оглашения приговора, поднимают такой богомерзкий вой, словно настал всемирный потоп. Очень все неприятно. Его нервы не в силах больше вынести эти выездные суды. Хорошо, что сегодня нет, по крайней мере, этих ужасных Растафари. Судья Аллен сухо указал сержанту в сторону Двери, подавил в себе безотчетный импульс заткнуть уши и принял суровый вид.
—Тишина! Тишина! — прокричал тучный сержант на пределе голосовых связок. — Суд города Кингстона под председательством досточтимого судьи мистера Дж. В. О. Аллена начинает свою работу. Слушается дело Ее Величества против Айванхо Мартина. Все граждане, имеющие касательство к делу, обязаны дать свои показания, и будут выслушаны.
Свидетели стали говорить один за другим. Пастор Рамсай голосом отринутого доброго пастыря поведал о безуспешной попытке преподать Айвану христианский образец и наставить на путь истины. Длиньша, перебинтованный как мумия и претендуя своим смиренным видом на место последнего христианского мученика, заговорил таким трепетным и дрожащим голосом, что вызвал смешки тех, кто его знал. Эльза, полная жизненных сил, учитывая те вечные муки, на которые ее обрек пастор, твердо и убедительно поведала историю с велосипедом, вызывающе глядя при этом на пастора. Айван, без видимых угрызений совести и раскаяния в голосе, решительно заявил, что вынужден был защищать свою личность и собственность.
—И защищая свою личность, ты счел необходимым нанести своей жертве, гм-м, тринадцать ранений? — протянул судья Аллен, вглядываясь в подсудимого так, словно все зависело от его ответа.
—Да, сэр, — сказал Айван, — но я наносил их так, чтобы не убить, сэр.
Приглушенный ропот одобрения донесся от Богарта и его компании.
—Гм-м, — сказал судья, — гм-м.
Он был не в лучшем настроении. На утреннем заседании он присудил к шести месяцам исправительного труда одного Растафари, некоего Рас Стимула, за нарушение общественного порядка и еще к шести месяцам за курение ганджи в момент совершения преступления. Парень устроил в час пик грандиозную автомобильную пробку, шагая посреди одной из самых оживленных улиц города и заявляя, что идет «требовать отцовское наследство». Судью Аллена это немного развлекло, и, объявив приговор он тут же подумал, что он слишком мягкий. Однако группа поддержки Рас Стимула думала по-другому. После оглашения приговора так называемые «жены» обвиняемого подняли громкий вой: «Ваайооо, вот злыдень поганый!», что явно относилось к его персоне. И прежде чем полиция очистила от них зал суда, человек тридцать единоверцев этого парня, окружив судейское кресло и угрожающе потрясая своими регалиями, принялись в унисон его проклинать. Что и говорить, судья Аллен не был суеверным человеком и даже не особенно религиозным, но услышать проклятия, которые эти фанатики хором распевали в своей устрашающей манере, да еще в собственном суде! Полный беспорядок! Ответ на его обращение в Верховный Суд придет не так скоро. Их безумное скандирование до сих пор эхом отдается в его голове, что там они пели? Проклятие падет на тебя за то, что «не проявил жалости и осудил жестоко бедного и нуждающегося…»
Это было возмутительно и, сказать по правде, сильно подействовало на его нервы. Куда катится страна, если с судьей Ее Величества так обращаются? А теперь еще этот Лйванхо Мартин, который, кажется, не видит ничего дурного в том, что совершил возмутительное насилие на пороге церкви. Таких людей, безусловно, нужно учить тому, что общественные институты следует уважать.
—Айванхо Мартин, встать и выслушать приговор' — провозгласил секретарь суда с интонациями, которыми овладевают в юридической корпорации. Судья обмакнул платком пот, прикоснувшись к обеим щекам и ко рту, и смерил обвиняемого грозным взглядом.
—Итак, молодой человек, тебе было предоставлено немало возможностей стать нормальным человеком, — сказал он. — Тебя приняли в ряды церкви и наставляли на путь добропорядочного христианина.
В этом месте пастор Рамсай и Длиньша энергично закивали.
—А вместо этого ты, гм-м, сбился с пути, забил себе голову всевозможными глупостями и — докатился до насилия. — Эти слова были встречены одобрением со стороны обвинителей. — Но, гм-м, поскольку тебя обвиняют впервые, я не буду сажать тебя в тюрьму. — Судья сделал паузу и наклонил голову, словно ставя себе в заслугу собственное самообладание, и снова приложил к губам платок. Пастор и Длиньша выглядели уныло. Эльза с надеждой улыбалась. Айван глядел с беспокойством.
—Я, гм-м, даю тебе еще один шанс стать направильный путь. Надеюсь, что это, наконец, раз и навсегда спустит тебя на землю. Я приговариваю тебя к восьми ударам тамариндовых прутьев.
—Господи Иисусе, — воскликнула Эльза.
—Тишина в суде! — проговорил секретарь. Судья поджал губы, нахмурился и резко стукнул молотком.
Самый большой страх Айван испытал, когда шел за охранником. Это был не страх опасности, когда в крови резко поднимается адреналин, обостряются рефлексы и расправляются члены, а страх боли, тошнотворный страх, когда куда-то проваливается желудок и кружится голова, тело становится слабым и размягчается воля. Ему хотелось плакать. Болезненное чувство в животе стало подавляющим, и он возненавидел его. И не только его. В глубине души скрывалось и другое чувство, почти задавленное подступившей тошнотой, отчетливое, острое как нож, первородное чувство ненависти, ненависти к пастору и Длиньше, к их самодовольным улыбкам, которыми они обменялись, когда был произнесен приговор, к судье, высоко восседавшему в своем кресле, как канюк на суку, к этому черному человеку, который говорил как белый, к полицейским с их грубыми руками и садистскими рожами, в любую минуту готовыми к насилию. Какое-то тепло исходило только от Эльзы, когда она свидетельствовала в его пользу. Но сейчас это уже в прошлом, как и испытанный им триумф, когда он увидел уважительные взгляды ребят с ранчо и понял, что его уличная репутация во много раз возросла. Все это исчезло, гордость, ненависть, ярость, вызов — остался только страх.
—Заходи, — сказал охранник, толкая его в камеру. — Ничего, долго ты здесь не задержишься, — добавил он, посмеиваясь.
Айван прошел в камеру и, шатаясь от слабости в коленях, ухватился за край койки. Двое потрепанных жизнью мужчин сидели на койке и с безразличием смотрели на него. Он слышал, что откуда-то доносятся всхлипывания и стоны.
—Что ты получил? — спросил один из мужчин.
—Тамариндовые прутья. Восемь ударов, — ответил Айван.
—Счастливчик. У меня розги, — пробормотал мужчина.
—Тамариндовые прутья хуже, — сказал другой. — Я-то знаю.
Айван почувствовал, что к его горлу подступает тошнота. Еще мгновение — и его вырвет.
—Это как обезьяна и черный пес, — заметил первый. — Оба злодеи.
—Аииийее, — всхлипы становились все громче и начали пугать Айвана.
—Заткни свою пасть, тебя еще не пороли, — пробормотал первый мужчина, с презрением указывая на
