вкусу. Это мне не компания, говорил он. Одно время он даже объявлял, что никогда не женится и проживет век холостяком. Впрочем, сами знаете, — разве кого минует сей удел! — наступило и мне время, и ему. Я уже вам сказывал, что мы женаты на двух сестрах. Когда Полли Смит вышла за богача мистера Ньюкома, все считали, что еж привалило счастье. Только, сдается мне, на поверку из них двоих оказалась в прибытке моя старуха. Если когда-нибудь в воскресенье случится вам этак часиков в шесть проходить по Бернард- стрит и вы не прочь будете выпить стаканчик портвейна с ломтиком холодного мяса — милости просим к нам.
Не будем же слишком гневаться на многоуважаемых братьев полковника Ньюкома за то, что в течение некоторого времени они пренебрегали своим индийским родственником и не очень его уважали. Их мать так и не простила его; во всяком случае, она ни разу прямо не сказала, что возвращает ему свою милость. Много лет он только и был для них что бедняга Том, обретающийся в дурном обществе, нераскаянный грешник, от которого отвернулись все порядочные люди. А у отца так и не хватило мужества открыть им свое более достоверное и благожелательное суждение относительно истории Тома. Вот его и считали в доме паршивой овцой, да и брак с бесприданницей тоже не слишком поднял его в глазах клепемской родни. И только когда он уже овдовел, когда о его подвигах на поле боя было несколько раз написано в 'Газете', когда о нем начали весьма одобрительно отзываться в правлении Ост-Индской компании на Леденхолл-стрит, где, разумеется, состояли членами представители банкирского дома 'Братья Хобсон', и от него стали поступать в Англию крупные суммы, — лишь тогда братья-банкиры признали его.
Будем же к ним снисходительны. Никто столь щедро не награждает человека всякими нелестными эпитетами, как его родственники, и, одарив его таким образом, они уже не склонны взять назад свой подарок. В черный день они не уделят ему ничего, кроме жалости, но зато отныне он станет поучительным примером для своих юных кузенов. Разорись он — родные назовут его 'беднягой', и его история послужит им поводом для многочисленных назиданий. Попади он к разбойникам — почтенные фарисеи его племени мигом отвернутся от него и оставят его нищего и истекающего кровью. И они же дружески похлопают его по плечу, если он воротится живым после кораблекрушения, да еще с деньгами в кармане. Так братья со всей искренностью приветствовали Иосифа, оказывали ему почести и возносили хвалы, узнавши, что бедный изгнанник стал первым министром у фараона и большим богачом. Право, мало изменилась человеческая природа с библейских времен! И хоть мы не кинем брата Иосифа в яму и не продадим его в рабство, но зато как мы будем превозносить его, уважать и гордиться им, нашим родичем, если он выкарабкается из ямы, которую сам себе вырыл, или вернется из рабства богатый и славный.
Маленькому Клайву посчастливилось стать невольным объектом, на который изливалась все возраставшая любовь Ньюкомов к их индийскому брату. Когда слабым ребенком его привезли на родину и поручили заботам доброй старой девы из Брайтона, его тетушки с материнской стороны, дядья едва его заметили и всецело предоставили попечению Ханименов. Но тут от его отца прибыл крупный денежный перевод, и старший из дядюшек пригласил к себе мальчика на Рождество. Вслед за тем имя его отца было упомянуто в официальных ведомостях, и младший дядюшка пригласил к себе Клайва на лето. А потом на родину вернулся лорд X., бывший генерал-губернатор Индии, и, встретившись с братьями Ньюком на торжественном обеде, который совет директоров давал в честь его превосходительства в 'Альбионе', заговорил с ними об их родственнике, весьма отличившемся по службе. Тогда миссис Хобсон явилась с визитом к тетке мальчика, у которой тот жил, подарила ему золотой из своего кошелька и весьма настоятельно посоветовала отправить его учиться к Тимпани вместе с ее сыном. Теперь Клайв знай себе переезжал от одного дядюшки к другому, и в обоих домах его принимали с одинаковым радушием. Ему куда больше нравилось кататься на лошадках, стрелять кроликов с лесничим, получать щедрые суммы на карманные расходы (они списывались со счета подполковника Т. Ньюкома) и носить костюмчики от лондонских портных, чем сидеть в скромных комнатах старой брайтонской тетушки, довольствуясь ее нехитрой беседой. Дядюшки его были незлые и любили друг друга; их жены — друг друга терпеть не могли, но Клайва, когда они узнали получше этого пригожего своенравного мальчугана, обе полюбили и наперебой баловали. Ньюкомы лишь следовали общепринятому закону — петь хвалы преуспевающему и, как заразы, сторониться несчастья. И в самом деле, как распознать достоинства в человеке, если он не у всех на виду?
Почтенные дядья Клайва, днем очень занятые делами, а вечера и праздники посвящавшие семье и светским обязанностям, уделяли своему юному родственнику, чей родитель нес службу в Индии, не больше, хоть и не меньше внимания, чем все другие богатые дядюшки в Англии. На каникулы они забирали его к себе, а когда он возвращался в школу, дарили ему на прощание шиллинги; когда он заболел коклюшем, один из младших клерков каждый день заезжал в школу Серых Монахов справиться о его здоровье; врачи порекомендовали морской воздух, и миссис Нагоном сначала забрала мальчика в Сассекс, а потом отослала к тетке Ханимен в Брайтон. Но и только. Едва привратник запирал за ним ворота, сердце миссис Ньюком тоже замыкалось, и она целиком отдавала себя тому, что происходило по сю сторону ее забора, обсаженного пихтами и лаврами. Ведь у нее были свои дети и свои заботы. Многочисленная домашняя птица, воскресная школа, парники, розы, ссоры с приходским священником, — все это требовало времени. Мистер Ньюком, вернувшись домой в субботу вечером и узнав, что мальчик уехал, говорил: 'А!' — и тут же принимался расспрашивать, проложили ли новую дорожку по берегу и когда ее посыплют гравием и хорошо ли черная свинья нагуливает сало на новом Корму.
А Клайв тем временем в дядиной двуколке катил по холмам в Брайтон, где жила его тетушка со стороны матери. Тут уж он царил. Дядюшка Ханимен уступал ему свою спальню — лучшую в доме; на обед ему подавали сладкое мясо, за завтраком варенье — сколько душе угодно; в церковь можно было не ходить — мальчик слаб здоровьем; тетина служанка укладывала его спать, а наутро, стоило ему притронуться к звонку, как в комнате, сияя улыбкой, появлялась сама тетя. Его баловали, ласкали, ублажали и нежили, как маленького принца. Да он и казался мисс Ханимен маленьким принцем — ведь он был сыном кавалера ордена Бани полковника Ньюкома, славшего ей шали, шарфы, слоновой кости шахматы и коробочки благоуханного сандалового дерева; того самого полковника Ньюкома, у которого в Индии полсотни слуг, как не раз сообщала она своей служанке Ханне Хикс, в ответ на что последняя неизменно восклицала: 'Батюшки, и что он делает с эдакой оравой, мэм!'; того самого полковника Ньюкома, который прислал ей чек на сто фунтов, когда после всех своих злоключений она надумала купить домик в Брайтоне и сдавать комнаты приезжим; а ее брату, мистеру Ханимену, в пору его жестоких бедствий подарил сумму еще большую. Благодарность ли за оказанную помощь или ожидание новой, родственное тщеславие или память о покойной сестре и привязанность к родной крови, — кто знает, что рождало ее нежность к племяннику? Трудно даже представить себе, сколько разных причин определяет собой каждый наш поступок или пристрастие; как часто, анализируя свои побуждения, я принимал одно за другое и, измыслив множество славных, достойных и высоких причин своего поступка, начинал гордиться собой. Но тут, откуда ни возьмись, из глубины души моей появлялся какой-то дерзкий и насмешливый чертенок и мигом опрокидывал все мои построения, — куда только девались павлиньи перья, в которые рядилось мое тщеславие! 'Напрасно хвалишься, приятель! Ведь твой хороший поступок —
Словом, тетушка Ханимен была добрейшей души женщина, и таково уж было обаяние полковника Ньюкома, его воинских доблестей, его регалий и великодушных даров, что Клайв и в самом деле казался ей маленьким принцем. Миссис Ньюком тоже была незлой женщиной, и если б ее племянник и вправду был маленьким принцем, то он спал бы, я уверен, в лучшей спальне Марблхеда, а не в самой дальней и крохотной из детских, расположенных в боковом крыле. Тогда ему, наверное, не пришлось бы есть бульон, цыплят и сливочный пудинг, — он питался бы одними желе и шарлотками. И миссис Ньюком тотчас после его отъезда, — а уехал бы он, сами понимаете, в коляске, а не в двуколке с конюхом за кучера, — непременно послала бы письмо его матушке, вдовствующей императрице, в котором, расточая похвалы благородству мальчика, его уму и красоте, сообщала бы, что отныне навек полюбила его как родного сына. 'Это ложь! — скажете вы и с гневом перелистнете страницу. — Этот циник порочит человеческую природу. Для меня, к
