вопросами. Он коротко ответил, принял несколько таблеток кодеина, запил их пивом, налил большой стакан виски. Потом сел в кресло, отхлебнул из стакана и стал ждать, когда боль утихнет.
Дождался, выпил еще виски. Перед тем как лечь спать, он решил посмотреть местные новости.
Он увидел самого себя — на пирсе, глаза сощурены, плечи развернуты, мокрые волосы прилипли к мрачному лицу. Рядом стоял Хопгуд. В его внешности было что-то от священника — на лице красовалась маска искренней печали, приличествующей случаю. «Труп — это всегда плохо, — произнес Хопгуд. — Других комментариев пока нет».
Репортер произнес: «Сегодня вечером мать Донни Култера, Лоррейн Култер, сделала заявление относительно обращения полиции с ее сыном, который пропал в прошлую среду».
Мать Донни стояла на фоне коричневого кирпичного дома с голой лужайкой и бетонной дорожкой к автостоянке.
«За ним охотились. С самого суда охотились. Приезжали каждую ночь, в окно Донни фарами светили, прямо вот здесь машину ставили. Он стал ложиться в кухне, не мог больше этого выносить. Мы все просто с ума сходили, у Донни и так хватало переживаний из-за мальчишек, которых полицейские убили, да и вообще из-за всего этого…»
Кэшин не стал ужинать, лег в постель и проспал до самого утра, когда его разбудили собаки. Он открыл глаза и увидел залитый солнцем холодный мир. На небе не было ни облачка.
Ребб вкопал угловые квадратные столбики в землю, укрепил их диагональными перекладинами, вставленными в стяжки. Столбы он разложил вдоль линии будущего забора, а в середине сделал еще одну стяжку.
— Берн помогал? — поинтересовался Кэшин.
— Нет. Забор как забор, чего тут помогать?
— Ну, для меня это целое дело. Дальше что?
— Столбы надо поставить и выровнять.
— Веревка нужна будет.
— Зачем? На глаз поставим.
— На чей, на мой?
— На любой.
Кэшин прищурился, посмотрел на угловой столбик, а Ребб начал устанавливать столбы в один ряд со стяжками. Он легко поднимал и опускал кувалду, как будто это был игрушечный молоток. Потом отметил на столбе высоту стяжки и дал Кэшину мелок, чтобы он поставил на других столбах нижние метки. Ребб шел рядом и вбивал столбики в землю на уровень этих меток. Он делал это с какой-то удивительной грацией, легко заносил руку над головой, размахивался безо всякого усилия, ударял точно по столбу и ни разу не промахнулся. Раздавался глухой звон, летел эхом по долине и, печальный, возвращался обратно.
Потом они протянули четыре ряда проволоки, начав с нижнего ряда, от середины, и действуя натяжным винтом — приспособлением устрашающего вида. Ребб показал Кэшину, каким узлом надо завязывать проволоку вокруг столбов.
— Как эта штука называется?
— Какая?
— Этот проволочный узел.
— А не все равно?
— Ну да, — заметил Кэшин, — названий нет, одно мычание и язык жестов.
Ребб долго, искоса смотрел на него.
— Стяжной узел, но только так его никто не зовет. Вот ты знаешь, как меня зовут?
Кэшин задумался. О таком они еще не говорили.
— Как тебя зовут? Ну конечно знаю, посмотрел. Это моя работа.
— И что нашел?
— Ничего пока. Следы ты хорошо замел.
Ребб рассмеялся, в первый раз за все время.
Они продолжили работу. Появились собаки, покрутились рядом, заскучали, отошли. Закончили они уже за полдень, не прерываясь на обед. Кэшин и Ребб поднялись на самый верх и взглянули оттуда на свою работу. Получилась совершенно ровная прямая, а ряды проволоки серебрились под низким солнцем.
— Отличный забор, — довольно сказал Кэшин.
Он гордился делом рук своих, что случалось с ним очень редко. Он устал, поясница разламывалась от боли, но он был доволен, по-настоящему доволен.
— Ну, забор, — спокойно подтвердил Ребб. — А это что, новая соседка?
Кэшин не сразу понял, что за женщина спускается по покрытому травой склону холма. Она была в джинсах, кожаной куртке, с распущенными волосами, несколько раз поскользнулась и чуть не упала на спину.
— Пойду-ка я, — сказал Ребб. — Доить пора.
Хелен Каслман.
Кэшин пошел к забору, навстречу ей.
— Это что такое? — еле выговорила она.
Она совсем запыхалась, и он подумал, что она, наверное, порядком вспотела.
— Вот, забор ремонтируем, — ответил он. — Чиним. Половину платить не надо.
— Как любезно! А я думала, что граница проходит по ручью.
— По ручью?
— Ну да.
— Нет, не по ручью. Кто вам это сказал?
— Агент.
— Агент? Что, неужели юрист слушает агента?
Щеки Хелен вспыхнули.
— Можно доверять кому угодно, — продолжал тем временем Кэшин, — но агенту по недвижимости…
— Спасибо, достаточно. Здорово все идет, правда, мистер Кэшин? Как по маслу. Запугали бедного мальчишку, довели его до самоубийства — теперь и доказывать ничего не надо, он все за вас доказал. И вообще все умерли — все подозреваемые. Ведь вы их убили, вы и ваши головорезы!
Она волчком развернулась и направилась вверх по склону.
Весь день он представлял себе это: мальчишка на Лестнице Дангара, темнокожий, в дешевых джинсах, нейлоновой куртке, потрепанных кроссовках, стоит на искрошенной известняковой скале, весь в соленых брызгах, и смотрит вниз, в бурлящую воду…
— Слушайте, — сказал он, — дайте мне передышку, это же…
Она обернулась так резко, что ее длинные волосы взметнулись вверх.
— Передышку? Ну уж нет! Я еще расследование проведу по поводу этой чертовой границы!
Кэшин смотрел, как Хелен поднимается по склону. Она опять несколько раз поскользнулась, а на полпути обернулась и глянула вниз.
— Что смотрите? — крикнула она. — Почему бы вам просто не убраться отсюда?
Уже в душе, когда он стоял и думал, как должен был ей ответить, он услышал телефонный звонок. Полотенца под рукой не оказалось, и пришлось выходить мокрым.
— Все, закрываем дело, — заговорил Виллани. — Бургойна отключили, и мы никогда не узнаем достоверно, что случилось той ночью.
