрый воин, а не какой-то там жалкий трус шготничишка! У Тома в жилах течет благородная кровь, хоть с виду он всего лишь портновский подмастерье; и если бы с его матерью поступили по справедливости, она бы теперь разъезжала в карете шестеркой.
— Хотел бы я, чтобы мой отец сыскался, — сказал Том, — то-то мы с Полли Бригс были бы хороши в карете шестеркой. — Том считал, что если его отец был графом ко времени его рождения, то сейчас он уже по меньшей мере принц; и, по правде сказать, в приятельском кругу к имени Тома давно уже прибавляли сей громкий титул.
— Уж ты, верно, был бы хорош, Том! — воскликнула миссис Хэйс, глядя на свое чадо влюбленными глазами.
— При шпаге и в шляпе с пером — да никакой лорд в Сент-Джеймском дворце со мной бы не сравнился.
Еще некоторое время разговор шел в том же духе — миссис Хэйс объясняла присутствующим, какого высокого она мнения о своем сыне, а тот, по обыкновению, изощрялся в презрительном зубоскальстве по адресу отчима, который вскоре не выдержал и отправился по своим надобностям; жилица миссис Спрингэтт, не сказавшая за все время ни слова, удалилась к себе на второй этаж; а оба джентльмена, старый и молодой, набили трубки и еще с полчаса наслаждались мирной беседой в табачном дыму, сидя насупротив миссис Хэйс, деловито углубившейся в счетные книги.
— Так что же там написано? — спросил мистер Биллингс доктора Вуда. Кроме Мака, сегодня было еще шестеро: двое за овец, четверо за кражу со взломом; ничего, я думаю, интересного.
— А ты прочти сам, Том, — лукаво сказал Вуд. — Вот тебе листок.
Лицо мистера Тома приняло злое и в то же время растерянное выражение; ибо он умел пить, браниться и драться не хуже любого своего сверстника в Англии, но грамотность не входила в число его совершенств.
— Вот что, доктор, — сказал он, приправив обращение крепким словцом. Вы эти шутки оставьте, я не из тех, кто позволяет шутить с собой! — Тут последовало еще одно крепкое словцо и устрашающий взгляд на собеседника.
— Томми, дружок, ты должен выучиться читать и писать. Посмотри на свою матушку, как она отлично управляется с книгами, не хуже настоящего писца, а ведь в двадцать лет не умела и черточки провести.
— Крестный тебе добра желает, сынок; а что до меня, так ведь я давно уже обещала, что в день, когда ты мне прочитаешь вслух столбец из 'Летучей почты', — получишь парик и трость с золотым набалдашником.
— К чертям парик! — запальчиво ответил Том. — Пусть крестный читает сам, если ему так нравится это занятие.
В ответ на это почтенный доктор надел очки и развернул перед собой лист серо-бурой бумаги, украшенный вверху картинкой, изображающей виселицу, а дальше содержавший жизнеописания семерых несчастных, над которыми в это утро свершилось правосудие. Шестеро первых не представляют для нас интереса; но мы позаботились переписать повесть о э 7, которую доктор звучным голосом прочитал вслух своим слушателям.
'КАПИТАН МАКШЕЙН. — Седьмым, кто понес нынче кару за свои злодеяния, был знаменитый разбойник капитан Макшейн, известный под прозвищем Ирландца-Забияки.
Капитан прибыл на место казни в сорочке тонкого белого батиста и ночном колпаке; и, поскольку он исповедовал папистскую религию, в качестве духовного пастыря при нем находился отец О'Флаэрти, папистский священник, личный капеллан баварского посланника.
Капитан Макшейн родился в городе Клонакилти, в Ирландии; он из хорошего рода, восходящего к большинству ирландских королей. Капитан имел честь состоять на службе их величеств короля Вильгельма и королевы Марии, а также ее величества королевы Анны и за свою доблесть не раз был отличаем милордами Мальборо и Питерборо.
Однако же после окончания войны, уйдя из армии, прапорщик Макшейн вступил на путь порока и, став завсегдатаем игорных притонов и веселых домов, быстро впал в нищету.
Находясь, таким образом, в затруднительном положении, он сблизился с небезызвестным капитаном Вудом, и вдвоем они совершили немало дерзких грабежей в центральных графствах Англии; когда же их там слишком хорошо узнали, чтобы можно было и впредь рассчитывать на безнаказанность, они перебрались в западный край, где их не знал никто. Вышло, однако, так, что именно там их настигло возмездие: они попались на краже трех кружек в одном питейном заведении, предстали (под вымышленными именами) перед судом в Эксетере и были приговорены к семи годам каторжных работ в Новом Свете. Вот пример того, что око закона никогда не дремлет; и рано или поздно преступник несет заслуженную кару.
Вскоре после своего возвращения из Виргинии друзья поспорили из-за дележа добычи, и дело дошло до драки, во время которой Макшейн убил Вуда; случилось это на проезжей дороге близ города Бристоля, и, заслышав приближение какой-то повозки, Макшейн обратился в бегство, не успев захватить нечистым путем приобретенные деньги; из чего видно, что злые дела никогда не приносят пользы.
Двумя днями позже Макшейн повстречал некую мисс Макроу, богатую шотландку хорошего рода, ехавшую в своей карете на воды в Бат для лечения подагры и болей в пояснице. Сперва он вознамерился ограбить эту даму; но потом пустил в дело хитрость и, назвавшись полковником Джералдайном, сумел улестить ее так, что она согласилась выйти за него замуж, и они семь лет прожили в городе Эдденборо и Шотландии. После смерти жены Макшейн в короткий срок промотал все ее богатство и, дабы не умереть с голоду, вынужден был вернуться к разбойничьему промыслу. Вскоре он похитил у одного шотландского вельможи, лорда Уислбинки, табакерку из бараньего рога в серебряной оправе и за то был приговорен к публичному наказанию плетьми и к заключению в тюрьму Толбут в Эдденборо.
Однако все эти заслуженные кары не изменили повадок капитана Макшейна; сего года семнадцатого февраля он остановил на Блекхитской дороге карету баварского посланника, ехавшего из Дувра, и ограбил как его сиятельство, так и сопровождавшего его сиятельство капеллана, похитив у первого деньги, часы, орденскую звезду, меховую шубу и шпагу (с ценными украшениями на эфесе), а у второго католический требник, из которого тот как раз читал молитву, и дорожную флягу'.
— Баварский посланник? — вставил свое слово Том. — Мой хозяин, Панталонгер, был у него полковым портным в Германии, а сейчас, между прочим, шьет для его сиятельства придворное платье. Оно ему встанет фунтов во сто, не меньше.
Доктор Вуд возобновил прерванное чтение:
— Кхм, кхм! 'Католический требник, из которого тот читал молитву, и дорожную флягу.
При посредстве знаменитого мистера Уайльда, закоренелый преступник был предан суду, а дорожная фляга и требник возвращены отцу О'Флаэрти.
За время пребывания в Ньюгетской тюрьме Макшей-на не удалось склонить к раскаянию в совершенных им преступлениях, кроме одного — убийства своего командира; об этом Вуде он сокрушался неустанно и уверял, что всему причиной ирландское виски, — к слову сказать, он и в тюрьме сохранил пристрастие к этому напитку и еще в канун своей казни выпил бутылку.
В тюрьме его навещали некоторые важные особы, как светские, так и духовного звания, в том числе ранее им ограбленный папистский священник О'Флаэрти, который также совершил над ним последний священный обряд (если можно этот идолопоклоннический обряд именовать священным); посетил его и вельможа, при котором состоит упомянутый отец О'Флаэрти, — баварский посланник, его сиятельство граф Максимиллиан фон Гальгенштейн'.
Последние слова старый Вуд произнес с расстановкой и после небольшой паузы.
— Как! Макс! — воскликнула миссис Хэйс и опрокинула на книгу пузырек с чернилами.
— Черт побери, уж не мой ли это отец! — сказал Том.
— Он и есть, если только не объявился у него однофамилец и если его самого давно уже не повесили, — сказал доктор, слегка понизив, впрочем, голос к концу фразы.
Мистер Биллингс от радости сломал свою трубку.
— Ну, матушка, теперь-то уж карета у нас будет, — сказал он, — и ручаюсь, черт побери, что Полли
