Делегацию голландских коммунистов на конгресс Коминтерна возглавил Вайнкоп. Себальд не смог поехать с ними. Состояние его здоровья все ухудшалось.
У Рутгерсов большая радость. Семья Холстов, у которой Гертруда жила два года, давно искала возможность отправить ребенка в Голландию. Наконец нашли английскую чету, которая уезжала из Японии и согласилась взять с собой в Лондон девятилетнюю девочку.
Маленькой пассажирке уже вручили на пароходе радиограмму Себальда о том, что он и Барта будут встречать ее в Лондоне. До приезда оставались считанные дни.
Но Себальд не учел одного. Английская полиция хорошо запомнила фамилию инженера Рутгерса. Это тот самый, которого несколько лет назад должны были арестовать в Сингапуре. Тогда из-за него обвинили ни в чем не повинного человека. Во всяком случае, настоящему Рутгерсу въезд в Великобританию запрещен. Он и Барта занесены в черные списки.
Кто же встретит Гертруду в Лондоне, кто привезет ее домой?
Себальд вспоминает: добрый друг, Винсент ван Гог, теперь снова в Голландии. Год назад он выручил Вима и Яна, помог им высадиться в Америке. Теперь надо просить его помочь Гертруде.
Ван Гог охотно согласился.
Пароход пришвартовался в лондонской гавани. Гертруда тщетно ищет глазами в толпе встречающих мать и отца. Никого! Наконец ее окликает Винсент ван Гог:
— Добрый день, Трюс. Скорей на другой пароход. Коротенький переезд в Голландию, и ты будешь дома.
Гертруде очень обидно, но нельзя показать это доброму Винсенту, надо быстро вытереть набежавшие слезы.
Капитан судна, направлявшегося в Роттердам, знал о маленькой путешественнице, возвращавшейся из Японии к родителям. Когда пароход подошел к роттердамскому причалу, но пассажиров еще не выпускали с судна, одной Гертруде разрешили сбежать по широкому пустому трапу.
Внизу уже ждали Себальд и Барта.
— Здравствуй, папа! Здравствуй, мама!
Сырая, холодная голландская осень. Врач советует Себальду уехать на юг, провести зиму в Италии.
— Теперь ты меня не уговоришь, — настаивает Барта. — Дальше откладывать отдых и лечение невозможно. Это значит просто стать инвалидом.
Себальд сдается:
— Хорошо. Италия так Италия. Мне есть над чем подумать и поработать там.
Амстердамское бюро оторвало Себальда от многих мыслей, возникших, когда он знакомился с проектами, покоившимися в московских архивах. Он стосковался по инженерской работе, а эта работа уже была для него неразрывно связана с Россией. Но теперь ему казалось недостаточным просто предоставить в распоряжение Советской власти свои знания и опыт. Он хотел вернуться в Россию с большим планом восстановления промышленности. В Италии он возьмется за него.
Мальчиков решили оставить у друзей в Голландии — им предстоял учебный год, Гертруду — взять с собой и самим заниматься с ней.
Накануне отъезда вышли погулять, попрощаться с городом. От дома напротив отделился человек и последовал за ними.
— Бедняга останется безработным, — смеется Себальд. — Я уезжаю из Амерсфорта от двойного надзора — врачей и полиции. Здорово изменилось время, правда, Барта? Марксов призрак коммунизма стал явью, а вот тот, что следует за нами, поистине превратился в этакое полицейское привидение.
Себальд оборачивается и смеется, глядя на изумленного шпика.
После туманной холодной Голландии Италия ослепила солнцем и синевой. Рутгерсы и приехавшая вместе с ними голландская писательница Августа де Вит поселились в Леричи, маленьком итальянском селе под Специей, на берегу Лигурийского моря. Они сняли виллу, стоявшую на возвышении в огромном запущенном саду.
Несколько дней устройства и безделья, а затем в доме введен четкий распорядок. С шести утра до семи Себальд и Барта работают. Они пишут воспоминания о поездке из Владивостока в Москву. Потом занятия с Гертрудой.
— Целое — это вот что, — говорит Себальд, держа на ладони большое красное яблоко. — Оно у тебя одно, и не можешь ты одна съесть его, если к тебе пришла подруга. Значит… — Нож разрезает яблоко на две половины. — Вот тебе две части целого. А если пришли три девочки… — Снова движение ножа, и сочное яблоко делится на четыре части. — Было целое, потом две половины, а теперь четыре четверти.
Так проходит урок арифметики. Барта занимается с Гертрудой географией и историей. Августа де Вит преподает голландский. После обеда девочка отправляется в деревенскую итальянскую школу. Таков закон семьи. Где бы ни были Рутгерсы, дети посещают местную школу.
— Будут знать язык окружающих людей, — говорит Себальд, — и кроме того, человек должен общаться с людьми той страны, в которой живет, и иметь среди них друзей.
После школы девочка свободна. Она играет в саду со своими итальянскими подругами, бегает с ними по морскому берегу. А Себальд часами сидит за письменным столом. Он вновь Перелистывает свои московские записи. Давние мысли складываются а стройный план.
Квалифицированные рабочие, инженеры, современная американская техника и организация в условиях социалистического управления — вот что сейчас необходимо, думает Себальд. Если рабочие из стран с высокоразвитой техникой приедут в Россию и вместе с русскими рабочими примут участие в строительстве, можно будет создать современное образцовое предприятие в Сибири, наиболее быстро и успешно разрабатывать ее богатые недра. Можно будет…
Размашистые строки покрывают белые листы.
А вечером все отдыхают. Потрескивает пламя камина в большой комнате, распространяя тепло и запах леса. Августа де Вит читает главы своего нового романа. Себальд и Барта вспоминают эпизоды поездки из Владивостока в Москву. Гертруда рассказывает о школьных новостях, старательно вставляя итальянские слова, которые запомнила в течение дня. Так проходят вечера. Их разнообразят игры, шутки, смех. Особенно весело стало, когда в гости к Августе де Вит приехал ее родственник студент. Тут были и шарады и игра в пословицы, забавные задачи на сообразительность, загадки.
В селении жил один из немногих оставшихся в живых воинов Гарибальди — седобородый, седовласый старец. Себальд с интересом слушал его исполненные романтики рассказы о героях освободительного движения. Любил Себальд перекинуться словом и со своим ближайшим соседом итальянцем, присматривавшим за садом, и с его восемнадцатилетней дочерью, черноглазой Джиной, помогавшей Барте в их хозяйстве.
Барта только добродушно посмеивалась, слушая, как Себальд, старательно выговаривая итальянские слова, говорил Джине ничего не значащие любезности, а Джина хохотала, поправляя его ошибки.
Однажды в день ярмарки Рутгерсы приняли участие в народном гулянье. Люди пили, пели, танцевали. Увлеченный общим весельем, Себальд, пригласив Джину, стал танцевать.
— Чудесный был вечер, — вспоминал Себальд на еле дующее утро за завтраком, — вообще я чувствую себя совершенно здоровым.
Резкий стук в дверь, и сразу вслед за ним в комнату входит молодой итальянец.
— Вы танцевали с моей невестой, синьор, — гневно произносит он, положив руку на заткнутый за пояс нож и наступая на растерянно поднявшегося ему навстречу Себальда.
Барта мгновенно оценила положение. Себальд не успел промолвить ни слова, как она кинулась к нему, и перед молодым итальяцем была разыграна нежная супружеская сцена.
— Мио карио, — ласково приговаривает Барта.
— Миа кара, — вторит ей Себальд. Обиженный жених постепенно успокаивается.
— Я, право, никого не хотел оскорбить, — объясняет Себальд ревнивому итальянцу, усаживая его
