Генерал объехал вокруг блокпоста и, заехав на взгорок и приподняв нос машины, остановился напротив чуть выступающей из бойницы снаряженной ракеты.
— Сейчас они нас! — запричитал близнец.
— Не успеют! — Флоров выбрался наружу, побежал к багажнику и вынул заряд, после чего полез к укрепленному на броневике стволу.
Он зарядил орудие, бросая взгляд наверх, там уже суетились упыри, пытаясь развернуть ствол книзу.
— Я должен отомстить! — сказал Флоров и нажал спуск.
Заряд с дымом вырвался из ствола и исчез в бойнице, заполненной суетящимися оборотнями.
— Полный назад! — закричал Флоров и уцепился за ствол.
Броневик пошел юзом, а из бойницы вырвался ревущий огонь, потом он стал вырываться из всех бойниц по очереди. Крыша блокпоста вдруг приподнялась на облаке пара и раскололась пополам. Стены покрылись трещинами и начали лопаться.
В считанные секунды блокпост обрушился и растворился в тучах цементной пыли.
Генерал остановился, и Флоров спустился.
— Водка есть? — спросил он, втискиваясь на заднее сиденье к Яне и близнецу, и когда генерал достал бутылку из своего заветного мешка, напился, и никто не сказал ему ни слова.
Рубеж был пуст.
— Странное дело, — заметил генерал, оглядывая диспозицию из бинокля. — Что же, выходит, я рубеж только против одного человека и строил? И этот человек — ты?
До КПП оставалось метров двести. Хорошо было видно, что последствия постигшего его разгрома никто и не думал устранять. Взорванная вышка валялась на земле, сорванные ворота лежали внутри контрольного пункта, а непреодолимый когда-то Рубеж приглашающе зиял сквозной дырой.
Полное безлюдье, не было даже одичалых собак. Ветер гнал мусор по дороге, хлопал забытым флагом на флагштоке, и это было единственное движение.
— Тем лучше, — махнул рукой Флоров. — Поехали домой.
— Домой? — тотчас вскинулся близнец.
— Да не к тебе домой, успокойся, — сказал Флоров. — Мы с Яной возвращаемся.
Броневик беспрепятственно миновал КПП и поехал в порт.
Флоров хотел попрощаться в машине, но генерал изъявил желание проводить гостей до самых дверей Башни.
— Чтоб не свернули, — съязвил близнец.
— Куда вы теперь, Лев Яковлевич? — спросил Флоров.
— Вернусь к пастве. За эти дни много я грехов на душу взял, и до этого было немало, особенно, бередит мне душу то зло, что я причинил своей жене, так что теперь придется их долго замаливать, возможно, всю жизнь. Мирская суета не для меня.
Благоволин заговорил как духовное лицо. Откровенно говоря, в лице боевого товарища он нравился Флорову гораздо больше. Они обнялись. Потом он подошел к близнецу.
— Ну что, брат, наверное, больше не придется свидеться.
— А что нам видеться, — желчно сказал близнец. — Я и так тебя каждое утро в зеркале вижу, когда бреюсь. Если хочешь, когда будешь смотреться в зеркало, передавай привет и все дела. Я тебе кивну.
— Ну, тогда прощай.
Флоров с Яной зашли в здание, прошли длинный холл, и все это время двое у входа стояли и прощально махали руками. Как ни странно, близнец махал даже дольше генерала.
Надо же, подумал Флоров. И знаю-то их все ничего, а как родные мне стали. И еще он подумал, что с каждым таким расставанием в сердце образуется небольшая пустота, и с каждым прожитым годом, с каждой новой потерей пустота становится все больше, чтобы в конце захватить тебя целиком. Но это, действительно, в самом конце.
Ч А С Т Ь 4
Д Е Т О Н А Т О Р
П Р О Л О Г
Международная космическая станция (МКС).
Командир экипажа полковник Муса Муслимов (Россия, Суметия) Бортинженер-астронавт НАСА Джим Хенсон (США) Даже ночью на станции не было полной тишины. После того, как гасло основное освещение, и оставалось лишь приглушенное красноватое ночное, продолжали по комариному зудеть окислители служебного модуля «Звезда», бесперебойно вырабатывающие кислород из выдыхаемого космонавтами воздуха, в только что пристыкованном «Прогрессе» гудел генератор, отрабатывающий свой ресурс перед тем как сгореть в атмосфере.
Обшивка противно скворчала, точно на ней жарили яичницу, и та пригорала.
Обращенная к земле часть нагревалась сильнее, и разность температур создавала тот самый эффект, от которого астронавт не мог заснуть.
Джиму Хенсону станция обрыдла до чертиков.
Он не знал, какого черта он тут делает. Дело не заладилось с самого начала, когда ему оказался мал скафандр российского изготовления. Напрасно эксперты с ЦУПа доказывали, что все дело в том, что в невесомости он подрос на пару сантиметров. Хитрые парни заставили его распустить все ремни, после чего ему все же удалось влезть в скафандр, но тот сел впритык, и Хенсон совсем не был уверен в том, что если ему, не приведи Господь, придется когда-нибудь выйти в открытый космос, то не окажется так, что ноги его не вылезут наружу.
Хенсон знал, в чем тут дело. Дело в этих русских, и особенно, в Мусе Муслимове.
Командир не глянулся Хенсону с самого начала, еще со Звездного. Мало того, что Муслимов оказался толст как перекормленный слон, но он еще вечно жрал сырой лук, который сам выращивал, вследствие чего, из его рта воняло протухшей пиццей.
Хенсон вытянул руку из спального мешка и глянул на часы. Два часа. Пора.
Спальный мешок крепился по — паучьи на потолке. Однажды Хенсон не привязался, выплыл во сне из мешка и когда проснулся, то обнаружил себя головой в вакуумном унитазе, напоминавшем большой пылесос.
Джим отвязался и вытянулся из мешка. Тело поспешило улететь, но он задержался руками. Путь был ему знаком. Не единожды он путешествовал таким образом. Держась руками за шпангоуты, он мягко проплыл над люком пилотируемого корабля «Союз» в функционально — грузовой блок 'Заря'.
Блок был русского производства, Муслимов часто зависал здесь для монтажа, и шеф Хенсона генерал Эдди Уолш подозревал, что под видом экспериментов по индивидуальной программе русские монтируют шпионскую аппаратуру.
Однако Хенсону не удавалось получить никаких подтверждений, хотя он и спускался сюда каждую ночь, когда Муслимов засыпал. Чертов русский храпел на всю МКС, пока он безрезультатно ковырялся в наваянном им за день.
Неоднократно Хенсона посещала крамольная мысль. Дело в том, что рядом с входом в «Союз» находилась кабельная развязка проводов управления.
Если найти в пучке коаксиальный кабель с нужной маркировкой и отомкнуть разъем, предварительно отключив бесперебойник, то можно оставить без питания один из серверов 'Зари'.
В таком случае спасти базу данных будет практически невозможно, и русским придется начинать все сначала.
Внезапно, за спиной Хенсона возникла круглая как хелоуинская тыква голова Муслимова. Джим вздрогнул и резко оглянулся.
В иллюминатор светила луна. Она была абсолютно белая, как белый фрак, и круглая, как блюдце.
Хенсон успокоил сбившееся дыхание, погасил ненужный фонарь и поплыл к себе. Со второго или с третьего раза ему удалось влезть в мешок, после чего он привязался, кляня, на чем стоит этих странных русских и, обвиняя их во всех смертных грехах, включая и то, что это именно они придумали спать на потолке.
Г Л А В А 1
Н Е М О Й С В И Д Е Т Е Л Ь
Флоров оставался на месте, а мир двигался. Никогда ему не было так тяжело, потому что мир двигался сквозь него. Никакого физического воздействия, только чувства, эмоции. Каждую секунд, каждое мгновение миллионы, миллиарды, триллионы эмоций.
Какие-то давно забытые воспоминания детства, навроде испуга от угодившей в велосипедную цепь штанины или радости от новой игрушки. Улыбка первой девочки, которую ты на самом деле давно забыл. Просто хорошее настроение маленького мальчика, вставшего поутру. Обида. Испуг. Радость и ужас. Чувства крутили свою карусель внутри Флорова, наворачивались одно на другое. Меняя друг друга с огромной скоростью.
Ему не было плохо. Ему было херово как никогда. Ни один живой человек не способен вытерпеть столько чувств за раз и практически одновременно. Еще немного и он сойдет с ума. Совсем немного. Мгновение и голова его лопнет как тот шурале, в которого угодила граната.
Внезапно все кончилось.
Флоров валялся на полу лифта, Яна стояла рядом.
— Долго ты будешь прохлаждаться? — спросила она.
— Как, на тебя это не действует? — изумился он.
— Действует, но не так отвратительно как на тебя. Ты всю дорогу пролежал на полу, плакал и чмокал, будто сосал соску. Взрослеть пора, а то я начинаю испытывать к тебе материнские чувства.
— Ладно, пошли, взрослая нашлась.
Дверь распахнулась, выпуская их в знакомый подвал. Беспрепятственно поднявшись в холл, Алик испытал небольшое разочарование. День был в разгаре, и в холле находилось полно народу, женщин в том числе. Алик вспомнил, как они совершенно голые гуляли здесь, а потом шли одеться в гардероб, перед тем как выйти на улицу и понял, что даже в том
