произнести: Sic volo, sic jbeo [159], и все близкие, как один, не говоря ни слова, бросаются исполнять ее приказание.
Если в семье вдруг заведутся, что бывает весьма редко, сразу два таких властных и деспотичных характера, то, разумеется, возникнет соперничество, чреватое многими осложнениями. А случись когда семейству Баязетов повстречать на улице каких-нибудь других свирепых турок, и уже неизбежна отчаянная схватка, в которую вовлекаются союзники обеих сторон и даже непричастные к спору соседи. Именно это, как ни грустно, произошло и теперь. Леди Кью, привыкшая к беспрекословному повиновению домочадцев, любила диктовать свою волю и чужим. Она судила об окружающих с большой свободой. Суждения ее, как полагается, пересказывались; и если о ком-нибудь она отзывалась резко, то в передаче слова ее, разумеется, не проигрывали. Герцогиня Д'Иври возбудила ее необузданный гнев, и теперь леди Кью давала ему волю, где бы ни слышала это ненавистное имя.
— Что она не сидит с мужем? Таскается по свету с оравой бродяг-бильярдистов, а бедный старый герцог тем временем мучается подагрой. Да еще придумала величать себя Марией Стюарт!.. Впрочем, кое в чем она ее достойна, хотя мужа своего пока еще не убила. Ну, уж если она Королева Шотландская, то я не прочь сделаться Елизаветой Английской, — заключила старая леди и потрясла своим морщинистым кулаком.
Все это было сказано при публике на гулянье, в присутствии общих знакомых; и уже через несколько минут стало известно герцогине; разумеется, ее светлость, а также достопочтенные князья, графы и прочие вельможи из ее свиты, коих старая графиня обозвала бильярдистами, не поскупились на ответные любезности. Были вытащены на свет божий позабытые сплетни, ходившие о леди Кью в те стародавние времена, когда почти никого из ныне здравствующих Ньюкомов не было и в помине, и потому не попавшие в круг внимания автора предлагаемой хроники. Леди Кью негодовала на дочь (порой любые поступки ее ближних вызывали недовольство старухи) даже за ту сдержанную учтивость, с какой леди Анна принимала авансы герцогини.
— Завезти ей карточку! Еще, понимаю, послать с лакеем, но поехать самой, чтоб она тебя видела (ведь она смотрела в окно, я знаю!), да ты что, рехнулась, Анна?! Тебе не следовало вылезать из кареты. Да ведь ты такая рохля, что, останови тебя разбойник на большой дороге, ты бы только сказала ему 'благодарю вас, сэр' и отдала кошелек. Да-да. И если б миссис Макхит явилась потом к тебе с визитом, ты бы, чего доброго, нанесла ей ответный!
Кабы подобные речи велись только за спиной герцогини и ничто не высказывалось ей в лицо, все могло бы еще обойтись благополучно. Вздумай мы ссориться со всеми, кто тайком чернит нас, и бросайся мы на них с кулаками при всякой встрече — мы не знали бы ни дня покоя! Злословие не возбраняется в обществе. Ты про меня сказал пакость, я про тебя, а встретимся — друзья друзьями. Кому из нас не случалось — и притом нередко, — войдя в гостиную, догадаться по лицам наших милых знакомых, что здесь только что, когда мы уже, возможно, поднимались по лестнице, обсуждались наши маленькие странности. Разве это портило нам вечер? Разве мы обижались, негодовали, обменивались колкостями? Ничуть не бывало. Мы просто дожидались ухода кое-кого из наших милых друзей и уж тут брали реванш. Моя спина к услугам соседа. Пусть себе строит какие угодно рожи у меня за спиной — при встрече же мы будем улыбаться друг другу и пожимать руки, как подобает воспитанным людям, которым даже безукоризненно чистая манишка не так нужна, как безукоризненно любезный вид и выходная улыбка. В этом и состоял просчет леди Кью. Она хотела, по некоторым причинам, выжить мадам Д'Иври из Баден-Бадена и сочла наилучшим для этого средством беспардонный тон и грозные взгляды, коими прежде ей удавалось многих запугать. Но Королева Шотландская тоже была особой решительной, и ее царедворцы стояли за нее горой. Одни из них не могли отступать, ибо не имели чем расплатиться по счетам, другие же отличались храбростью и не желали покидать поле боя. Вместо того, чтобы задобрить и умиротворить мадам Д'Иври, мадам де Кью решила смелой атакой опрокинуть врага и выбить с его позиций. И она принялась за дело чуть ли не с первой же встречи.
— Как грустно мне было узнать, ваша светлость, что герцог лежит больной в Баньере, — начала старая леди, едва наши дамы встретились и обменялись обычными приветствиями.
— Очень любезно, что ваше сиятельство интересуется здоровьем мосье Д'Иври. Герцог в таких годах, что не любит путешествовать. Вам больше повезло, дражайшая миледи, вы не утратили got des voyages [160].
— Я приехала к своей семье, дражайшая герцогиня!
— И как, верно, осчастливили своих близких! А вы, леди Анна, должно быть, слов нет как рады приезду столь нежной маменьки! Позвольте вас представить: ее сиятельство мадам де ла Крюшон — ее сиятельство мадам де Кью. Миледи — сестра любезнейшего маркиза Стайна, которого вы знали, Амброзина! Баронесса де Шлангенбад — леди Кью. Вы не находите у нее сходства с маркизом? Эти дамы наслаждались гостеприимством великолепного Гонт-Хауса и посещали знаменитые приемы, на которых блистала очаровательная миссис Кроули, la semillante [161] Бекки! Как жаль, что 'Отель-де-Гонт' теперь так захирел! А восхитительная миссис Бекки, вы не знаете, что с ней, миледи? Герцог утверждает, будто она была самая spiritelle [162] из всех англичанок, каких он когда-либо видел. — Тут Королева Шотландская оборачивается к своей статс-даме и шепчет ей что-то на ухо, пожимая плечами и постукивая себя по лбу. Леди Кью поняла, что мадам Д'Иври говорит о ее племяннике, нынешнем лорде Стайне, который не в своем уме. Герцогиня оглядывается и, завидев поодаль одного из своих друзей, манит его к себе.
— Вы еще не знакомы с капитаном Шуллером, графиня? Он украшение нашего общества!
На зов герцогини развязной походкой подошел страшный детина с огромной сигарой в зубах, в пестром жилете и с видом заядлого бильярдиста. Атака графини Кью не принесла ей большого успеха. Она была представлена дамам Крюшон и Шлангенбад и чуть не сподобилась знакомства с капитаном Шуллером.
— Уж вы мне позвольте, ваша светлость, хотя бы английских друзей выбирать себе по вкусу, — сказала леди Кью, притопывая ногой.
— Ну разумеется, сударыня! Так вам не нравится наш милый мосье де Шуллер? Смешной вы народ, англичане, не в обиду вам будь сказано. Диву даешься, как вы кичитесь своей нацией и как стыдитесь своих соотечественников!
— Некоторые люди, ваша светлость, не стыдятся ничего! — вскричала леди Кью, выйдя из себя.
— Эта graciesete [163] на мой счет? Ну как любезно! Наш милый мосье де Шуллер конечно не образец благовоспитанности, однако не так уж плох для англичанина. В своих странствиях я встречала людей куда менее воспитанных, чем английские джентльмены.
— Кто же это? — осведомилась леди Анна, тщетно пытавшаяся положить конец их пикировке.
— Английские леди, сударыня! Я не о вас, милая леди Анна, вы добрая душа и слишком мягкосердечны, чтобы тиранить других.
Так маневры многоопытной руководительницы и главы той ветви семейства Ньюкомов, о которой сейчас пойдет речь, имели совсем не те результаты, каких ждала и на какие рассчитывала престарелая леди. Да и кто может всегда и все предвидеть? Даже наимудрейшим это не дано. Когда его величество Людовик XIV пристраивал внука на испанский престол, основывая нынешнюю почтенную испанскую династию, предполагал ли он, что готовит погибель своему королевскому дому и навлекает на себя гнев всей Европы? Думал ли покойный король Франции, желавший повыгодней женить одного из любимых своих отпрысков и раздобыть послушному и бесхитростному юноше прекрасную испанскую принцессу с короной и королевством в придачу, что этой ловкой сделкой он ставит под удар судьбу всей своей августейшей семьи? Мы приводим только самые возвышенные примеры, чтобы показать, каким образом действия столь благородной старой дамы, как леди Кью, навлекли уйму бед на ни в чем не повинных членов ее семейства, благополучию коих она стремилась содействовать, употребив для этого свой многолетний опыт и бесспорную житейскую мудрость. Мы можем быть лукавы, знать жизнь и людей, вынашивать превосходные планы и мудреные расчеты, но вот обычный поворот судьбы, и все наши планы и расчеты рушатся, как карточный домик. Мы можем быть мудры, как Луи-Филипп, этот хитроумный Улисс, коим так восхищаются все благомыслящие люди, годами терпеливо строить козни, ухищряться, изворачиваться, хитрить, осторожничать, кого-то стращать, кого-то улещивать, но стоит вмешаться высшим силам, и, глядь, прахом пошли все наши старания и козни.
