Ной задумался. Этого еще не хватало. Зачем Ушки понадобилась выкидывать такие номера? В то, что он ходил в бреду, Ной не верил. Ушки был истощенным, слабым, но голова у него работала как надо.
— Ты передала ему мою посылку?
— Да. Еще на выходных отнесла.
— Что он с ней сделал?
— Поставил эту забавную фигурку на тумбочку. Сказал «спасибо».
— И все?
— Все. А что? Что это вообще за штука была? Она показалась мне очень странной. Она слишком…
— Вот-вот. Слишком.
Ной умолк. Молчала и Мамочка. Она выглядела уставшей. Последнее время ее лицо округлилось, на нем всегда розовел румянец — она очень похорошела. Но сегодня румянец сменился серой бледностью. Она выглядела нездоровой.
— С тобой все в порядке? — спросил Ной.
— Да. А почему ты спрашиваешь?
— Ты… ммм… неважно выглядишь.
— Это ерунда. В последнее время меня немного мутит. Да и Ушки меня расстроил.
Она тихо всхлипнула.
— Не переживай. Он найдется. Он и не в такие передряги попадал.
— Буду надеяться, — вздохнула Мамочка. Головы не подняла. Не улыбнулась.
После обеда Ноя вызвал к себе Рувим.
— Садись, — сказал он, указывая ему на стул.
Ной сел. Рувим запер дверь кабинета на ключ, устроился за столом и грустно посмотрел на молодого подчиненного. Ной сидел спокойно: знал, зачем он здесь.
— Ной, я хочу, чтобы ты больше этого не делал, — сказал Рувим.
— Чего именно?
— Знаешь, ты не умеешь притворяться. Совсем. Особенно, притворяться глупым. Я долго закрывал глаза, все-таки речь шла о твоем отце. Я подумал, ты имеешь право знать немного больше, чем тебе говорят. Но теперь пора сворачиваться. Ты получил, что хотел. Не стоит больше искушать судьбу. Кстати, кто тебя учил?
— Андрей, — сказал Ной.
Притворяться дальше не имело смысла. Этим он только оскорблял бы Рувима, чего ему делать не хотелось.
— Андрей… Талантливый был ученик.
— Декер в курсе этих дел? — спросил Ной.
Рувим посмотрел на него изумленно.
— Нет. Если бы он знал, ты бы здесь не сидел. Но все тайное, рано или поздно становится явным. Послушай доброго совета — прекращай. Я не буду больше тебя покрывать. Не хочу на старости лет оказаться на улице.
— Хорошо. Но… Я прошу еще об одном дне. Последнем.
Рувим пожевал губами.
— Только один.
— Спасибо.
— И с завтрашнего дня больше никаких задержек на работе.
— С послезавтрашнего — пожалуйста! Этим вечером я не смогу.
Рувим подпер руками голову. Сейчас он выглядел старым. Глубоким стариком. Ною стало жалко его. И стыдно.
— Устал я от всего этого, — тихо сказал Рувим. — Старый я совсем. Ладно, Бог с тобой. Еще один вечер. Завтра. И все. Понимаешь, Ной? Все!
— Обещаю!
— Хорошо. Иди.
Шли быстрым шагом. Холодный ветер бил в лицо, сыпал потоками снега. Раскачивались фонари. Лайла зябко куталась в длинную шубу.
— Вот наказание какое! — сказала она. — Всю дорогу нам занесет.
— Ничего, я справлюсь, — неуверенно ответил Ной.
Он боялся ехать на машине в такой буран. Не было еще уверенности в своих силах. Однако, показывать это перед Лайлой не хотелось. Она справлялась с ситуациями и похуже. Кем он будет выглядеть, если сейчас начнет ныть? Надо ехать осторожно, вот и все. Потихоньку.
Они забрались в машину и захлопнули двери, отгородившись от непогоды.
— Фух! — сказала Лайла. — Ну что ж, вот тебе настоящий экзамен. Посмотрим, чему ты научился.
— Да уж, — сказал Ной.
Повернул ключ в зажигании. Двигатель покашлял и загудел.
— Боже мой, какой холод, — пожаловалась Лайла. — Как в могиле!
Она повернула рычажок печки и сунула руки поглубже в рукава шубы. Нахохлилась.
— Поехали, Ной. На ходу быстрее нагреется.
Ной переключил передачу и осторожно нажал на газ. Машина тронулась. Он плавно съехал с обочины и повернул к Центру.
До самой Дороги они молчали. Улицы занесло, приходилось соблюдать осторожность. Машины медленно тянулись одна за другой, включив фары. Снег завалил заднее стекло; дворники впереди едва помогали. Колеса проскальзывали, из-за чего автомобиль рыскал носом.
— Не торопись, — посоветовала Лайла. — Трогай газ чуть-чуть, не нажимай.
Ной кивнул. Он сидел, сжав зубы, вцепившись в рулевое колесо. Он почти уперся лбом в стекло, повиснув на ремне безопасности. Сегодня ремень его не раздражал. Он давал ощущение какой-то опоры среди зыбкого хаоса из темноты и снега. Лайла не стала накидывать свой ремень — большая шуба мешала ей. Она дула на ладони, пытаясь согреться.
Медленно они миновали Центр, стали взбираться на холм. Машина шла натужно, колеса то и дело теряли сцепление, что-то стучало по днищу. Впереди почти ничего не было видно. Ной переключил фары на дальний свет, но стало только хуже — теперь он не видел вообще ничего, кроме беспорядочного мелькания миллионов снежинок. Лайла повернула переключатель обратно.
— Не надо, так хуже, — сказала она.
— Я заметил.
— Ты сегодня молчаливый. Что-то случилось?
Ной помотал головой. У него слипались глаза.
— Ничего особенного. На работе устал. Были срочные дела.
— Адам решил использовать тебя как следует, — улыбнулась Лайла.
— Да уж.
— Это хорошо, Ной. Чем чаще ты будешь выполнять его поручения, тем ближе станешь. Вполне возможно, что, когда-нибудь, ты сам займешь его место.
— У него есть сын, вообще-то.
— Его сын — бездарь и пустышка. Прости меня, Господи!
Они взобрались на холм, и покатили по пустынному темному ущелью Дороги.
— Ничего не видно, — сказал Ной.
— Держись посередине. Если кто-то появится, возьмешь правее.
Ной послушно повернул руль.
Из печки тянуло теплом. Лайла расстегнула несколько пуговиц на шубе. Выл ветер. Снега вокруг становилось все больше.
— Мне уже начали шить платье!
Лайла повернулась к Ною, улыбаясь.
— Какое платье? — спросил он, не сводя напряженного взгляда с дороги.
— Какое? Свадебное! Какое же еще?
— А, да. Здорово!
Лайла молчала. Ной быстро глянул на ее застывшее лицо. Отвернулся к Дороге. Спросил:
— Можно будет посмотреть?
— Ни в коему случае!
Лайла снова оживилась.
— Смотреть на платье до свадьбы нельзя!
— Ты суеверная? — притворно ужаснулся Ной.
— Дело не только в суеверии! — возразила Лайла. Подумала. — А, даже, если и в нем — ради такого случая можно сделать исключение. Исключения замечательно хороши, если не злоупотреблять.
Она улыбнулась.
— Точно!
— Тебе тоже не мешало бы позаботиться о наряде, — заметила Лайла. — Времени остается не так много. Я могу поговорить со своей швеей, чтобы она взяла тебя в оборот.
Ной поджал губы. Меньше всего на свете ему хотелось стоять истуканом в примерочной комнате, обложенному наскоро скрепленными выкройками. Но деваться было некуда — надо.
