смеяться, ведь она очень добра ко мне, но вот тетя Анна совсем другая, и говорит как-то естественней, и хотя у нее тоже есть смешные черты, она как-то представительней. — Мальчик рассмеялся. — А знаете ли, сэр, я часто думаю, что старая тетушка Ханимен из Брайтона ничуть не меньше леди, чем сама тетя Анна, — в главном, конечно. Она не важничает, не задается, ни о ком за спиной худо не говорит, делает много добра бедным, а шума вокруг этого не поднимает. И нисколько не стыдится, что сдает комнаты и что сама бедная, а ведь кое-кто в нашей семье…
— А мне показалось, что мы не хотели злословить, — улыбается полковник.
— Это у меня так, с языка сорвалось, — смеется Клайв. — Только знаете, как они съедутся в Ньюком да начнут рассуждать о предках, а этот осел, Барнс Ньюком, знай, пыжится от важности, меня прямо смех разбирает. Я ведь, когда ездил в Ньюком, зашел проведать старую тетю Сару, и она мне все рассказала и показала комнату, в которой дедушка… ну вы помните… Мне сперва даже немножко не по себе стало, я ведь думал, что мы такие родовитые. И в школе я, пожалуй, тоже слишком драл нос и насчет Ньюкомов хвастался, и поэтому я, как вернулся, решил все рассказать товарищам:
— Ты поступил как мужчина, — с восторгом сказал полковник. А может быть, правильней было бы сказать: 'Ты поступил как мальчишка'? И в самом деле, у скольких светских господ мы не спрашиваем, кто их отцы? А сколько есть таких, что сами благоразумно об этом умалчивают? — Ты поступил как мужчина! — воскликнул полковник. — Никогда не стыдись своего отца, Клайв!
— Моего отца? — переспрашивает Клайв, кидая на него взгляд и, как павлин, раздуваясь от гордости. — Я вот еще что хотел спросить… — продолжает он после короткой паузы.
— Что, Клайв?
— Это правда, что написано в книге пэров и в дворянской грамоте про дядю Ньюкома и Ньюком, и еще про того Ньюкома, которого cожгли в Смитфилде, и того, что участвовал: в битве на Босвортском поле, и того, самого первого, что был брадо… то есть лейб-медиком Эдуарда Исповедника и погиб в битве при Гастингсе? Мне кажется, нет. А хотелось бы, чтобы это была правда!
— Наверно, каждому хотелось бы происходить из древнего и славного рода, — сказал полковник с обычной своей прямотой. — Тебе хочется гордиться своим отцом, так почему же не дедом, не прадедом и всеми другими предками? Но если нам не довелось унаследовать славу предков, постараемся, по крайней мере, оставить по себе добрую славу, мой мальчик. Этого с божьей помощью мы и будем с тобой добиваться.
Коротая путь этой бесхитростной беседой, оба джентльмена достигли наконец западной части города, где на Брайенстоун-сквер стоял красивый и просторный особняк младшего компаньона фирмы 'Братья Ньюком'. Полковник Ньюком пришел с визитом к невестке. Он постучал в дверь, и пока они ждали, чтобы им открыли, он заметил сквозь распахнутые окна столовой, что большой обеденный стол накрыт на много персон и все приготовлено для пиршества.
— Брат сказал, что сегодня он занят. Разве миссис Ньюком принимает без него гостей? — спросил он у сына.
— Она-то всех и приглашает, — ответил Клайв. — Дядя никого не зовет без ее разрешения.
Лицо полковника омрачилось. Устроить в доме званый обед и не позвать родного брата! — думал он. Если б они всей семьей прибыли в Индию, я бы просто обиделся, вздумай они остановиться не у меня. Пусть бы жили хоть целый год!
Забегавшийся лакей в красном жилете открыл дверь и, не дожидаясь вопросов, сказал: 'Нет дома'.
— Джон, это мой отец, полковник Ньюком, — сказал Клайв. — Тетя его примет.
— Хозяйки нет дома, — ответил лакей. — Хозяйка уехала в экипаже. Да не в эту дверь! — заорал он вдруг. — Вниз, в подвал их тащи! — Последнее относилось к мальчишке от кондитера с огромным тортом и множеством кульков со сластями к десерту. — И чтоб мороженое было минута в минуту, а то хозяину твоему не поздоровится! — С этими словами Джон кинулся обратно в дом, захлопнув дверь перед изумленным полковником.
— Право же, они, что называется, захлопнули дверь у меня перед носом, — пробормотал бедняга.
— Сегодня большой обед, и Джон очень занят. Тетя бы вас непременно приняла, она очень добрая, — вступился Клайв. — Ведь у вас в Индии, наверно, все по-другому. А вот в скверике гуляют девочки. Те, что в синем. А усатая, с желтым зонтиком, это их француженка. Здравствуй, Мэри. Здравствуй, Фанни. Познакомьтесь — это мой отец и ваш дядя.
— Mesdemoiselles! Je vos defends de parler a qi qe ce soit hors d Sqare! [19] — завизжала усатая дама и ринулась отгонять своих подопечных.
— Надеюсь, вы позволите мне познакомиться с моими племянницами, — обратился к ней полковник на прекрасном французском языке, — а кстати и с их наставницей, о которой я слышал столько лестного от своего сына.
— Хм, — произнесла мадемуазель Лебрюн, припоминая свою последнюю стычку с Клайвом и свой портрет, на котором этот шалопай изобразил ее с огромными усищами. — Мосье очень любезен, но в стране, где барышни так склонны забывать, что они из хорошей семьи, приходится сызмала неустанно внушать им правила благопристойности и приличия. За этими юными особами нужен глаз да глаз, иначе бог знает что может произойти. Вот хоть вчера: только я отвернулась на минутку и обратила свой взор к страницам книги — у меня ведь совсем нет времени на литературу, а я ее просто обожаю, — как вдруг слышу крики. Я поворачиваюсь и, что бы вы думали, вижу? Барышни, ваши племянницы, играют в крикет с двумя мосье Смис, сыновьями доктора Смиса, этими уличными мальчишками! — Все это она, к немалой забаве полковника, протараторила своим визгливым голосом, беспрерывно жестикулируя и размахивая зонтом над оградой сквера, сквозь которую на него глядели две маленькие девочки.
— Я бы тоже, мои милые, охотно поиграл с вами в крикет, — сказал наш добряк, протягивая племянницам свои смуглые руки.
— Вы, мосье, c'est different [20], - вы в таком возрасте! Поздоровайтесь с мосье вашим дядей, мадемуазель. Но вы понимаете, мосье, что и я должна соблюдать осторожность, беседуя в общественном саду с таким представительным мужчиной. — И она опустила долу свои выпученные глаза, скрыв от полковника эти лучистые светила.
Тем временем полковник, которого ничуть не занимало, куда устремлен взор мисс Лебрюн — к его шляпе или штиблетам, — с добротой, неизменно сиявшей на его лице, когда он обращался к детям, рассматривал своих маленьких племянниц.
— Вы слышали, что у вас в Индии есть дядя? — спросил он их.
— Нет, — ответила Мария.
— Да, — ответила Фанни. — Мадемуазель говорила (тут мадемуазель принялась делать руками какие-то судорожные знаки, словно посылала воздушные поцелуи подъезжавшему большому ландо), мадемуазель говорила, что если мы будем mechantes [21], нас отправят к дяде в Индию. Но я б и сама с вами поехала.
— Ну и глупенькая!.. — воскликнула Мария.
— Да, поехала бы, если б Клайв тоже поехал! — настаивала маленькая Фанни.
— А вот и мадам вернулась с прогулки, — возвестила мисс Лебрюн, и обернувшийся полковник имел счастье впервые в жизни узреть свою невестку.
Полная светловолосая дама в красивой шляпке и ротонде (кто помнит теперь, какие шляпки и ротонды носили в 183… году?) сидела в ландо, откинувшись на подушки, а спереди и сзади нее рдели плюшевые одеяния ее лакеев. Одна ее изящная ножка была выставлена и упиралась в подушку, на шляпке развевались перья, на коленях лежала книга; на ее высокой груди висел овальный мужской портрет, и еще один портрет с изображением двух хорошеньких розовощеких белокурых малюток украшал ее запястье вместе со множеством браслетов, цепочек и брелоков. Это великолепное зрелище портила лишь пара грязных перчаток. Переднее сиденье экипажа было завалено книгами из библиотеки, что свидетельствовало о пристрастии этой дамы к литературе. Молодой человек в брюках из красной парчи, соскочив с запяток, уже обрушил на дверь ее дома град ударов, отдававшихся громом по всей площади и возвещавших миру, что хозяйка этого жилища возвратилась к себе.
Клайв, лукаво подмигнув отцу, подбежал к тетке. Она томно склонилась к нему из экипажа. Мальчик
