себя в большей безопасности, зная, что Вуд не раз выговаривал юноше за его дерзость; а Том, как и Кэтрин, относился к старику с уважением.
И вот у Хэйса явилась новая мысль — это было, когда большая часть его денег уже вернулась в хозяйский сундук. 'Зачем мне оставаться здесь, рассуждал он сам с собой. — Терпеть оскорбления этого мальчишки, а то и дождаться, что он убьет меня? Ведь он способен на любое преступление'. И Хэйс решил бежать из дому. Кэтрин он каждый год будет посылать деньги. Или нет — ведь ей останется мебель; она может пускать жильцов и тем кормиться. А он уедет и поселится где-нибудь подальше отсюда, найдет себе недорогое жилье — подальше от этого мальчишки и его гнусных угроз. Мысль об освобождении пленила жалкого скрягу, и он принялся спешно улаживать свои дела.
Хэйс теперь сам приготовлял себе постель и никому не позволял входить к нему в комнату; Вуду слышна была суетливая возня за перегородкой, хлопанье крышек, звон монет. При малейшем шорохе Хэйс настораживался, шел к комнате Биллингса и прислушивался у двери. Вуд слышал, как он осторожно крадется по коридору и потом так же осторожно возвращается назад.
Однажды жена и пасынок изводили его своими насмешками в присутствии гостя-соседа. Сосед вскоре собрался домой; Хэйс вышел проводить его до дверей и, возвращаясь, услышал в гостиной голос Вуда. Старик с обычным своим зловещим смешком говорил: 'Смотри, миссис Кэт, будь осторожна: случись Хэйсу умереть в одночасье, соседи скажут, что ты его убила'.
Хэйс вздрогнул, словно подстреленный. 'И этот с ними заодно, — подумал он. — Они все сговорились убить меня; и убьют; они только ждут случая'. Страх овладел им, он решил бежать тотчас же, не откладывая, и, проскользнув к себе в комнату, собрал все свои деньги в кучу. Но лишь половина его капитала имелась в наличности; остальное должно было поступить от должников в течение ближайших недель. Уехать, не дожидаясь, — на это у него не хватило духу. Но в тот вечер Вуд услышал, как Хэйс подкрался к его двери, а потом пошел к двери Кэтрин. 'Что он задумал? — спросил себя Вуд. — Собирает все свои деньги. Уж нет ли у него там какого-нибудь тайника, о котором никто из нас не знает?'
Вуд решил проследить за ним. Между комнатами был чулан; Вуд просверлил в стенке чулана дырочку и заглянул в нее. На столе перед Хэйсом лежала пара пистолетов и четыре или пять небольших мешочков. Один из них он тут же развязал и монета за монетой опустил в него двадцать пять гиней. Как раз сегодня истек срок одному платежу на такую сумму — Кэтрин упоминала об этом поутру, когда имя должника случайно всплыло в разговоре. Хэйс никогда не держал дома больше пяти-шести гиней. Зачем ему вдруг понадобилось столько денег? На следующий день Вуд попросил его разменять казначейский билет в двадцать фунтов. Хэйс ответил, что у него есть всего три гинеи. А на вопрос Кэтрин, где те деньги, что были уплачены накануне, сказал, что отнес их в банк. 'Все ясно, — подумал Вуд. — Голубчик решил дать тягу; а если так — я его знаю: он оставит жену без единого шиллинга'.
Несколько дней он продолжал подсматривать за Хэйсом, — к известным уже мешочкам прибавилось еще два или три. 'Что может быть лучше этих славных кругленьких монеток, — подумал Вуд. — Они не болтают лишнего, не то что банковые билеты'. И он размечтался о прошлых днях, когда они с Макшейном совершали немало подвигов в погоне за такими кругляшками.
Не знаю, какой замысел сложился в голове у мистера Вуда; но только на следующий день мистер Биллингс, побеседовав с ним и получив от него гинею в подарок, сказал своей родительнице:
— А знаешь, матушка, если б ты была свободна и вышла за графа замуж, я получил бы дворянство. Так оно по немецким законам, мне мистер Вуд сказал, а уж он-то знает — наездился с Мальборо по всем этим заграницам.
— Точно, в Германии было бы так, — подтвердил мистер Вуд, — но Германия не Англия; стало быть, не стоит и говорить об этом.
— Бог с тобой, мальчуган, — взволнованно сказала миссис Хэйс. — Как это я могу выйти за графа? Во-первых, у меня есть муж, а во-вторых, я не пара такому знатному вельможе.
— Вот еще! Ты, матушка, достойна любого вельможи. Если б не Хэйс, я бы и сейчас был дворянином. Еще на прошлой неделе граф подарил мне пять гиней не то что этот проклятый скряга, который за шиллинг удавится.
— Если бы только скряга — а то ведь твоя мать еще и побои от него терпит. Прошлый раз, когда он ее чуть не убил, я уже готов был броситься на него с тростью. — Тут он в упор посмотрел на Кэтрин, слегка усмехаясь. Она поспешно отвела глаза; ей стало ясно, что старик знает тайну, в которой она самой себе не смеет признаться. Глупая женщина! Конечно, он знал; даже Хэйс и тот догадывался смутно; а уж что до нее самой, то с того знаменательного вечера она ни на миг об этом не забывала, ни во сне, ни наяву. Когда испуганный Хэйс предложил ей, что будет спать отдельно, она едва не вскрикнула от радости; ее мучил страх, как бы вдруг не заговорить во сне и не выдать свои чудовищные мысли.
Старику Вуду известно было все, что случилось с нею после того вечера в Мэрилебонском саду. Он это выпытывал у нее понемногу, день за днем; он ей давал советы и наставления; учил не уступать, выговорить, по крайней мере, кое-какое обеспечение для сына и выгодные условия для себя — если уж она решила расстаться с мужем. Старик отнесся к делу с философической трезвостью, сказал ей без обиняков, что видит, к чему она клонит, — ей хочется вернуть себе графа; но пусть она будет осторожна, а то как бы ей снова не остаться ни с чем.
Кэтрин все отрицала, однако же ежедневно встречалась с графом и следовала всем наставлениям, полученным от Вуда. То были разумные наставления. Гальгенштейн с каждым часом влюблялся все больше; никогда еще не испытывал он столь пылкой страсти — даже в цвете молодости, даже к самым прекрасным княгиням, графиням и актрисам от Вены до Парижа.
И вот однажды — в тот самый вечер, когда он подсмотрел, как Хэйс пересчитывает деньги в мешках, — старый Вуд решил поговорить с миссис Хэйс начистоту.
— Послушай, Кэт, — сказал он, — твой муженек задумал недоброе, да и нас подозревает в том же. Он по ночам ходит подслушивать у твоих дверей и у моих; попомни мое слово, он хочет от тебя убежать; и если он это сделает, то не иначе, как обобрав тебя до последнего пенса.
— Я и без него могу жить в богатстве, — сказала миссис Кэт.
— Где же это? Уж не с Максом ли?
— А хотя бы и с Максом. Что тут невозможного?
— Что невозможного? Ты, видно, забыла Бирмингем. Гальгенштейн так и тает сейчас, пока он еще не заполучил тебя, но неужели ты думаешь, что, заполучив, он останется таким же? Дурочка, не знаешь ты мужчин. Не иди к нему, пока ты не уверена. Будь ты вдовой, он бы на тебе женился — сейчас; но не вздумай довериться его благородству; если ты от живого мужа уйдешь к нему, он тебя бросит через две недели!
Она бы могла стать графиней! Да, да, могла бы, если б не эта окаянная преграда на ее пути к счастью! Вуд читал ее мысли и злорадно улыбался.
— Да и о Томе надо подумать, — продолжал он. — Стоит тебе уйти от Хэйса к Максу без всяких гарантий, и мальчишка останется нищим; он, который мог бы быть знатным дворянином, если б только его мать… Впрочем, не беда! Из парня выйдет отличный разбойник с большой дороги, не будь я Вуд. Сам Терпин бы на него не нарадовался. Погляди на него, голубушка, такому не миновать Тайберна. Он уже и сейчас кое-что смыслит в этом деле, а если придется туго, — слишком он падок до вина и до девушек, чтобы устоять и не сбиться с пути.
— Ваша правда, — сказала миссис Хэйс. — Нрав у Тома горячий, и он так же охотно будет скакать по Хаунслоу-Хит, как сейчас прогуливается по Мэллу.
— Ты, стало быть, хочешь, голубушка, чтобы он угодил на виселицу? спросил Вуд.
— Ах, доктор!
— Да, досадно, — выколачивая трубку, заключил мистер Вуд эту интересную беседу. — Куда как досадно, что этот старый скопидом стоит у вас у обоих на пути — да еще он же от тебя удрать хочет!
Миссис Кэтрин удалилась с задумчивым видом — точно так же, как немного ранее мистер Биллингс; а доктор Вуд вышел прогуляться по улицам; кроткая, радостная улыбка озаряла его благообразные черты, и, кажется, не было во всем Лондоне человека счастливее его.
