остановок:
— Павел отстаивает: «Люби ближнего твоего, как самого себя». Отстаивает не только страстно, но и бесстрашно. В раболепстве его никак не обвинишь. И тем не менее усиленно внушает: «Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, не проклинайте». Имеете право, Ирина Михайловна, заметить гонители для него не имели, мол, классовой подоплеки, просто дурные люди, заблудшие души. Увы, Павел тут не оставляет двусмысленности, объясняет без околичностей; «Всякая душа да будет покорна высшим властям». Гонителями-то высшие власти оказываются. Павел признает это, но объясняет: «Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч… И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести». Каковы наставленьица, Ирина Михайловна? А между прочим, в другом месте Павел настойчиво утверждает, что вовсе не проповедует мудрость «властей века сего предержащих». Вот и гадай, чему из того, что говорил, он сам верил, чему нет…
— Верил и в то и в другое — гениальный путаник! — авторитетно объявляет от окна Миша Дедушка.
Ирина с досадой морщится:
— Сказал — что рублем одарил.
— Скажи иначе. — Миша петушино-воинствен при Насте, однако с острасточкой: Ирина может и припечатать. — Он бесстрашен, с эти ты согласна?
— Положим.
— И бесчестным его тоже не назовешь. Остается одно — путаник! Если не гениальный, то уж наверняка дерзкий, чего не отымешь, того не отымешь. — Миша торжественно повел бородой в мою сторону: оцените, каков я, Георгий Петрович.
Я не отозвался, в эту минуту я, право, знал не больше него.
Заговорила Ирина:
— А кто был тогда не путаник, позволь тебя спросить? Просвещенный Сенека красиво откровенничал о справедливости, а служил Нерону. Тот же Христос убеждал: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие», но призывал — отдай кесарю кесарево. Тоже ведь не очень-то логично с нашей точки зрения.
— Не забывайте, Ирина Михайловна, — вежливо вмешался Толя Зыбков, — Христос проповедовал «люби врага своего». С такой позиции «кесарево кесарю» вполне оправдано — купи себе независимость, но не враждуй. А Павел-то, как мы знаем, «люби врага» боком обходил — насыпь врагу горячие уголья на голову и покорись сильнейшему, тому, кто с мечом. От недомыслия это? Путаник?.. Сомневаюсь!..
Все взгляды повернулись ко мне — слово за судьей! Но я лишь утвердился сейчас в одном: суд наш преждевременен, предварительное следствие не закончено, возможно, даже и обвинение предъявлено не по адресу.
— Скорей всего это загадка не Павла, — сказал я.
— А чья же? — насторожился Толя.
— Его времени.
— Время нелогично?
— Нелогичными могут быть люди, но не время.
— Так что, что тогда?..
— Нам ничего другого не остается, как дальше копать вокруг Павла.
Неудовлетворенное молчание. Еще бы, я, похоже, и сам скис от своих ответов.
И вдруг раздалось мелодичное сопрано:
— Можно мне спросить?
Мы не сразу сообразили, что обрела дар речи новоявленная подруга Миши Дедушки. До сих пор Настя прилежно слушала, прилежно молчала, даже неведомо было, какой по звуку ее голос. Оказывается — ангельский. Она по-школьному поднимала вверх розовую ладошку, доверчиво глядела на меня кукольно- рисованными глазами.
— А зачем нужно судить человека, который так давно умер? Не все ли равно нам, как он там вел себя?
Миша Дедушка нацелился на Толю Зыбкова взглядом заклинателя змей только попробуй сострить! А я озадаченно почесывал лысину — вопросик-то хотя и девичий, но не простой. И я ответил как мог:
— Мы выросли из него, Настя.
Настя на минуту задумалась с голубым недоумением во взоре, но тут же счастливо озарилась:
— Ага! Мы должны знать Павла, чтоб не походить на него в своих поступках.
Толя Зыбков честно выдержал, не издал ни звука, зато сам Миша негромко крякнул.
Я же счел нужным согласиться:
— Почти угадала.
3
Рассеянно молчавшая Ирина Сушко негромко произнесла:
— Устами младенца глаголет истина… Признаться честно, я тоже смутно представляю себе, чего мы хотим от Павла.
Миша Дедушка удивился:
— Эва, опять двадцать пять! Сколько раз мы это колесо крутили — роль личности в истории.
— Буксует наше колесо, друг бесценный, не двигаемся с места.
— Гоняла, гоняла машину — и ни с места! — У Миши даже скулы над бородой возмущенно порозовели. — А не кажется ли, что сейчас, в эту вот невдохновенную минуту оглядываемся на пройденный путь и — эхма! — признавать вынуждены, что для госпожи истории незаменимых личностей нет.
Ирина презрительно фыркнула:
— Вот именно, доехали до открытия. Стоило ради него машину насиловать, — легко можно было самим сообразить.
— А что ты ждала? Жар-птицу красоты невиданной? Истина-то, мамочка, в скромных перьях, оказывается.
— Ждала цель, мудрый Дед. Цель! Большую и светлую, ради которой и жизнь положить не жалко. А наткнулись на старого знакомого — традиционного путаника, который заветных секретов, не жди, не откроет.
У Толи Зыбкова появилось на физиономии простодушно-дураковатое выражение.
— Позвали девочку в лес за лисичками… — начал он мечтательным голосом.
Ирина свела грозные брови, перебила:
— Давай без паясничанья, сурочек. О самом важном говорим. Толя скорбно вздохнул:
— Не надо плакать Ирина Михайловна, лисички рядом, лисички всюду, только они не на четырех ногах и не с хвостами. Мы добытчики знаний Ирина Михайловна! Значит, звания и есть наша цель.
— Нет, яблочко наливное, знания не цель, как и кирпич еще не дом. Могу я поинтересоваться: для чего пригодятся те знания, которые мы добудем?
— Кто мог сказать Герцу — для чего пригодятся его электромагнитные волны? Дело Герца и нас с вами — поймать новые знания, выпустить их в мир: летите, голуби! А уж кто и когда голубей приручит к чему приспособит — не наша забота.
Головастый румяный мальчик, пожалуй, один из лучших представителей современного поколения духовных акселератов. Такие мальчики родились тогда, когда их папы в мамы со вздохом вспоминали войну: «Тяжелое было время». Было да прошло, мальчикам не пришлось мерзнуть в окопах, ползать на брюхе под пулями, видеть трупы, есть лепешки из гнилого картофеля. Они всегда спали на чистых простынях, ели досыта, не знали, что такое заплаты на штанах, а потому снисходительно презирают грубый утилитаризм. Вот абстрактные знания — другое дело, увлекательное занятие вылавливать их, любоваться ими, а потом отбрасывать — авось подберут, приспособят. Мир для этих мальчиков вроде кроссворда — загадка пересекается с загадкой, любопытно, стоит поломать голову. Такое любопытство доступно только особо
