Хопгуд находился у себя, в небольшом, но аккуратном кабинете, где на полках рядами стояли папки и все документы — входящие и исходящие — были разложены в полном порядке. Он сидел без пиджака, в белой рубашке с рукавами, застегнутыми на запонки.
— Садись, — пригласил он.
Кэшин сел.
— Ну и как же ты будешь разбираться с этим делом? — нарочито скучным голосом поинтересовался Хопгуд.
— Буду слушать, что мне советуют.
— Ё-мое, ты же босс, ты и советуй.
У Кэшина зазвонил мобильник. Он вышел в коридор.
— Племянник Бобби Уолша, — заговорил Виллани. — Я тебя понял. Будем действовать по инструкции. К тебе тут едет один кадр, Пол Дав, сержант уголовной полиции. Перевелся из федералов, строит из себя бог знает кого, никто с ним работать не хотел, но парень сообразительный, поэтому я его взял. Он учится еще, из кожи вон лезет, молодец.
«Из кожи вон лезет»… Так говорил Синго. Оба они были детьми Синго и, сами того не замечая, вставляли его словечки в свою речь.
— Он что, возьмет дело в свои руки? — спросил Кэшин.
— Нет-нет, ты.
— Да?
— Что «да»?
— Ладно, проехали.
— Он из коренных. Это комиссар хочет, чтобы он тут поработал.
— Я уже запутался во всем этом. Просто черная ночь.
— Не прикидывайся наивным дурачком, я что, не знаю тебя? — ответил Виллани. — Ты мне рассказал о Бобби Уолше, да еще представил жуткий рапорт из Кромарти. Две смерти в камерах, прочие подозрительные штучки.
— Ну и?
— Ну и… Когда ребятишки доберутся сюда, они уже порядком устанут. Пусть едут по домам, отсыпаются. А когда придут в себя, часа через два или около того, ты тут как тут. Без шума и пыли. Тихо- мирно.
Виллани отключился. Кэшин вернулся в кабинет Хопгуда.
— Виллани звонил, — сказал он. — Предлагает брать парней на дому.
— Где?
— На дому. Вытащить прямо из постели.
— О господи! — воскликнул Хопгуд и взволнованно запустил руки в волосы. — Послушай меня, пока не поздно. Ты не можешь просто пойти ночью в этот чертов Даунт и арестовать человека. Там же аборигены. Знаешь, чем все закончится? На нас полезет вся улица, весь этот городишко, сотни этих черных харь. — Хопгуд поднялся, подошел к окну, сунул руки в карманы. — Передай своему черномазому другу: пусть подтвердит, что будет отвечать за весь ход операции. И он, и ты.
— Что посоветуешь? — спросил Кэшин.
— Перехватить этих козлов на въезде в город. Ни риска, ни проблем.
Кэшин опять вышел из кабинета и набрал Виллани.
— Тут есть мнение, что соваться с этим в Даунт можно только на армейском вездеходе — натуральный, в общем, «Черный ястреб».[24] Хопгуд считает, что проще перехватить их на въезде. Я бы к нему прислушался.
Виллани грустно вздохнул:
— Уверен?
— Кто его знает? Когда я был мальчишкой, Даунт был совсем другим.
— Джо, комиссар меня замочит.
Кэшину сейчас больше всего хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда.
— Ты не преувеличиваешь? — спросил он. — Всего-навсего три пацана в пикапе. Что здесь сложного?
— А кто по телевизору будет объяснять, что случилось с родственником Бобби Уолша?
— Не я, — ответил Кэшин. — Я спрячусь в шкафу, и пусть этот твой Дав отдувается.
— Да пошел ты, — беззлобно сказал Виллани. — Это я так, любя. Ладно, давайте.
Кэшин передал беседу Хопгуду.
— Разумно, — ответил тот, по-прежнему глядя в окно. — Ну наконец-то.
— Они присылают нам одного. Комиссар хочет, чтобы здесь поработал офицер из аборигенов.
— Как будто своих мало, — сказал Хопгуд. — На кой нам еще одна черная морда?
— Посидеть можно? — спросил Кэшин.
Хопгуд улыбнулся, обнажив передние зубы со щербинкой посредине.
— Что, мы уже устали? Шел бы на пенсию, старая ты рухлядь. Поехал бы куда-нибудь, погрелся.
Кэшин усилием воли заставил мускулы лица не дрогнуть, посмотрел в окно, помолчал, посчитал про себя. Ничего, придет еще день, час, минута. Наступит еще миг.
Царил обычный беспорядок: сдвинутые столы, разбросанные папки, немытые кружки на сушилке. Кто-то задвинул в угол сумку с семью клюшками для гольфа, собранными из разных комплектов.
Кэшин как раз доедал кусок пирога, дешевой мясной размазни, когда дверь открылась и Хопгуд пропустил вперед Дава.
— Наблюдатель прибыл, — объявил он и исчез.
Даву оказалось чуть за тридцать. Это был высокий худощавый мужчина с коротко стриженными, точно у наемного убийцы, светло-каштановыми волосами, в круглых очках без оправы. Он положил свой кейс на стол, и новые знакомые пожали друг другу руки.
— Начальство хочет, чтобы при аресте племянника Бобби Уолша присутствовал коренной, вот меня и прислали, — произнес Дав сипло, как будто его ударили по адамову яблоку.
— Яснее не скажешь, — откликнулся Кэшин.
Дав немного посмотрел на Кэшина, огляделся.
— Слышал о вас. Где мне расположиться?
— Где хотите. Ели?
— Да, перекусил по дороге. — Дав скинул черное пальто, под которым обнаружился черный же кожаный пиджак. — Отдохнуть надо, пожалуй, — сказал он, открывая кейс.
Кэшин не имел ничего против. Он завернул остатки пирога в бумагу, сунул их в мусорную корзину и вернулся к «Ностромо»[25] Джозефа Конрада. Он и сам не понимал, для чего стремился прочесть все его книги. Может быть, потому, что Винченция рассказывала об этом Конраде, поляке по происхождению, который выучился писать по-английски. Кэшин подумал, что как раз такая книга ему и нужна, — и писатель, и читатель оказывались как бы на чужой территории.
Зазвонил его мобильник. Это опять была мать.
— Майкл еще раз позвонил, — сказала она.
— Сиб, мы тут запарились немножко. Будет время — позвоню, ладно?
— Мне как-то неспокойно, Джо. Ты же знаешь, я без повода никогда…
Кэшин хотел было подтвердить, что да, прекрасно знает, но она продолжила:
— Позвони прямо сейчас, Джо. Минутное ведь дело! Позвони быстренько, и все.
— Ладно-ладно, позвоню. Честное слово.
— Вот и молодчина! Спасибо тебе, Джозеф!
Позвонить Майклу… Майкл навестил его в больнице, один раз. Он так и простоял у окна, разговаривая оттуда, ответил на три телефонных звонка и сам кому-то позвонил. Уходя, он бросил: «Опасная у тебя работенка вообще-то». И улыбнулся противной улыбочкой начальника, как бы намекая: «Ближе все равно не подойду. Может, когда-нибудь придется с тобой расстаться».
Хопгуд просунул голову в дверь:
