Тюдоры. «Золотой век»

был хорош собой, высок ростом, прекрасно танцевал – и в конце концов попался на глаза королеве. Случилось это не так уж скоро, а жизнь при дворе была дорога, и он успел накопить долгов на 10 тысяч фунтов.

Но дальше карьера Кристофера Хаттона пошла вверх – и поистине стремительно.

Сначала он получил пост «джентльмена частных покоев [королевы]» – Gentleman of the Privy Chamber» – ближайшей аналогией более поздних времен, наверное, был бы придворный чин камергера.

Потом Елизавета сделала его капитаном своей личной гвардии. В свой черед, он стал и гофмейстером королевы, и даже почему-то членом Парламента в Палате общин – причем было известно, что он «… выражает взгляды Ее Величества…». В конце концов в 1587 году Елизавета Первая сделала своего дорогого Кристофера лордом-канцлером, то есть главой судебной палаты. Юрист он был, конечно, очень посредственный, и над ним посмеивались – но Кристофер Хаттон обнаружил большой здравый смысл и оставил за собой вопросы в основном политические, передав техническую сторону ведения дел своим сотрудникам.

В итоге с должностью он справился прекрасно и расположения королевы не утратил. На него сыпались всякого рода милости – пожалования земель, выгодные должности-синекуры и всякого рода «… особые предпочтения…».

Примером могла бы послужить его усадьба, которая вообще-то принадлежала епископу округа Эли, но была сдана им в аренду сэру Кристоферу за годовую плату в «…10 фунтов стерлингов, 10 возов сена и одну розу, сорванную в саду усадьбы в середине лета…». Нельзя сказать, что епископ был счастлив заключить такую убыточную сделку, но королева намекнула ему, что она как «Верховный Распорядитель Церкви Англии»[52] может сместить его с епископской кафедры.

Это был серьезный довод – и епископ покорился.

Кристофер Хаттон писал своей повелительнице самые нежные письма и говорил, что служить ей – небесное блаженство. Иногда он писал и посмелее – например, при возникновении в Лондоне эпидемии послал Елизавете кольцо, которое, по его словам, служило амулетом и которое следовало носить не на пальце, а на цепочке вокруг шеи, с тем чтобы кольцо висело меж двух ее грудей, которые в сумме сравнивались с «…целомудренным гнездом истинного постоянства…»[53]. Елизавета относилась к нему, право же, с нежностью и называла своим «барашком» и «заводилой»[54]. Тем не менее он ее ревновал к другим ее приближенным.

Например, к Эдварду де Веру, 17-мy графу Оксфорду.

III

Титул был старым, учрежденным еще в XII веке, и принадлежал семье де Веров с 1141 года. Семейство процветало при Плантагенетах, но осталось в милости и при Тюдорах – случай редчайший. Джон де Вер, 13-й граф Оксфорд, отчаянно рубился в сражении при Босворте, заслужил благодарность Генриха VII, и дальше де Веры так и оставались на виду, сохраняя в семье и графский титул, и наследственную должность лорда – великого камергера – главного распорядителя королевского дворца. Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд, в 12 лет осиротел и унаследовал и титул, и должность, и значительное богатство, но, поскольку сам он управлять своей собственностью еще не мог, его отдали на попечение Уильяму Сесилу, лорду Берли. Опекунство было прекрасным способом изрядно пощипать собственность опекаемого, так что королева наградила таким образом своего министра, и юный Эдвард подрастал в доме Уильяма Сесила, что, надо сказать, любви между ними не прибавило.

Питомец лорда Берли рос очень уж буйным и, несмотря на блестящие дарования, доставил своему опекуну огромное количество хлопот.

Например, он убил одного из его слуг, пырнув его шпагой. Убийство, по всей вероятности, было ненамеренным – удар был нанесен в ногу, хотя у графа была полная возможность ударить свою жертву куда угодно, благо слуга не был вооружен. Однако раненый очень быстро истек кровью – видимо, на его беду, шпага задела важную артерию. Дело замяли – жюри, которое должно было расследовать дело, удовлетворилось объяснением, что слуга как бы напал на графа и сам напоролся на шпагу, так что случай его смерти следовало объяснять как своего рода комбинацию самозащиты со стороны графа Оксфорда и самоубийства со стороны слуги.

Понятное дело, такое объяснение было шито белыми нитками. Люди осведомленные полагали, что несчастный слуга подслушивал разговоры Эдварда де Вера и делал это по поручению лорда Берли. Очень может быть – Уильям Сесил как политик любил «…быть в курсе всех дел…» и содержал множество шпионов. Надо полагать, он и у себя дома тоже хотел знать все и для сбора информации пользовался теми же методами, что и в своей профессиональной деятельности…

Как бы то ни было – дело об убийстве было замято, а потом Эдвард де Вер и вовсе женился на старшей дочери своего опекуна, Анне Сесил. Брак получился неудачным – супруг сперва отправился в долгое путешествие, уехав в Италию, а потом, после возвращения, жил при дворе. Жену свою он туда не взял – к большому негодованию тещи. Однако лорд Берли, тесть графа Оксфорда, полагал, что не следует вмешиваться в жизнь нового фаворита королевы Елизаветы – а Эдвард де Вер определенно мог считаться любимцем Ее Величества. Деньги граф тратил без счета и умудрился промотаться настолько, что королева решила его как-то выручить – она назначила ему некую «пенсию» размером в 1000 фунтов стерлингов. Случай поистине уникальный – Елизавета ненавидела расставаться с «…живыми деньгами…» и предпочитала награждать своих любимцев как-то иначе – скажем, налоговыми скидками на экспорт или на импорт или выгодными назначениями. В случае с Эдвардом де Вером она отошла от своих правил – граф был настолько беспутен, что поручать ему что бы то ни было, безусловно, не следовало.

Как всякий честолюбивый аристократ в царствование Елизаветы Первой, он успел повоевать и на суше, и на море – но без особых успехов. Однако в деле развлечения королевы с ним мало кто мог бы поспорить – он обладал живым умом, интересовался искусством, устраивал придворные театральные представления и даже содержал труппу актеров.

И королева благоволила к нему, за невероятно яркие одежды звала своим «турком», охотно смеялась его дерзким шуткам и вообще многое ему позволяла. В общем, у Кристофера Хаттона были основания для некоторой ревности.

Но куда больше, чем к Эдварду де Веру, он ревновал свою повелительницу к другому ее любимцу, удальцу и красавцу.

IV

Звали его Уолтер Рэли, и он был вовсе не графом, а обычным джентльменом родом из Девоншира, что на западе Англии. Где он учился, неизвестно – скорее всего, толком нигде. Жизнь поносила его по самым разным дорогам – скажем, он повоевал во Франции на стороне протестантов, командовал отрядом в ходе бесконечной, нескончаемой войны в Ирландии и отличился там и удалью, и жестокостью – повесил сотен шесть пленных, за что его порицали. Ну, королева действия «…мастера Рэли…» одобрила, так что никакого наказания он не понес. Ему было что-то лет 25–26, когда он повел в пиратский рейд свой корабль «Фэлкон» – «Сокол», а в 1581-м, в возрасте 29 лет, попал ко двору. Королеве он сразу понравился и постарался извлечь из этого обстоятельства как можно больше пользы.

В мемуарах того времени есть история – возможно, и достоверная, – что однажды Елизавета спросила Уолтера Рэли: «Когда же вам, сэр Уолтер, надоест попрошайничать?»

Он ответил: «Тогда, когда Ваше Величество перестанет мне подавать!»

Ну, что сказать? Подавать «…милостыню…» ему она не перестала, очень скоро он разбогател так, что нарочно нашивал на плащ жемчужины так, чтобы они отрывались. Ему нравилось смотреть, как люди при дворе кидаются поднимать их с пола…

Сплетники, впрочем, говорили, что так небрежно пришивался только мелкий жемчуг, а крупный оставался на том месте, которое ему и было положено, – но про сэра Уолтера много чего рассказывали. Правда, делалось это с должной осторожностью – у него была слава умелого фехтовальщика и отчаянного задиры.

Королева любила его общество. Подобно ей, он был превосходный лингвист и свободно знал несколько