— Видитесь?
— Каждую неделю.
— А когда Люка и Кори… — начал было Уолш. — Вы же там были.
— К сожалению.
— Очень печальный случай.
— Если детям позволяют свободно разгуливать с оружием, рано или поздно это плохо кончается.
Уолш пожал плечами:
— Ну, следствие выяснит, чье у него было оружие и кто стрелял первым. Передавайте привет Берну и скажите, что я все помню.
— Скажу непременно.
Они снова пожали друг другу руки.
— Не забудьте проголосовать за Объединенную партию Австралии, — напомнил Уолш.
— А можно голосовать за футбольную команду?
Уолш рассмеялся, а Хелен кисло улыбнулась Кэшину. Они вернулись к машине, и журналистка снова принялась задавать вопросы Уолшу.
По пути в участок Кендалл сказала:
— А ты не говорил, что знаком с ним.
— Он меня знает. Слышала про такого Билли Пиггота?
— Про Билли — нет. А Рэй Пиггот — тот да, фрукт.
— Что он натворил?
— Ограбил в гостинице торгового представителя, вытащил у него пятьсот с чем-то долларов. Тот прямо с утра жаловаться прибежал. Этим делом тогда в Кромарти занимались.
— А как он его ограбил?
— С этим торговым представителем не все было ясно, скорее всего… — Она досадливо махнула правой рукой.
— Пигтоты — это ведь столпы общества, — сказал Кэшин. — Ладно, я пошел, через пять минут начнутся две недели счастья.
— Везет тебе! А у нас всего только мальчишка-культурист да стажеры.
— Под твоим чутким руководством они быстро вырастут, — заверил ее Кэшин. — Надо лишь суметь быть мягкой, но решительной.
В ответ она дружески ткнула его кулаком в спину, что с учетом его звания было совсем неуважительно. Прямо-таки нарушение субординации.
После обеда на участок Кэшина из Кенмара приехал некто Мик, старик на восьмом десятке, и прошелся сенокосилкой по всей запущенной земле, усеянной разбитыми бутылками и металлоломом, то и дело натыкаясь на всякий хлам, скрытый высокой травой.
— С тебя можно деньги за травматизм брать, — пробурчал он, когда закончил работу и положил сенокосилку в свой грузовик. — Что, не так, что ли? И так сделал все, считай, за спасибо, а ты даешь несчастные шестьдесят баксов, будто на благотворительные цели.
— Я полицейский, — ответил Кэшин. — Присягал защипать налоговые законы нашей страны.
— Ладно, полтинника хватит, — сказал Мик.
Кэшин дал ему бумажку. Тот сложил ее, засунул под ленту шляпы. Народ в этих краях не слишком-то любил платить налог на товары и услуги от имени правительства. Собаки носились по участку, совершенно одуревшие от нового, неведомого запаха свежескошенной травы, а Дейв Ребб с Кэшином ходили вокруг развалин дома и делали замеры. Кэшин держал конец рулетки, а Дейв все тщательно записывал и зарисовывал на листе миллиметровки. Закончив, они сели на обломок стены, и Ребб показал Кэшину, что у него получилось.
— Здоровый, — сказал Кэшин. — И не представлял себе, что он такой здоровый.
— Похоже, твой предок не бедствовал.
— Да, у него были золотые прииски, и все деньги он вложил в этот дом. По-моему, еще лошадей держал.
Налетел порыв ветра, пригнул траву. Запахло сырой землей и холодным морем.
— Видно, он совсем тронулся, — сказал Ребб. — Не мог потеплее места найти?
— Повыделываться надо было, — ответил Кэшин. — Поэтому здесь и строился. Кэшины еще до того у всех тут были поперек горла. Потом, вообще-то, тоже…
Ребб сделал самокрутку, закурил, снял щепотью крошки табака с нижней губы.
— Так ты что же, хочешь его переплюнуть?
— Да, хочу. А что тут такого?
— Ничего. Мне-то что?
Они поднялись. Сильный ветер едва не сбивал с ног. Собаки куда-то делись, но, почувствовав, что их ищут, ненадолго вернулись, а потом опять умчались по своим неотложным делам. Кэшин подумал, уж не глупость ли он затеял. Еще не поздно было все свернуть.
— Картинку нашли? — спросил Ребб. — Тут одна стена развалилась к чертям собачьим. И еще надо времянку соорудить, чтобы инструмент не намок.
Они пошли обратно; в долине уже сгущались сумерки. Дни заканчивались рано, и всего за двадцать минут день сменялся чернильной темнотой ночи. От наклонов у Кэшина все ныло.
Уже у сарая Ребб сказал:
— Старикан дал мне кролика. В холодильнике лежит. Видел?
— Нет.
— Два дня уже. Сегодня, пожалуй, приготовим.
Кэшин промолчал — на кухню совсем не тянуло.
— Ладно, я сам сделаю, — понял его Ребб. — Рагу из кролика сойдет?
Кэшин задумался. Полицейский знакомится с бродягой, этот бродяга поселяется у него, готовит еду. Местным это наверняка будет очень интересно. Вот это да! Детектив и бродяга… Очень, очень любопытно…
Ладно, хватит.
— Отлично, — произнес он. — Вперед и с песнями.
Он покормил собак, развел огонь, достал пиво, сел и почувствовал, что боль чуть-чуть отпустила. Ребб умело орудовал на кухне — разделывал кролика, мелко резал чуть увядшие овощи, жарил мясо.
— Вино? — осведомился он, ткнув в бутылку на полочке. — Бережешь для особого случая?
— Да нет… Штопор вон там.
Ребб откупорил бутылку, налил вино в кастрюлю, плеснул воды.
— Готово дело! — довольно заметил он. — Скоро приду.
Он вышел в боковую дверь, за ним двинулись и собаки. Кэшин задремал над газетой. Ребб и правда воротился скоро; собаки, как всегда, влетели первыми, радостно подбежали к Кэшину, как будто вернулись по крайней мере с Северного полюса и не чаяли увидеть любимого хозяина.
Кэшин оценил рагу с рисом. Он ел, смотрел то на огонь, то в экран телевизора. Дейв сидел за столом, листал газету. По телевизору шли новости. Сюжет о Марше в Порт-Монро был шестым по счету:
«Лидер Объединенной партии Австралии Бобби Уолш сегодня в приморском городе Порт-Монро выступил с речью на митинге против предлагаемой застройки курортной зоны».
Сообщение шло на фоне любимой телевизионщиками картинки: дети и взрослые держались за руки, пели, тут же завязалась небольшая потасовка…
— Повезло этому чудаку, что его не обвинили в оскорблении действием, — заметил Кэшин, не глядя на Ребба.
— Самооборона, только и всего, — ответил Ребб. — Он его не особенно-то и задел.
— Все вы, бродяги, знаете, как себя вести.
— Обыкновенная пьянь, — сказал Ребб. — Делов-то!
Они просмотрели фрагменты речи Бобби Уолша. На крупных планах было видно, что промок он основательно, по его лицу бежали крупные капли. Показали, как его поцеловала старая леди, как он тепло
