привычным, как игры фэйри в фонтане.
Прошел месяц — из свадебного путешествия вернулась Полин. Она загорела, в совершенстве освоила восточный макияж и в разговоре то и дело сбивалась на кафский. Она тоже изменилась — неуловимо, но отчетливо. Взять хотя бы макияж: то, что смотрелось слишком вычурно на лице у Полин де Трийе, выглядело удивительно гармонично у принцессы Кафской. При этом на все про все у Полин по-прежнему уходило не более семи минут.
Теперь алхимичка увлекалась Востоком и учила сразу два языка. По вечерам она хватала пергамент, подсаживалась ко мне и начинала рисовать самые разные иероглифы, на ходу объясняя их значение. Все эти черточки, палочки и крючки моментально вылетали у меня из головы, но Полин не сдавалась и упорно объясняла, что вот это «весна», это «человек», а это «маленькая глупая Яльга, которая не понимает своего счастья».
Самым сложным оказалось отучить ее говорить о себе во множественном числе. Поначалу я не могла понять, о чем это она: «Мы думаем, что…» — или: «Мы полагаем, будто…» Через неделю мы кое-как расправились с этим. В качестве компромисса пришлось согласиться на формулировку «наш муж». С этим бороться было бесполезно.
Наш муж навещал Полин каждые выходные, если его не задерживали дела государственной важности. В этом случае принцесса отбывала в Каф к супругу, пользуясь все тем же рихтеровским телепортом.
Неделя за неделей пролетали с невероятной скоростью. По будням — учеба, по субботам — подработка, по воскресеньям — Жоффруа Ле Флок. Телепат считал своим долгом грамотно организовывать мой досуг, и за несколько месяцев мы последовательно изучили весь оперный, балетный и драматический репертуар столичных театров. Когда театры наконец-то закончились, Жоффруа переключился на музеи, литературные гостиные и выставки современного искусства.
Потом кончились и музеи. Начались семейные торжества.
У Жоффруа обнаружились весьма обширные родственные связи. Каждые выходные кто-то из Ле Флоков рождался, умирал, женился или отмечал юбилей. Я познакомилась с матерью Жоффруа, его отцом, тремя старшими и одним младшим братом, а также многочисленными кузенами, кузинами, двоюродными племянниками и троюродными тетками. Вскоре я могла уверенно нарисовать все их родословное древо и понемногу начинала подозревать, что Жоффруа совсем не против добавить к этому древу новую веточку. Впрочем, пока он об этом не заговаривал.
И то хорошо.
Я долго собиралась написать Сигурду, но мыслей было так много, что они просто не помещались на пергамент. Несколько черновиков отправились в мусорную корзину, еще парочку я сгоряча спалила малым боевым пульсаром (Полин долго проветривала комнату, а ворчала потом еще дольше). Дело кончилось тем, что Сигурд сам мне написал. Он был краток.
«Здравствуй, Яльга, — незамысловато начинал волкодлак. — Чего не пишешь? Хотя, может, тебе и писать некогда. Эгмонт вон все грозился тебе показать, где раки зимуют. У нас все хорошо. Капуста в этом году уродилась — загляденье, а не капуста! Мать уже все кадушки засолила. И половинками, и четвертушками, и с мочеными яблоками, и со свеклой, и просто так. Так что приезжай к нам, Яльга, покуда еще хоть что-то осталось. А то ведь съедим, так и не попробуешь. Ждем вас с Эгмонтом на выходных. Сигурд».
Я дважды перечитала этот гимн волкодлачьим соленьям и сглотнула слюну. Рот аж свело, так хотелось попробовать капусту половинками, четвертушками, с мочеными яблоками, со свеклой и — мрыс с вами со всеми! — хотя бы просто так. Ради этого я согласна была даже вытерпеть Рихтера. К тому же после того разговора на свадьбе Полин прошло уже достаточно времени, и мы успели привыкнуть к заново очерченным границам.
Но все оказалось гораздо проще. В четверг Рихтер выдал нам задание в три раза больше обычного, а в пятницу на стенде с расписанием появился небольшой листок, сообщавший, что на ближайшую неделю пары магистра Э. Рихтера у адептов отменены, но непременно будут восстановлены, когда преподаватель вернется из командировки. Освободившееся время адептам надлежит использовать для самообразования.
«Чтоб тебя там виверна сожрала!» — без особенной надежды подумала я.
У Сигурда было… хорошо. Хвала богам, уж он-то не был моим преподавателем, и мы долго-долго вспоминали прошлогодние приключения, заедая их половинками, четвертушками и мочеными яблоками. Оборотень напрасно меня стращал: капуста и впрямь уродилась на славу и в случае голода Арра могла дотянуть до весны на одних капустных запасах.
Очень удачно, что Эгмонт отбыл в командировку. Арра была не тем местом, где можно сохранять официальные отношения. А общение в неформальной обстановке тяготило бы нас обоих.
На следующие выходные я ловко откосила от встречи с Ле Флоками, объяснив это необходимостью заняться самоподготовкой. «Рихтер вернется — мне мало не покажется! — честно сказала я Жоффруа. — Ты ведь меня понимаешь, правда? Я очень хочу, но…»
Жоффруа понял, хотя выглядел он весьма разочарованным. А я благополучно не стала уточнять, чего именно очень хочу.
Через неделю у Полин состоялось новоселье в ее кафском дворце. Разумеется, мне, как ее лучшей подруге, необходимо было там присутствовать. «Протокол, Жоффруа! — еще честнее сказала я. — Ну ты ведь понимаешь, правда?» Ле Флоку совсем не обязательно знать, что новоселье являлось чисто формальным и по справедливости должно было называться «праздник по случаю ремонта левого флигеля южного крыла».
К следующим выходным из командировки, верхом на боевом верблюде, вернулся Рихтер, и мне на самом деле стало не до Ле Флоков.
Так прошел месяц. Семестр понемногу заканчивался, я готовилась к сессии, а по Академии ползли слухи о том, что на Новый год адептов ожидает нечто необыкновенное. Но до Нового года еще нужно было дожить. Я дописывала курсовую работу, спала на ходу и едва не ночевала в библиотеке.
В то воскресное утро я проснулась очень рано и долго лежала, задумчиво глядя в потолок. Этот день был моим! Я работала всю неделю как проклятая и вот теперь наконец смогу отдохнуть. Через заиндевевшее окно ярко светило солнце; я видела краешек неба, по-зимнему бледного, но очень ясного. Вот сейчас я разбужу Полин, позавтракаю с ней и завалюсь обратно еще на пару часиков. Потом проснусь, почитаю книжку, может быть, схожу прогуляюсь…
И тут меня осенило. Какое там «завалюсь», какое там «прогуляюсь»! Сегодня же именины тетушки Софи, на которые мы с Жоффруа непременно должны пойти!
С тихим стоном я уткнулась лицом в подушку. И ведь нельзя отвертеться — я и так прогуляла три семейные встречи…
В комнате было холодно — несмотря на все усилия Полин, из щелей нещадно дуло. Я завернулась в одеяло, прислонилась к стене и мрачно посмотрела на тумбочку. Там стоял небольшой букет глициний — в этом сезоне глицинии были самыми модными и дорогими цветами. Правда, я все равно предпочитала розы…
Я увидела себя как будто со стороны — и поняла каким-то холодным, действительно отстраненным знанием, что моя жизнь уже давно не принадлежит мне. По какому праву Жоффруа Ле Флок решает, что мне делать, с кем встречаться, что любить? Я сама позволила ему это. Я ошиблась. Что ж, значит, мне эту ошибку и исправлять.
Приятный выходной летел в тартарары, но это не имело никакого значения. Решившись, нужно идти до конца. Я оделась, тщательно причесалась и написала Жоффруа короткое письмо. Я думала, что буду размышлять над каждой строчкой, но слова сами собой ложились на пергамент. Конечно, есть вещи, которые правильнее говорить лично, а не в письме. Но для этого нужно было найти Жоффруа, а выяснять отношения в доме престарелой именинницы — все-таки не лучшая идея.
Особенно если учесть, что Жоффруа — ее любимый племянник, а темпераментом боги не обидели ни меня, ни его, ни тетушку Софи.
Уже через час мы с Ле Флоком сидели в вестибюле, и я перебирала бусинки собственного браслета,
