Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

его сыновья». Шедевр древней скульптуры по времени создания относится примерно к I веку до нашей эры. По свидетельству Плиния, «Лаокоон» находился в доме императора Тита. Папа Лев Х согласился на ее передачу во Францию, но в итоге скульптура так и осталась в Ватикане.

5. «После нас хоть потоп» (фр. Apres nous le de?luge – «после нас потоп»), то есть после нашей смерти погибай хоть весь мир; это выражение принадлежит маркизе Помпадур, официальной фаворитке французского короля Людовика XV, которая жила через 200 с лишним лет после папы Льва Х.

6. Банкира звали Agostino Chigi, The Medici, by Christofer Hibbert, page 235.

7. Kороль Португалии с 1495 года. Его правление ознаменовалось эпохой Великих географических открытий. При нем Васко да Гама достиг берегов Индии в 1498 году, а Педру Алвариш Кабрал открыл Бразилию – период высшего могущества Португалии.

8. Мандрагорой называлось растение с корешками, очертаниями похожими на человеческое тело. Ему приписывались свойства, способствующиие деторожденню, а также и возбуждающие свойства. В современных терминах слово «мандрагора» звучало бы как «виагра».

Беседы в садах Орти Оричеллари

I

Надо сказать, что комедия Макиавелли попала к папскому двору не сразу, а только после того, как ее поставили во Флоренции. В садах дворца Ручеллаи, называвшихся Орти Оричеллари (сады Ручеллаи), собиралось общество молодых людей, происходивших из самых лучших семей Флоренции, и образовывали они все вместе что-то вроде платоновской академии. Среди них были поэты, историки, философы – и вопросы, которые они в своей среде обсуждали, соответствовали их интересам.

Основатель академии, Бернардо Ручеллаи, умер в 1514-м, но дело продолжил его племянник, Козимо, сады же сохранили свое название.

В этот блестящий и вроде бы совершенно неподходящий ему круг попал и Никколо Макиавелли. Почему неподходящий? Ну, начать с того, что Макиавелли был существенно старше, чем его новые друзья. Более того – по сравнению с ними он был беден, как церковная крыса, и должен был бы считаться политически неблагонадежным. В 1514-м, еще при жизни Джулиано Медичи, велись разговоры о том, как он организует земли Романьи и Тосканы, которые намечались для его нового герцогства. Одним из губернаторов в его владеньях преполагалось назначить Паоло Веттори, старшего брата Франческо Веттори.

Паоло был высокого мнения о способностях Макиавелли, который к тому же был другом его брата, и собирался взять его к себе, в свою будущую администрацию. Но он получил разъяснения от секретаря кардинала Джулио Медичи [1], и состояли они в том, что «никаких дел с Макиавелли не стоит и заводить».

Из проекта нового герцогства для Джулиано ничего не вышло, и Паоло Веттори так своего губернаторства и не получил. Hо, даже уж и не говоря об этом, вообще все пути Макиавелли к государственным должностям были отрезаны.

Каким же образом Макиавелли попал в Орти Оричеллари?

Никаких точных сведений на этот счет нет. Вообще о жизни Макиавелли того периода нам известно главным образом из его переписки с Франческо Веттори, и говорят они, как хорошие друзья, и о том и о сем и обмениваются шутками и взаимными поручениями.

Например, Макиавелли попросил своего друга Франческо подыскать ему хорошей материи голубого цвета, которая могла бы пойти на накидку – явно подарок для женщины, и для женщины из хорошего круга. Это было необычно – во-первых, y Никколо Макиавелли было плохо с деньгами, а подарок был дорогим, во- вторых, его интерес к женщинам в общем ограничивался куртизанками. В списке его расходов в период относительного финансового благополучия расходы на дам такого рода занимали видное место.

Так к чему же тогда просьба о покупке материи, которой и во Флоренции не найти? Это странно – куртизанкам обычно платили деньгами, а не нарядами.

По-видимому, где-то на середине пятого десятка отставной и безденежный администратор Никколо Макиавелли влюбился в порядочную женщину?

II

По-видимому – да, влюбился. Его итальянский биограф, Маурицио Вироли, положил немало трудов на то, чтобы установить, кто же она такая. Из анализа переписки Макиавелли с Франческо Веттори он сделал вывод, что скорее всего, это была сестра их общего приятеля, Никколо Таффани. Как ее звали? Это непонятно – похоже, что до ответа не доискался и сам Вироли: он именует ее Ла Таффани. Это мало что дает – в итальянском мужской род обозначается артиклем «il», а женский – «la». Скажем, Макиавелли его приятели называли: «Иль Макка», «Il Macha».

Если бы фамилия Никколо Таффани была бы «Иванов», то прозвище его сестры, «La Taffani», «Ла Таффани», которую приводит нам Вироли, была бы «Иванова». О ней известно, что она жила одна, так как ее муж ее оставил и уехал в Рим, после чего о нем не было ни слуху ни духу. Маурицио Вироли основывает свою догадку вот на чем: Макиавелли незадолго до просьбы о покупке ткани для подарка просил Франческо Веттори похлопотать о каких-то делах семейства Таффани, которым он до этого особо не интересовался. Просить Никколо Макиавелли очень не любил, а в семье Таффани была только одна как бы замужняя женщина, за которой можно было поухаживать без риска получить стилет под ребра... В общем, М. Вироли думает, что это она и стала предметом влюбленности Макиавелли. Трудно сказать. Хотя Франческо Веттори наверняка знал, кому предназначался подарок, но в своем письме Никколо он говорит, что ни о чем спрашивать его не будет, с него достаточно того, что он может услужить другу – так что кто эта дама, так и остается неясным. Однако он была, она существовала, и Макиавелли был так влюблен, что ходил к ней в гости за многие мили, и расстояние его не пугало.

Мы знаем об этом из его писем к Веттори – они обсуждали такого рода вопросы без особых обиняков. Скажем, Веттори писал Макиавелли, что ему очень приглянулась дочь его соседа, но в свои сорок лет он должен думать не о безумствах, а о том, что у него есть дочери, и лучше не бросать деньги на ветер, а отложить им что-то на приданое. А вот Никколо Макиавелли, истинное воплощение трезвости и жесткого цинизма, примерно в это время, где-то в 1514 году, пишет сонет, который есть смысл привести целиком, он был прекрасно переведен на русский Е.М. Солоновичeм.

Сонет Никколо Макиавелли:

Когда бы миг не думать мне о вас,
Я этот миг благословлял бы годы.
Сердечной бы не ведал я невзгоды,
Когда бы вас признанием потряс.
Когда бы я, невольник ваших глаз,
Мог верить вам, я б не желал свободы,
И в этом роща верит мне, чьи своды
Внимали жалобам моим не раз.
Мы говорим: «Конец», – теряя сына,
Богатство, трон, смотря былому вслед.
Всему бывает в свой черед кончина.
Увы, зачем родился я на свет!
Мне только плакать – вы тому причина,
И нет слезам конца, и веры нет.

Как и было сказано – сонет предположительно датируется 1514 годом.

III

Но сонеты занимали все-таки далеко не все свободное время Никколо Макиавелли – потому что свободное время относилось к такой категории добра, которого у него было, увы, предостаточно. Уже был случай упомянуть, куда шло это время, но все же есть смысл послушать его самого. Вот отрывок из письма Макиавелли, отправленного в Рим, к Франческо Веттори:

«...Выйдя из леса, я отправляюсь к источнику, а оттуда на птицеловный ток. Со мной книга, Данте, Петрарка или кто-нибудь из второстепенных поэтов, Тибулл, Овидий и им подобные: читая об их любовных страстях и увлечениях, я вспоминаю о своем и какое-то время наслаждаюсь этой мыслью. Затем я перебираюсь в придорожную харчевню и разговариваю с проезжающими – спрашиваю, какие новости у них дома, слушаю всякую всячину и беру на заметку всевозможные людские вкусы и причуды. Между тем наступает час обеда... я вкушаю ту пищу, которой меня одаривают бедное имение и скудное хозяйство. Пообедав, я возвращаюсь в харчевню, где застаю обычно в сборе хозяина, мясника, мельника и двух кирпичников. С ними я убиваю целый день, играя в трик-трак и в крикку; при этом мы без конца спорим и бранимся...

Так, не гнушаясь этими тварями, я задаю себе встряску и даю волю проклятой судьбе –