сердцебиение. Он заставил себя успокоиться.
Время шло к полуночи. В пустующем коридоре ОПП лишь Гена Сухоносов неподвижно сидел за своим столиком. Афинодор прозондировал почву, не замечал ли тот что-либо подозрительное. Парень спокойно отвечал, что нет. Временами он и самого Пантелеича не видел. Знал он такой грешок за трепетами, они могли отводить глаза.
Это облегчало их сотрудничество, но чертовски нервировало. В любой момент они могли исчезнуть. Афинодор, считавший себя ученым до мозга костей, мог бы теоретически обосновать сей оптический эффект, даже начертить пару формул, но все равно это не позволяло чувствовать себя менее зависимым от карликов.
Когда трепеты исчезли, он почувствовал облегчение. Он сидел в полночь в своем кабинете глубоко под землей, не имея никакого желания выбираться наружу, ведь ему предстоял большой объем работы, который надо было завершить до утра, пил чай с творожным печеньем и чувствовал себя свободным.
Но стоило ему опустить глаза, как благодушие растворилось без следа. Внизу на полу стоял трепет: белый и строгий.
— Чего тебе надо? — строго спросил Афинодор. — Кушать хочешь? Я вам дал картошки.
Судя по реакции, карлик все понял. Посему отрицательно покачал головой и указал тонким длинным пальцем, похожим на белесый травяной отросток, выросший на упомянутом картофеле, на общую тетрадку с последними расчетами и неподдающейся переменной. Афинодор торопливо схватил тетрадку.
— Зачем тебе? Это моя нобелевская!
Тогда трепет взял со стола стакан с кипятком, Афинодор наивно решил, что карлик захотел пить, но тот без задержки вылил его содержимое ученому на колени.
Афинодор с воплем вскочил на ноги, а так как тварь подпрыгивала, намереваясь завладеть конспектом, то взобрался на стол. Видели бы меня мои подчиненные, подумал старик.
Трепет поманил его пальцем, Афинодор отрицательно замотал головой. Карлик позаимствовал со стола чудовищно дорогой микроскоп фирмы «Комука-спервей» и легко и непринужденно расправился с двумястами тысячами евриков, пустив его с руки в голову Пантелеича. Тот проявил не по годам увертливость и, спрыгнув со стола, опрометью кинулся в дверь. Трепет косолапо бежал за ним, слегка покрякивая словно утка.
— Ты видишь его? — крикнул Афинодор Сухоносову, но охранник и ухом не повел, похоже, не видя не только карлика, но даже и самого ученого.
Проносясь мимо, Афинодор в сердцах смахнул со стола учетную книгу.
— Сквозняк, — констатировал охранник.
Ученый добежал до лифта, но карлик не стал его преследовать. Остановившись рядом с комнатой «Кончитты», он указал на нее, после чего отрицательно покачал атрофированным пальчиком.
— Нельзя? — понял Афинодор. — Что вы из меня, уроды, нервы тянете? Сначала можно было, даже из лаборатории не выпускали, а теперь наоборот.
Карлик, пропуская его тираду мимо ушей, опять покачал пальчиком.
— Немая скотина! — ругнулся Афинодор, не имея возможности что-либо предпринять, похоже, трепет не собирался сходить с места.
Трепету нельзя было отказать в логике. Если ему доверили сорвать работу, то он мастерски с ней справился. И из лаборатории выгнал, и от «Кончитты» изолировал.
Неожиданно Афинодор почувствовал некоторый дискомфорт: будто некто пытался засунуть ему иголки в уши. Он рефлекторно заткнул их, но легче не стало. Видно воздействие передавалось на слишком высокой частоте, и ладони не могли стать достаточно надежным барьером.
Неладное почувствовал и трепет. Он оглянулся, словно его позвали. Когда трепет никого не обнаружил, на его сморщенном личике возникло выражение, которое с натяжкой можно было назвать недоумением. Круглые глазки моргнули.
Не долго думая, карлик распахнул дверь, которую охранял. Тут уж Афинодор закричал в голос. Раньше, очень давно он работал в одном жутко секретном ящике по созданию новых видов взрывчатых веществ. При испытаниях никогда не знали точно, как громко рванет, и очень часто глохли, а вот если орать в голос, то это нехитрое действие помогало спасти ушные перепонки.
Из комнаты выплеснулась волна ультразвукового воя, борт «Кончитты» дергался, словно машина собиралась родить. Вдали в коридоре катался Сухоносов, пытаясь спрятаться под плинтуса.
Люк «Кончитты» распахнулся, едва не оторвавшись. Кабина была полна трепетов, набившихся в нее словно сельди в банку. Их было так много, что они стояли в несколько ярусов, на головах друг друга. Даже вылезти они смогли не сразу.
Потом словно прорвало плотину, и трепеты сплошным потоком хлынули наружу.
Афинодор никогда не видел их столько за один раз. Трепеты очумело выбегали в коридор и бежали к лифту, прыгая вниз, в люк. По пути они перебегали через распростертого охранника как по афинскому мосту.
— Что-то я совсем ослаб, — посетовал Сухоносов, не имея возможности наблюдать, что ежемоментно несет на спине до десяти, а то и больше карликов.
Афинодор оценил мужество трепета, пожертвовавшего собой ради спасения остальных.
Он срывал работу по открытию люка «Кончитты», намеренно подставляя себя под удар и давая возможность улететь остальным. Афинодор хотел осмотреть машину и оценить ее состояние после долготерпения трепетов, но осуществить задуманное было не суждено. Пульт ожил и, несмотря на отсутствие пилота, на кресло опустились вертикальные оси обеспечения безопасности. Машину запускали дистанционно! Люк с чмоканьем втянулся в паз. Стена обрела былую монументальность, но температура скачком выросла, о чем тревожно стали зудеть датчики. Сенсоры, установленные на люке, сигнализировали, что машина исчезла. «Кончитта» снова была в полете.
Брелок напоминал пульт управления автосигнализацией. Сходство усиливали три кнопки, одна из которых была больше остальных. Желая проверить работоспособность, Бен нажал ее первой.
— Я здесь!
— Что ты сказал? Что ты сказала? — они одновременно повернулись друг к другу.
Бен нажал еще раз и услышал повторно 'Я здесь!'. Только на этот раз, уловив направление, судя по всему, источник голоса находился в районе парка, за прудами.
Бен почувствовал безумную надежду, боясь ее озвучить и сглазить все дело. Он нажал вторую кнопку.
— Люк разблокирован. Объект избавляется от балласта, — бесстрастно констатировал тот же голос.
В ответ на нажатие крайней кнопки он услышал как песню, что машина к полету готова.
— Пускай хмырь отдыхает, мы на другой тачке поедем! — заявил он.
Он увидел в глазах девушки насторожившее его чувство. Полина помотала головой.
Бен ничего не понимал, по инерции говорил какие-то слова, убеждал, пока не остановил словоизвержение. Они столько всего перенесли вместе, столько раз ходили по краю, и он был уверен, что пойдут до конца, по иному и быть не могло.
Но он совсем забыл об одном: его партнером была женщина-существо не предсказуемое и не логичное. С другой стороны, возможно, что наоборот чрезвычайно логичное и рассудочное. С чего она должна рисковать собой и своим будущим потомством? Она была с ним до той самой точки, когда мать-природа скомандовала ей 'Стоп!'. Далее смертельный риск.
— Конечно, ты права, — согласился он, но разочарования скрыть не смог.
Она уловила перемену настроения природным датчиком чуткости и бросилась его успокаивать.
— Не обижайся, Бенчик! Я, конечно, пошла бы с тобой, но ведь я буду только мешаться. Ты такой ловкий, такой сильный.
Обычная женская уловка: называть сильным и бесстрашным перед тем, как оставить.
Сколько Бен не убеждал себя не обижаться, но все равно обиделся. Можно сказать, он ушел обиженным, хотя много чего наобещал девушке на прощанье, вплоть до того, что они могли бы подумать о дальнейшей совместной жизни. Полина отнеслась к обещанью без энтузиазма, видно у нее были другие планы. Когда Бен обернулся, чтобы помахать рукой на прощанье, то девушка, повернувшись спиной, копалась в замке машины.
В сумрачном парке скелетами торчали деревья с голыми ветками. В застывшем бешенстве скалили зубы карусельные кони. Бен несколько раз прошел парк из конца в конец, хода не нашел, пока не догадался нажать большую кнопку вновь. Голос раздался из покосившейся с облупившейся краской деревянной эстрады. Лестница пряталась в будке суфлера.
Когда спустился на рампу, кислотный дождь не шел. И здесь перебои! В глубине труб угрожающе урчало. Бен постарался быстрее миновать опасный участок, но не успел. Появившийся на потолочной эстакаде человек в зеленом прорезиненном балахоне химической защиты стал рубить пилоны, удерживающие трубы на весу.
— Не надо этого делать! — завопил Бен на бегу, зная, что его не послушают.
Едва успел миновать опасный участок, как труба наклонилась и вылила содержимое буквально в паре метров. Верхний слой бетона сделался пористым. Бен ругнулся.
В насосной сердце Бена зашлось от суеверного восхищения. Хоть он и ожидал увидеть нечто подобное, но вид мирно стоявшей с открытой дверцей «Кончитты» на некоторое время лишил его возможности мыслить рационально. Он обошел машину со всех сторон, не решился разве что похлопать по бокам, теперь хорошо представляя из каких «материалов» она была построена.
Бен занял место согласно штатного расписания и зафиксировался осями безопасности.
Дверь с чмоканьем втянулась внутрь. Стало темно, темень прорезали огоньки светодиодов. Машину сотрясла дрожь: был задействован реактор. Бену стало не по себе, машина разгонялась и выбирала курс совершенно самостоятельно. Настало время разрубить один туго накрученный узел. Узел Базилевского.
36
Машина находилась в ответственной фазе, предшествующей непосредственно полету, когда снаружи донесся удар. Нельзя сказать, что он потряс «Кончитту» до основания. В борт словно вонзили зуб, пробуя на вкус неаппетитную оболочку.
Нападавшему удар не угодил, зуб он вынул, но лишь затем, чтобы всадить по новой.
Удар получился лучше. Нечто вошло в борт гораздо глубже и основательнее.
С протяжным длинным скрежетом «зуб» пополз по борту от хвоста по направлению к носу. Оболочка затрещала и поползла по швам. Бен в раздражении ударил по пульту кулаком, желая ускорить затянувшийся старт. В мозгу крутилась мысль, что апостолы нашли машину, и что если сейчас он не взлетит, то не взлетит никогда.
В ответ на громко завывшие турбины нападавший окончательно распоясался и стал бессистемно рубить и крошить борт. «Кончитта» наконец словно опомнилась и ринулась в полет.
Сразу стало ясно, что с машиной что-то не то. Незнакомцу не удалось вывести ее из строя полностью, но разрушенная оболочка явно не способствовала полету. «Кончитта» судорожно дергалась, норовя запрокинуться на бок и перевернуться. Кабину затопила тьма, а вместо пения ангелов ее потряс тяжелый рок. Певцы орали на неизвестном языке, грохотали бас гитары, и все это звучало на полушаге от того, чтобы превратиться в бесформенную какофонию.
Бен сжал уши, но звук проходил сквозь руки и тело, просвечивая словно рентгеном.
Нестерпимый жар слился с невыносимым холодом, расхотелось жить и сопротивляться.
Полное безразличие. На безвольное тело обрушились перегрузки, наверняка убившие бы Бена, если бы не оси безопасности, не давшие костям сложиться.
