твоем подчинении. Вали, наводи порядок в своем занюханном участке.
Кэшину кровь ударила в виски — захотелось съездить Хопгуду по физиономии, расквасить нос, губы, увидеть то же выражение, что было в глазах Дерри Каллахана.
— Я хочу видеть дело Бургойна.
— Зачем? Оно уже закрыто.
— Не думаю.
Хопгуд ковырнул в носу жирным пальцем.
— А часы? Чего тебе еще?
— Все равно дай взглянуть.
— Некогда мне его искать. Вот вернется начальник участка, тогда и приходи.
Их взгляды скрестились, как шпаги.
— Ладно, приду, — ответил Кэшин. — Мы еще не обо всем поговорили.
— Ну, например…
— Ну, например, об этом драндулете «фэлконе». Ты что, не знал, что он не тянет?
— Я много чего не знал. Не знал, что ты водить как следует не умеешь. Не знал, что ты такое чудо в перьях.
— А звонки? Ты же их слышал!
— Правда? На пленке ничего нет. Вы, черномазые, вдвоем истории сочиняете? Как и долбанутая мамаша Донни? Вы родня, что ли? Все — родня? Может, расскажешь, как это у вас так выходит? Лежите все вместе в одной койке, в темноте, раз все деньги пропили и свет отключен?
От ярости перед глазами Кэшина плыли красные круги. Хотелось только одного — убить.
— Подожди, это еще не все, умник! — ревел между тем Хопгуд. — Думаешь, болтаешься везде со своим бродягой и никто ничего не понимает? Разрешаешь своему пидору-дружку лупить невинных людей, а сам глаза на все закрываешь? Тебе что, такие штучки нравятся? Кончаешь с этого, да?
Кэшин резко развернулся и вышел. Входивший в кабинет полицейский едва успел с ним разминуться.
Кэшин прошел по набережной, постоял у стены, ощутил на лице соленый морской ветер. По всему заливу белели барашки волн, к берегу шла рыбацкая лодка, то погружаясь в серую воду, то взбираясь на гребни. Он старался дышать как можно глубже, чтобы успокоить нервы и утихомирить бешено бившееся сердце.
Минут через десять он направился обратно и повстречал только несколько ребятишек, которые спускались с холма. На полпути он свернул направо, прошел тем же путем, которым шел с Хелен Каслман из суда, поднялся по ступенькам к ней в офис. За секретарской стойкой сидела густо накрашенная молодая девица, считай подросток, и внимательно разглядывала свои ногти.
Он обратился к ней, и она набрала нужный номер.
— Пройдите по коридору, — произнесла она, широко улыбнувшись и свернув жвачкой. — В самый конец.
Дверь оказалась открытой, стол Хелен стоял справа. Она уже ждала его, но смотрела неприветливо. Кэшин встал в дверях.
— Две новости, — начал он. — В порядке важности.
— Слушаю.
— Сначала о Донни. Я обвиняю их в давлении на него, а они, понятно, отпираются. Ну ничего, буду продолжать, пока сил хватит.
— Донни умер, — ответила она, — хотя должен был жить. Он был обычным мальчишкой, которого просто запугали.
— Мы хотели не этого. Мы хотели суда.
— Мы? То есть вы с Хопгудом? Ну да, вы искали, но только ничего не нашли.
— Часы.
— Что — часы? Если вы стоите рядом с человеком, который пытается продать часы, то что это доказывает? Ничего! Даже обладание этими часами еще ничего не значит.
— Давайте о заборе, — сказал Кэшин.
— Вы отрезали больше метра от моего участка, — заявила она. — Позовите своих землемеров, если не доверяете моим.
— Вас ведь не это волнует. Вы думали, что участок идет до ручья.
— Да, это совсем другое дело. Детектив Кэшин, я хочу, чтобы забор, который вы так поспешно…
— Ладно, я продам вам полосу вдоль ручья.
Это как-то само собой сорвалось у него с языка.
Хелен даже отпрянула:
— Так вот оно что! Вы с агентом — друзья?
Кэшин почувствовал, что краснеет.
— Забудьте, — ответил он. — До свидания.
Он уже дошел до двери, когда она сказала:
— Подождите, Джо! Не уходите, пожалуйста.
Он отвернулся, страшно стесняясь своих алых щек, боясь встречаться с ней глазами.
Она подняла руку:
— Простите… Беру свои слова обратно. И за то, что тогда, вечером, наговорила всякого, тоже извините. Это было неправильно…
Сначала обдала презрением, а теперь чуть ли не сдается… Он совсем растерялся.
— Ну что, мир? — спросила она.
— Мир. Да.
— Вот и хорошо. Садись, Джо. Мы ведь некоторым образом знакомы, так? Давай начнем сначала.
Кэшин сел.
— Хочу кое-что спросить о Донни.
— Что?
— Так, одну вещь… Это лишь недавно выяснилось и теперь не дает мне покоя.
— Что такое?
— Вот эта погоня, преследование… не знаю, как правильно. Это из-за часов, которые пробовали продать в Сиднее, верно?
Кэшин чуть не сказал «да», но тут ему вспомнился Бобби Уолш. В ее словах ему послышалась политика, россказни про трех казненных черных ребятишек. Бобби Уолш не собирался оставлять просто так этот огромный политический капитал. Она пыталась его использовать.
— Это надо спросить следователя, — сказал он. — Как там Бобби Уолш?
Хелен Каслман закусила губу, отвернулась. Он залюбовался ее четким профилем.
— Дело не в политике, Джо, — произнесла она. — Дело в мальчиках, в их семьях… В Даунте. В справедливости, наконец.
Он молчал, будучи не в состоянии разобраться, во что ему верить.
— Джо, а полицейские вообще думают о таких вещах, как справедливость? — продолжала она. — Или правда? А может, у вас как в футболе — все, что ведет к победе, — правильно?
— Полицейские думают примерно так же, как адвокаты, — ответил Кэшин. — Только почему-то не богатеют, да убивают их чаще. Почему так?
— Мать Донни говорит, что сестра Кори Паскоу рассказывала своей матери, будто у Кори были часы, дорогие…
— Когда?
— Где-то год назад.
— Ну, кто же знает, что там было у Кори? — Кэшин услышал в своем голосе жесткие нотки. — Часы или что-то еще…
— Так ты будешь что-нибудь делать?
— Это не в моей власти.
