Она засмеялась.
Ной заправил лампу и взял из комнаты дырявый тулуп и одеяло. Когда он снова спустился в подвал, Принцесса спала, свернувшись клубком рядом с тарелкой. Услышав шаги, она встрепенулась и села.
— Ной принес одеяло срам твой прикрыть. Да и погреться тебе не повредит.
Он положил тулуп перед ней и похлопал по нему ладонью.
— Ложись, — сказал он. — Будет тепло.
— Те-ло, — старательно повторила Принцесса.
— Да. Клади свое тело. Вот так.
Ной улегся на тулуп, всем своим видом показывая, как ему хорошо, потом встал и указал пальцем сначала на девушку, потом на тулуп.
— Ложись. Тепло.
Принцесса встала и неловко, передвигаясь боком на карачках, забралась на тулуп. Едва оказавшись на нем, она упала на свалявшийся мех, приникнув к нему всем телом.
— Те-ло, — сказала она.
Голос прозвучал хрипло и низко. Ной укрыл ее одеялом, удерживая рукой, чтобы она не вскочила.
— Тепло, — повторил он. — Спи. Завтра снова придет Ной.
— Ной, — откликнулась Принцесса, глядя на него из-под одеяла блестящими глазами.
Ной взял погасшую лампу, тарелку и флягу, и вышел, заперев дверь засовом из кочерги.
Он спал и видел сон.
Он стоял на борту грандиозного деревянного корабля и смотрел вниз на причал. Там собралась толпа. Все толкались и кричали, чтобы он спустил сходни. Ной глядел на них, не трогаясь с места. Небо за спинами людей постепенно и неотвратимо охватывала тьма. Она сгущалась от туманной дымки к густой черноте. Черные небеса, они грозили поглотить тех, кто остался на берегу.
Чьи-то руки подняли над толпой ребенка. Он был совсем маленький и громко верещал от испуга. Внимание Ноя сосредоточилось на нем.
— Его зовут Япет, — раздался женский крик. — Япет!
Что-то дрогнуло в душе Ноя. Он смотрел на этого ребенка и не мог оторвать глаз. А женщина все кричала и кричала, повторяя имя вновь и вновь.
Ной опустил руку и повернул рычаг. С громким лязгом сходни опустились на причал, и толпа хлынула на корабль, словно бурлящая река. Она изливалась в нутро Ноева ковчега и не было ей конца. Корабль стал оседать в холодную белую воду. Вода поднялась до сходень, но люди не останавливались, наполовину вплавь они стремились к спасению. Тяжелые волны перехлестнули через борта, корабль накренился и плавно скользнул в бездну.
Алон вошел в свою хибару и тщательно затворил дверь. Ветер снаружи завывал и бил в стены, они потрескивали, постукивала на крыше старая доска, которую Алон давно уже собирался укрепить, но все не доходили руки. Он стянул рукавицы, подобрал в углу несколько поленьев и занялся растопкой печки.
Он действовал автоматически. Мысли старика были заняты словами милиционеров, которые приехали сменить на ночь своих коллег в Квартале. Они рассказали Алону о том, что произошло на центральной площади Города.
Сожжение на костре. Впервые за долгие-долгие годы.
Алон еще помнил рассказы своей бабки о том, как становился Город. Эта история передавалась у них в семье от поколения к поколению. Со смертью Алона, она должна была кануть в забвение, Но случилось иначе — история повторилась.
В стародавние времена, еще до появления Совета, Квартала и Лабораторий, Город был лишь горсткой людей, которые пытались выжить, найдя себе убежище на развалинах мира. Перед лицом вечного голода и вечной зимы, они строили, камень за камнем, Город. Людей становилось все больше, им делалось тесно. Появилось множество банд, расцвело насилие. В те времена жизнь человеческая стоила лишь миску безвкусного концентрата, и Город затопила кровь, ее поток почти смыл остатки человечества на этой земле. И тогда одна из сильнейших группировок провозгласила канон христианского смирения. Каждый, кто не принимал его условий — немедленно умерщвлялся. Сначала канон насаждался силой оружия, а потом запылали костры. За время наведения порядка, население Города уменьшилось втрое, но те, что остались, сделались монолитны и тверды, как гранитный камень. Люди, взявшие Город железной рукой, вырвали его из затяжной агонии. Они начали строить, начали добывать еду и делать машины. Они создали Совет, Квартал и Лаборатории. Они стали отцами-основателями. Они превратили Город из каменной пустоши, где люди охотились друг на друга, в сплоченную, сытую и растущую общину.
Теперь снова начиналась священная битва. Алон нисколько не сомневался в том, что, получив благословление на доносы, люди понесут в ящик у кафедры записки о своих соседях и врагах. Предстоят страшные времена. Город опять погрузится в кровавое безумие. Алон не понимал только одного — зачем это нужно? Большинство «грешников», которых поведут на костер, не будут иметь никакого отношения к пособникам тьмы, прущей к Городу. Народ — спящий до поры пес: кинь ему кость, и он набросится на нее со всей яростью, на которую способен.
Огонь в печурке затрещал. Алон потянул к нему широкие ладони, и зачмокал губами, подзывая к себе Потрошка. Обычно, едва почуяв тепло, тот сам выбирался. Он любил греться у печки рядом с хозяином. Только сегодня его что-то не было видно. «Вряд ли крыса ушла на улицу в такую погоду, — подумал Алон. — Он где-то здесь».
Кряхтя, старик опустился на четвереньки и заглянул под высокую лежанку.
— Потрошок! Эй, малыш, ты там?
Под лежанкой было темно. Алон улегся на живот и стал шарить в темноте рукой. Его пальцы вдруг наткнулись на что-то… Горячее. Скользкое. Живое. Он отдернул руку, а в следующую секунду из густой тени вынырнуло ему навстречу белое оскаленное лицо. Алон вскрикнул и задергался, пытаясь выползти из-под лежанки и встать. Две жилистые руки ринулись к нему, ухватили за ворот тулупа и с неожиданной силой потянули обратно. Старик засучил ногами, закричал еще громче, а потом вдруг затих.
Остался только шорох, с которым грузное тело затягивали под лежанку.
— Самсон, тебя к телефону!
— Кто там еще? Я занят!
— Это из Совета. Говорят — срочно!
Караско убрал в стол карту, запахнул куртку и вышел в коридор. На базе было холодно. Отопление еще не устроили — не хватало людей. Следуя за милиционером, он прошел на пост, где стоял полевой телефон. Караско ждал этого звонка, зная, что тот непременно поступит. Но не думал, что так скоро.
Хотя, к этому все шло. Караско прекрасно понимал, что охота на ведьм, объявленная в Городе этим вечером, не что иное, как маневр властей, нацеленный на то, чтобы отвлечь толпу. В Городе зарождался хаос, а в таких условиях легко обделывать любые дела.
Он взял трубку.
— Алло?
— Храни вас Бог. Давид Сытин беспокоит.
Караско помнил этого человека. Помнил, как тот сидел в кабинете Мильчика и давал указания. Секретарь Совета. Глашатай власти.
— Храни вас Бог, — сказал он. — Чем обязан?
— У меня к вам сразу два дела, — с места в карьер начал Сытин. — Во-первых, вам надлежит отозвать с работ грузовой транспорт. У вас три часа времени на то, чтобы подготовить его и направить в Центр. Сколько у вас машин?
— Пять.
— Отлично. Готовьте и отправляйте. Три часа. Вам понятно?
— Понятно, — с раздражением ответил Караско. Сытин не обратил на его тон никакого внимания.
— Отлично, — повторил он. — Второе — вам надлежит предоставить вездеход.
— Он не на ходу, — быстро сказал Караско. — Я вам говорил.
— Да, я помню. Даю вам сроку два дня. Послезавтра к полудню вездеход должен быть возле здания Совета.
— Мы не успеем.
— Вы успеете, если не хотите оказаться на столбе, — сухо ответил Сытин. — Самсон, пора игр закончилась. Вы не пускаете к машине никого, из чего я заключаю, что вы намеренно саботируете ремонтные работы. Не в ваших интересах доводить дело до крайности. Не так ли?
Караско помолчал.
— Да, — сказал он. — Так.
— Хорошо. Значит, послезавтра в полдень. Не подводите нас.
— Я понял.
— Тогда у меня все. Готовьте грузовики. Я еще свяжусь с вами.
Караско положил трубку, а потом набрал номер Поиска. Колотун долго не подходил, но Караско упрямо ждал, не отменяя звонок.
— Да, — раздался, наконец, голос Колотуна.
— Это Караско. У нас аврал. Вездеход должен быть готов завтра.
— Завтра? — переспросил Колотун. — Что-то случилось?
— Случилось. Часов до шести успеешь?
— Сделаю. Потом к тебе?
— Да. Соберешь всех, как договаривались. Ты о костре знаешь?
— Каком костре?
Караско в двух словах пересказал ему последние новости. Колотун присвистнул.
— Ого. Подкинут дров священному огню!
— Это не смешно. Прямо сейчас отправляйся к Мамочке и уведи ее с собой. Ты понял?
— Понял, начальник. Уже выхожу.
— Хорошо. Увидимся завтра.
К дому Мамочки Колотун решил идти через Центр. Ему хотелось собственными глазами взглянуть на столб.
