После выключенных моторов наступила тишина. Захрустели шаги. Марголис и ответственный с той стороны пошли навстречу друг другу. Поздоровались за руку.
– Как здоровье? Ребрий приехал? – спросил Марголис.
– Все согласно заранее утвержденному плану. Полковник здесь и будет вести переговоры лично.
– Обговорим детали, – капитан глянул в планшетку. – Матом не ругаться. За грудки не хватать.
– Пидарасы не кричать.
– Согласны. Вопросов переделки сфер влияния не касаться.
– Это как? – не понял спецмоновец.
– Ну, в общем, не касаться других вопросов, кроме нашего неправомочно задержанного сотрудника майора Шорохова.
– Не согласен. Ваш майор совершил ряд тяжких правонарушений, повлекших за собой гибель людей, так что задержан согласно букве закона.
– Минутку, – Марголис дописал в протокол еще одно условие. – Не трактовать задержание майора Шорохова с точки зрения закона, а считать его за факт.
– А как это?
– Это чтобы не было драки, – пояснил капитан.
– Мы тоже драки не хотим.
На этом и порешили и, пожав руки, разошлись. С разных сторон поля навстречу друг другу вышли Крутохвостов и командир спецмона полковник Никита Ребрий по прозвищу Никитос. Он был в черном комбинезон, на рукаве две спаренные золотые молнии.
Сойдясь в центре, они с силой сжали руки, впрочем, каждый, убедившись в силе другого, не стал переигрывать.
– Как наш климат? Курорт, наверное, после гор? – генерал вежливо дал понять, что осведомлен о прошлом Никитоса, о его рейдах против сумитов и о том, что он личный враг более десятка сумитских мамунов, готовых выложить любые деньги за его голову.
– Зато вам после Афганистана в самый раз, – скрипучим голосом заметил Никитос.
'Блефует, не может он ничего про Афган знать, свидетелей не осталось', – успокоил себя Крутохвостов.
– Ладно, не будем понты кидать, перейдем к конкретному базару, – сказал генерал.
– Твои бойцы задержали моего сотрудника майора Шорохова, ведущего дело об убийстве.
– Бывшего майора, – лениво проговорил Никитос.
– Ведущего дело о жестоком убийстве на Атлетической сына министра нефтяной промышленности Георгадзе, – продолжил, не моргнув глазом, генерал. – Дело взято на контроль Председателем правительства.
– Мне это не интересно. Я приказы не из Москвы получаю и подчиняюсь лично капитану порта господину Темнохуду.
– Думаешь, Иван Иваныч тебя прикроет в случае чего? Ошибаешься, таких как ты мауглей по России полно и заменить тебя легко.
– Послушай, местный, – с невыразимым презрением произнес Никитос. – Я привык сам себя прикрывать, Иван Иваныч тут не при чем. Что касается твоего майора, то влип он по самые бакенбарды. Устроил стрельбу в подведомственном мне районе, игнорировал требования моих людей, чем подверг их неоправданному риску.
– Они, конечно, рисковали, носясь по мирному городу на девяти тонной бронированной махине, но не больше тех, кишки которых намотали на колеса, – генерал стал медленно, но верно заводиться.
– Клевета, – нагло опроверг его слова Никитос. – Люди пострадали от твоего бешеного майора, и мы его задержали. Кстати, хорошо, что ты мне напомнил об этом эпизоде, мы ему инкримируем наезд. Вкупе со стрельбой, неподчинением спецмону, думаю, это тянет на пожизненное. Кстати, ты бы о своих погонах подумал, генерал, они тоже не на клею. Не дай бог, снимут.
– Ты за мои погоны не бойся, они не клеем скреплены, а кровью. В том числе таких недальновидных придурков как ты, полковник. Ты, конечно, позаботился о том, чтобы сразу оцепить район и ликвидировать все следы наезда спилера на гражданскитх, но не учел одного. Ты чужак. Я брошу клич и кину все ГАИ на поиск свидетелей, и они найдутся, будь уверен. А чтобы мотивировать людей, сообщу всем, что спецмоновцы раздавили свадебный кортеж. Думаешь, и после этого люди будут молчать? Должен тебе сообщить, что у нас очень не любят спецмоновцев, ты, наверное, об этом не знал. Да я целый квартал свидетелей притащу.
– Да плевать я хотел на твоих свидетелей. У меня кровников целый полк сумитов!
– Полк сумитов это дерьмо собачье по сравнению с разъяренным городом. Вас будут рвать на куски. Вы будете защищаться, прелестно, чем больше жертв, тем сильнее вероятность, что ты сядешь в СИЗО. А где у нас ближайший следственный изолятор для офицерского состава? Какое совпадение, в Старокрестовске, как раз на границе с сумитами. И охрана там желторотые срочники, которые тебя за пачку Беломорканала продадут.
– Ну и что ты радуешься? Ты же офицер, а радуешься, что сумиты СИЗО вырежут. Тех же самых желторотиков.
– Ты не на той же стороне. Ты чужак везде, где бы ты ни был. А я местный, чем горжусь. Кстати, знаешь, в чем главный прикол. Когда тебя толпа порвет или сумиты бошку отрежут, знаешь, кто будет больше всех рад? Правильно, папа твой гадский, Иван Иваныч дорогой. И знаешь почему? Потому что ты столько всего натворил и так наподставлялся, что он спит и видит, как от тебя избавиться.
– Гнида ты, – сплюнул Никитос.
– Фильтруй базар, сопляк. Я тебе не горный сумит, я тебя возьму за грудки, да и вобью в землю по самые…бакенбарды.
– А ну давай, старый хрыч, проверим твой геморрой, – Никитос отстегнул портупею с умхальтером.
Крутохвостов скинул парадный мундир и, заворачивая рукав на жилистой руке, грозно надвинулся. Никитос знал всякие приемы, но генерал имел большое непробиваемое пузо и весу на два пуда больше. Он ничего не боялся.
Раздалось клацанье, бряканье, и из темноты опасливо надвинулись две стенки.
Спецмоновцы уставили на противника умхальтеры и биксы. Гаишники имели вплоть до гранатометов типа 'муха'. Расстояние между стенками стремительно таяло, и скоро можно было не стрелять, а колотить теми же самыми 'мухами' по головам.
– Отставить! – закричали оба командира, почувствовав губительность любых других команд. – С ума сошли? Куда без команды?
Противники остановились, тыкая друг в друга многочисленными стволами. Была стопроцентная вероятность того, что кто-то потрусливее сейчас спустит курок или просто палец устанет, и они все тут полягут.
Никитос с генералом обернулись и стали отталкивать своих с криками, приводя в качестве аргументов небольшие пинки. Стенки так же опасливо сгинули обратно в темноту. Звяканье понемногу затихло. Командиры вернулись, подбирая свои вещи.
– Хрен с ним, забирай своего майора, – смилостивился Никитос. – Я не злопамятный.
Память у меня хорошая, а своих обидчиков я не забываю. Ты еще получишь сдачу крупной монетой, генерал. Не здесь, не на глазах этих сопляков.
И он, круто развернувшись, ушел к своим.
– Чего он сказал вам? – спросил подошедший Марголис.
– Мстить обещал.
– Опасный тип, к его словам надо отнестись серьезно.
– Не успеет, сука, начинаем действовать согласно плану.
Артемий забыл выключить домофон и поплатился за это, когда был разбужен в два часа ночи. Он не хотел вставать, но это могла быть Зинка. Нахлобучил тапки и с закрытыми глазами допер до двери, где без сил повис на ручке.
– Кто там?
– Это соседи из 88-й, забыли ключи, откройте, пожалуйста.
Артемий мысленно разразился гневной тирадой, смысл которой свелся бы к паре фраз, что ему плевать, из какой они квартиры, и чтобы они катились к черту. Вслух этого говорить было нельзя: вычислят и насерут под дверь. Поколотить могут.
Посему, он сказал, что у него кнопка не работает.
– Как же нам быть?
– Да хоть циркуляркой пилите! – вырвалось у него.
Когда он возвращался, ему почудился внизу визг циркулярки. Надо заканчивать пить медицинский спирт, решил он.
Второй раз его разбудил звонок в дверь. Веселая ночка выдалась. На этот раз точно Зинка приперлась, потому что ключ от домофона у нее был. Артемий опять нахлобучивает тапки, причем наоборот, дискомфорт конечно, но переобуться с закрытыми глазами миссия практически невыполнимая. Опять кое-как дошаркивает до двери и вновь повисает на ручке. Дверь неожиданно легко открывается. Артемий разлепляет глаза, перед глазами двоится и троится. У него гарантированная уверенность, что все это ему только снится.
На площадке нет никакой Зинки, да и не стала бы она звонить, эта стерва давно хитростью выманила ключ не только от домофона, но и от квартиры. Как он мог об этом позабыть? К тому же на фига звонить, если дверь уже открыта, хоть он точно помнит, что ее закрывал. Он еще не столько выжрал спирта, чтобы окончательно растворить в нем мозги и оставить открытой дверь в самом криминальном городе побережья, рискуя проснуться не только ограбленном, но возможно и изнасилованным.
При условии, что вообще проснуться.
Перед его взором маячили, периодически то загораживая свет, то открывая, тем самым окончательно лишая Артемия хоть какого-нибудь ощущения реальности, мужские фигуры в форме и синих картузах.
– Яблонский? – грубо окликнули его.
Он хотел кивнуть, но успел только опустить голову, после чего ему с такой силой засветили по лбу, что он безо всякого перехода увидел плавно плывущий объект на фоне отваливающихся древних обоев на потолке, с изумлением опознав в нем собственный правый тапок, который мгновение назад был обут на левую ногу.
Артемий отключился, чтобы включиться в довольно пикантный момент, когда на него пытались натянуть Зинкины штаны. Один из нападавших крикнул:
– Яблонский, где камера?
Видеокамера – атавизм прошлой творческой жизни, когда еще был жив 'Алгинский патруль', была надежно спрятана в кухне под раковиной. Артемий смотрел в бугристое лицо с настолько близкого расстояния, что дышал практически одним запахом чеснока, которое это мурло ело совсем недавно. Ему сделалось сильно не по себе, и изображать несгибаемость ему враз расхотелось. Ему хотелось дышать нормальным воздухом. И он с готовностью, даже с некоторой торопливостью признался, где у него камера. И тут его стукнули во второй раз.
В следующий раз он очнулся от чьих-то воплей.
– Я сторож! Берите что хотите! – орал кто-то, после чего хлопнул выстрел, и орать перестали.
Артемий изо всех сил зажмурил глаза. Как бывший специалист криминальной хроники, он как никто другой был осведомлен, как поступают со свидетелями. Он понял, что скован и довольно неудобно: нога к руке. Судя по затекшим чреслам, находится в таком положении не менее часа. Рядом никого не было, и он рискнул открыть глаза.
Он находился на пропахшем мочой и спермой заднем сидении милицейской машины.
Рядом стояла еще одна. А все вместе они находились во дворе бывшей телестудии кабельного телевидения, которая в свою очередь находилась в помещение бывшего детского сада. В
