Многочисленное воинство замерло как на стоп кадре, и в наступившей гнетущей тишине от нечеловеческого перенапряжения кто-то пукнул. Гребездаев сделал шаг назад, и втерся в толпу коллег, умудрившись не раздвинуть сомкнутый строй.
Внутри гробообразого лимузина на необъятном сидении в позе глубокой задумчивости сидел человек. Кожа обивки была белая, и человек был в белом. В кальсонах. Босой.
Носки торчали из стоящих рядом лаковых штиблет за две тысячи долларов. Это круглое лицо с тонкой щеточкой усов Крутохвостов имел честь лицезреть каждый день на огромной перетяжке через Южное шоссе.
– Иван Иваныч! – вырвалось у него, пока голос не сел окончательно.
С благоговейным шорохом воинство за его спиной таяло, растворялось в ночи.
Гаишники перли напролом через газоны, лезли через забор. Драп осуществлялся в полном молчании. Молчали даже те, кому в момент перелезания отдавили пальцы или наступили на голову.
– Альфред Леонардович! Здравия желаю, господин Темнохуд! – поправился Крутохвостов.
При виде 'Иван Иваныча' он почувствовал религиозный ужас. Что-то типа экстаза, в который впал тот парень с чайником, на которого из-за заплеванного поворота в Смольном внезапно вышел застегивающий ширинку великий Ленин.
Темнохуд поднял на него взгляд, мало имевший сходство с портретным. Глаза были полны безразличия, а голос, когда он заговорил, оказался таким слабым, что Крутохвостов вспотел он напряжения, стараясь не пропустить ни одного высочайшего слова.
– Вы меня узнали, генерал? Как ваша фамилия, кстати?
Крутохвостов представился.
– Генерал Крутохвостов, говорите? Или может быть полковник? Что вы тут делаете, хотелось бы знать?
– Абсолютно ничего, господин капитан порта!
Крутохвостов физически почувствовал, как с погона упала первая большая звезда.
– Кто там у вас в наручниках?
– Никого!
– Это я, Альфред Леонардович! – встрял Никитос, демонстративно бряцая наручниками.
– Проводим операцию в плане борьбы с оборотнями в погонах, – пролепетал Крутохвостов.
– Ты сам оборотень! – слабым монотонным голосом начал выговаривать Иван Иваныч. – Я тебе яйца вырву! Я тебе…
Крутохвостов мгновенно высох от стресса. Он и не представлял, что самый богатый человек республики может так виртуозно ругаться. Обвинив его в немыслимых отношениях и соитиях со всеми ближайшими родственниками обоих полов, а также не родственниками, а вообще даже не людьми, а наоборот скотообразными, капитан порта неожиданно успокоился и сказал:
– Ладно, некогда мне с тобой разбираться. Приказываю отпустить полковника немедленно!
– Как отпустить?
– Ручками, тупой ты ослина! Или ты ждешь, чтобы я министра авиации разбудил и послал на тебя в пике стратегический бомбардировщик? Или, может быть, тебя голого показать по 1-й программе на всю страну? Чего ты добиваешься, генерал?
Хочешь светофоры мыть на перекрестках! Ты этого хочешь?
– Никак нет!
В чреве лимузина раздался бой часов. Подчиняясь ему, Темнохуд торопливо сунул таблетку в рот, запив из высокого хрустального фужера. Это потребовало некоторых усилий. Он перевел дух и продолжил уже сухим официальным тоном:
– Выполняйте, а я позвоню в президентскую комиссию и скажу, чтобы вас включили в наградные листы к юбилею МГБ.
– Служу президенту! – гаркнул Крутохвостов.
Темнохуд слабо махнул рукой:
– Трогай!
Крутохвостов подскочил, чтобы закрыть дверцу, и лимузин едва не проехал ему по ботинкам сорок пятого размера.
– Что Иван Иваныч сказал? – с любопытством спросил Марголис.
– В наградные листы включил. Завтра надо 1-ю программу посмотреть, – ответил Крутохвостов.
Когда он оглянулся, сзади неведомыми путями материализовался из воздуха старшина Гребездаев, заботливо убирая несуществующие соринки с погон.
– Руки с погон убери! Примета плохая, – свысока заметил генерал.
Кто его знает, может, звезду добавят? Привлекая к себе внимание, Никитос потряс браслетами.
– Тебе повезло, полковник. Сам Иван Иваныч лично просил меня, – похвалился Крутохвостов, он распорядился, и Фуфаевы нехотя освободили арестованного.
– Куда сейчас? – спросил Марголис.
– На море, – махнул рукой генерал. – Хочу без трусов поплавать. Люблю, когда медузы меня трогают. Так легко на душе становится.
Согласно утвержденному регламенту Альфред Леонардович Темнохуд приехал в Кремль за час до назначенного времени.
Это была не первая встреча с президентом, посему он знал как себя вести. Вернее, как вести себя не надо. Владимир Владимирович терпеть не мог чинопочитания, но и панибратства также не переносил. Еще на слуху была история с губернатором Несмачным. В приватной беседе ему вздумалось назвать президента на 'ты', о чем он очень сожалеет в должности посла на Новой Гвинее. Место конечно курортное, но вся беда в том, что столицу периодически заливают наводнения, и любимая болячка всех посольских не сифилис, как можно было бы считать, а хронический ревматизм.
Темнохуд на плавно колышущейся 'Каравелле-600', охрана на двух джипах, тоже бронированных, беспрепятственно пронесся с мигалками по Калининскому и въехал на территорию Кремля через Боровицкие ворота. К дому правительства пропустили только 'Каравеллу'.
У входа его ждал элегантный секретут с листочком, прикрепленным резинкой к черной блестящей папочке. Он сверил данные и препроводил в холл. Здесь охраны не было, но это было обманчивое впечатление. На стенах со всех сторон располагались зеркала. Казалось бы, для удобства посетителей, чтобы они могли привести себя в порядок после прохода по улице, вернее после тех нескольких шагов, которые они делали от своих роскошных тачек до дверей. На самом деле почти за каждой стекляшкой сидел стрелок, причем сектора обстрела перекрывали друг друга.
10.
Пол покрывала веселенькая мозаика. Причудливый рисунок у выхода на лестницу сливался в жирную рамку. Темнохуд подозревал, что это верхняя часть бронированной стены, готовой выскользнуть из пазов и замкнуть комнату в непробиваемый сейф, если какому-нибудь идиоту вздумается пробиваться с боем. А потом хоть умрите тут.
Паренек провел Темнохуда по широкой лестнице на второй этаж. Лестница была с секретиком. В один из предыдущих приездов наверху его вежливо остановили и попросили передать на хранение авторучку-настоящий 'Ма Беккер', сославшись на недопустимо длинное золотое перо.
То, что металлоискатели, вмонтированные в лестницу, учуяли железяку, Темнохуда не удивило, но как они умудрились вдобавок измерить длину жала, это осталось за гранью понимания. В глубине души жило подозрение, что при каждой высочайшей аудиенции он получает недопустимо высокую дозу радиации.
Многих бы удивил тот факт, что у президента в Кремле не было постоянного кабинета, и каждый раз аудиенция проходила в разных местах. На этот раз Темнохуда ввели в Розовый зал. Раньше они встречались в Георгиевском, но Альфреда Леонардовича угораздило в приватной беседе обмолвиться, что он несколько неуютен, и администрация сработала моментально, встречи перенесли. Но больше Темнохуд остерегся что-либо критиковать. Хоть он и не являлся государственным чиновником, 80 процентов его капитала так или иначе было завязано с государственными предприятиями. Особенно тесно он сотрудничал с Оборонторгом, что позволяло ему делать миллиард долларов каждые пару лет.
Темнохуду указали на одно из двух стоящих в зале кресел. Конкретно на левое.
Президент садился только в правое, это был его конек. Он и в машине ездил только справа. Была там какая-то история, в бытность президента резидентом, но в такие истории лучше не ворошить.
Официантка в строгой темной юбке и белоснежной блузке поставила на столик поднос, предварительно предложив Темнохуду. Он выбрал шампанское, хотя предпочел бы 'рубиновку'.
Он пробовал водку, целиком изготовленную на правительственных участках, начиная процесс с выбора семян самой сахарной свеклы в мире и кончая производством тары из экологически чистых опилок.
Президентская водка являлась образцом абсолютно стерильной экологии, но Темнохуд счел за моветон пить перед встречей с президентом. Вместо этого он незаметно лицезрел официантку, когда она ставила поднос. Несмотря на строгость в одежде, было в ней что-то остро сексуальное. Исконно женская красота.
Когда она ушла, Темнохуд обратил взгляд на украшающие стены гобелены. 18 век.
Раритетная вещь. Только у двоих в мире есть работы этого живописца. У Президента и у него. При первом посещении Розовой комнаты ее убранство так понравилось Темнохуду, что он захотел себе точно такую.
Строить копию в России он не стал, как и всем бизнесменам его круга ему не очень нравилась эта страна. Тогда он воздвиг вторую Розовую комнату в своем шале на Лазурном берегу. Из окон его розовой комнаты видно не шпили кремлевской стены, а самое теплое море в мире – Средиземное. Оно кажется сошедшим из легенд средних веков, которыми так богата его история. Голубое с отливом в зеленое, такое, каким моря изображает художники в картинах-фэнтези.
Жил в 19 веке такой нынче модный художник Трентиньян Кипридис. Писал только Средиземноморье, но как писал. Божественно. Населял его русалками, подводными богами, которых сам же и выдумал. Было в его картинах что-то не от мира сего.
Оно и понятно, когда у самого проблемы с головой. Когда Кипридис окончательно спятил, он сжег почти все свои картины. Чудом уцелели 18 работ. Коллекционеры гонялись за ними, несмотря на то, что стоимость каждой превышала восемьдесят миллионов долларов. 9 картин находились в Кремле, остальные 9 Темнохуд купил и поместил в шале. С последней имел место сумасшедший торг на аукционе в Лондоне, шейху Афзалу стало плохо прямо в зале, когда он понял, что не сможет повесить картину у себя в спальне и заниматься сексом напротив куска полотна стоимостью в сто миллионов долларов.
Темнохуда никогда не заставляли долго ждать приема, но его всегда немного напрягало, что, задумавшись, он может пропустить момент, когда появится президент. Однако за все время это не произошло ни разу.
Словно некий импульс предшествовал появлению президента. В комнату сквозь стены сначала проникала аура, не видимая, но чувствительная. Аура абсолютной власти, подкрепленной всей мощью государственной машины. Власть над миллионами людей, над судьбами, возможность манипулировать огромной страной, менять экономический курс. Объявить войну,
