Некоторое время Кетанг настороженно изучал его, потом внезапно и навсегда потеряв к нему всякий интерес, принялся за содержимое бардачка. В нем было полно всяких предметов, он брал их по одному, подносил к глазам, потом так же внезапно и навсегда теряя к ним интерес, ронял на заляпанный грязью пол. Таким образом, там оказались деньги и водительские права.
Теперь Кетанг вертел перед собой паспорт. Фотография показалась ему знакомой, тогда он развернул зеркало и, узнав на ней себя, коротко взревел. Воздух, пройдя через голосовые связки, заставил их завибрировать. Ощущение ему не понравилось.
Он равнодушно полистал паспорт, пока не дошел до прописки, из которой узнал о месте проживания настоящего Михеева.
Долистав до указания семейного положения, он прочитал об Анастасии Михеевой, сразу почувствовав дикий голод.
На Шарагде ему давали на пропитание одного человека вдень. Теперь же, хоть и переварив мозг и внутренние органы Михеева, Кетанг был голоден.
Голод заставил его нажать на педаль газа, голод гнал его вперед, голод и только голод.
Когда стало темнеть, Настя Михеева начала беспокоиться. Сутки назад муж уехал в деревню за мясом и уже должен был давно возвратиться, однако шел седьмой час, а его все не было. За окном уже было совсем темно, настоящая ночь, осень в этом году ранняя, и в этот момент резко зазвонил телефон. Вера сидела около него, схватила трубку.
Звонила ее мать. Обычно она звонила только в экстренных случаях, потому что телефон был у соседки.
— Мама, что-нибудь с отцом случилось? — Встревожилась Настя.
— У нас все нормально, — успокоила мать. — У тебя как дела, доча?
— Все по-старому, мама. Николая что-то долго нет. Сижу вот, дожидаюсь.
— Разве Николай еще не приехал? — В ее голосе обнаружилось столько неподдельной тревоги, даже не тревоги, отчаяния, что Вера разом напугалась.
— Да что с вами, мама? Что-нибудь случилось? Почему вы мне ничего не говорите?
Что-нибудь с Колей? Вы что-нибудь знаете? Не молчите, мама!
— Ой, дурной я сон видела, доченька, — по всхлипываниям Настя поняла, что мать плачет. — Приснился мне твой Николай, будто пришел он к нам с отцом в гости.
Одетый как обычно, только весь грязный какой-то и… землей пахнет.
— Да что же вы, мама, такое говорите, — запричитала Настя, которой передалось тревожное состояние матери.
— Землей сырой пахнет, дочка. Дослушай до конца свою мамку, Настенька, ругать потом меня будешь, да и нет у тебя времени, чтобы ругаться, потому как уходить тебе надо. Я весь день как на иголках, давно позвонить тебе хотела, да соседки дома не было, а до автомата не дойду, сил нету. Просила отца сходить, да он отказался. «Предрассудки», — говорит. Да ты его знаешь. Так вот, явился мне во сне Николай, глаза закрыты, вроде как землей присыпаны, прошел, молча сел к столу.
Я ему говорю: 'Ты же уезжать на выходные собирался?' На что он мне ничего не ответил, только кивнул, верно, мол. Тогда я спросила у него: 'Когда приедешь?
Когда ждать-то тебя?' На что он и говорит: 'Приеду я вскорости, только ты Настьке накажи, чтобы не пускала она меня в дом'. Я удивилась: 'Почему? Ты ведь муж ей, да и любишь ты ее, души в ней не чаешь'. Ничего он вновь не сказал, только опять кивнул, а по щеке слеза катится. Потом поворотился он, чтоб уйти, а я вдруг ему и скажи: 'Да ты ведь, Коля, мертвый.' Ничего не ответил он и в этот раз, только выйдя за порог, пальцем погрозил — передай, мол, дочке-то. Боюсь я, доча, если б ты знала как. Сама бы приехала, да старая стала да хворая. Приезжай, Христом Богом прошу, на колени сейчас встану, только приезжай.
— Успокойтесь, мама, нельзя же себя так изводить.
Мать вдруг замолчала, потом напряженным голосом спросила:
— Что за собака у тебя там воет, Настя?
— Да нет тут никакой собаки.
— У самой двери, наверное, больно хорошо слышу. Ты палку возьми, когда будешь выходить. Как бы она на тебя не кинулась.
Вера поняла, что мать нуждается в помощи, что-то с ней произошло.
— Хорошо, мама. Я сейчас приеду.
— Только ты поторопись. Ничего с собой не бери и, самое главное, как уйдешь, то уж ни за что не возвращайся. Да что же это за собака, воет и воет.
Настя не стала ничего возражать, хотя по-прежнему не слышала никакого воя. Она так разволновалась, что положила трубку мимо рычажка. Мать тоже не стала класть трубку и слушала, как дочь снует по комнате, шурша плащом. Потом хлопнула входная дверь, но мать продолжала вслушиваться, ловя снаружи каждый звук. И по мере удаления шагов напряжение понемногу отпускало ее, и лицо засветилось надеждой.
Настя выскочила в подъезд, лифт не вызвался, тогда она побежала по лестнице. По пути она рассовывала по карманам всякую мелочь — губнушку, носовой платок, монеты. Уже спустившись вниз и выйдя на улицу, вдруг вспомнила:
— Обручальное кольцо.
Оно всегда лежало в прихожке на зеркале, чтобы надевать перед самым уходом. Не колеблясь и позабыв наказ матери, Настя повернула обратно. Запыхавшись, она поднялась на свой этаж, отомкнула дверь и вошла. Когда дверь захлопнулась, на ней стало видно то, что Вера в спешке не заметила — длинные и глубокие следы когтей.
Мать, по-прежнему не ложившая трубку, услышав шум открываемой двери и следом шелест знакомого плаща, запричитала:
— Зачем же ты вернулась, родненькая, мать ли тебя не предупреждала.
Настя надела кольцо и, намереваясь уйти, распахнула дверь. На пороге в полной неподвижности стоял Михеев. Ничего не выражающим взглядом он смотрел на нее, глаза его состояли из одних черных зрачков. На его сапогах липли комья грязи, и грязные следы вели к дверцам лифта. Грязь была повсюду на муже — на лице, на руках, и от него пахло, но не землей, а чем-то более резким. У Насти как-то была сумка из змеиной кожи, сейчас был похожий запах.
Настя попыталась что-то сказать, но не смогла ничего произнести, ужас сковал все ее тело. Она сразу женским своим чутьем поняла, что перед ней не Николай.
Кетанг произнес всего одно словно, мать услышала его и заголосила. Свидетели потом утверждали, что прямо на глазах волосы ее стали белыми как снег.
Настя рванулась назад, но Кетанг схватил ее неожиданно подлиневшей рукой и швырнул на пол.
Кетанг закрыл дверь. Мать услышала будничный и потому страшный в своей реальности стук щеколды. Потом раздался шум волочащегося тела, сопровождаемый всхлипываниями Насти и шепотом.
— Не надо! Не надо! Не надо!
Потом прозвучал самый жуткий звук, который она когда-либо слышала, и, услышав который, тотчас лишилась рассудка. Это были звуки жадного торопливого насыщения.
На пол падали куски, что-то лилось. Нелюдь смаковала долго, и все это время мать просидела с трубкой и слышала все, впитывая каждый звук, словно иссохшаяся губка.
Потом она положила трубку, словно взрывчатку, и все повторяла:
— Он сказал: 'Еда'.
7. Шутер за работой
Антона разбудил звонок в домофон.
— Кончай дрыхнуть. Дело надо делать, — донесся через запыленную мембрану голос Казбека.
Антон выглянул в окно. Во дворе, загораживая весь проезд, замер «Бумер» в форме катафалка и такой же черный. Сзади подъехала другая машина, возмущенно засигналила, требуя освободить проезд. Тотчас из «бумера» выбрался Иса.
Подойдя к машине, открыл дверцу и стал орать, махая рукой в предположительном направлении дальнейшего движения.
Хоть за рулем замер неслабый парень, но при виде беснующегося сумита, квадратные плечи его стали меньше внутри куртки, он дал задний ход, с испугу протаранив бордюр, потеряв колпак и даже не обратив на это внимания.
Странно, в Суметии вроде мы победили, подумал Антон.
Следом раздался звонок на мобильный. Похоже, этот кретин Шутер всем свой номер надавал.
— Не зли меня. Иди, работай! — коброй прошипела труба.
Голос у Казбека неживой, как и он сам. За спиной ублюдка так и маячат покойники, которых он убил.
Не обращая внимания на звонки, Антон побрился, оделся. Перед активной фазой он никогда не ел и как всегда выпил стакан воды. Потом подошел к шкафу, отогнул заднюю стенку и вытащил неприметный чемоданчик, компактный и тяжелый. Раскрыл.
В специальных пазах в разобранном виде лежала винтовка «М-400». Хорошая игрушка.
Использовали всего один раз. Он потрогал лоб. Под маской кость только начала выпрямляться.
Конечно, с галаксом и, как и с любым другим импульсным оружием, ей не сравниться.
Но дальность прицельной стрельбы в 3 километра тоже кое — о чем говорит. Правда, сегодня такие свойства ему не понадобятся.
Антон с треском закрыл чемоданчик и, не оглядываясь, вышел из квартиры. Едва он показался на улице, как стекло машины с заунывным воем поползло вниз, открывая злобное лицо Исы.
— Долго дрыхнешь, гяур! Давай шевелись, дунгыз!
— Если хочешь, чтобы я успел, дай проехать! — огрызнулся Антон.
Иса смачно сплюнул и газанул прямо на него, никуда не сворачивая. Шутер едва успел отпрыгнуть. Вот, козел!
Подойдя к своей девятке, давно не мытой, покрытой еще зимней грязью и летней пылью, Антон закинул чемодан в багажник и выехал со двора. Следом тотчас пристроился «бумер». Что за идиоты, засветить меня хотят, с раздражением подумал Антон.
Под эскортом Антон доехал к супермаркету ВДВ, но свернул не к магазину, а к зданию напротив. Здесь располагался целый комплекс всевозможных заведений, от ЗАГСа до кинотеатра и библиотеки.
Антон поставил машину в ряд машин брачующихся, забрал чемодан и пошел сквозь ликующую толпу новобрачных и гостей. Тут и там хлопали пробки от шампанского.
'Бумер' тоже заехал следом, но остановился чуть поодаль. Заказчики хотели все видеть из первого ряда.
С левой стороны здания имелся неприметный вход, ведущий на лестницу. По идее здесь должен был находиться вахтер, но столик, который он занимал, пустовал. Он придет после обеда, в час, подсказала память Шутера.
Антон беспрепятственно поднялся мимо второго и третьего этажа, где располагалась пахнущая допотопными книгами библиотека. На четвертом тоже была дверь, куда-то ведущая, Антону было до лампочки, куда.
Он поднялся еще на пролет. Здесь шел ремонт, и пахло краской. Но похоже на сегодня строители забыли про это место.
На уровне пола располагалось оконце в форме будки суфлера, заделанное мозаичным стеклом. Одно из стеклышек отсутствовало. Туда задувал ветерок, привнося шум толпы у
