А потом третья, не такая желтая и менее старая: «В Стэнвике бесследно исчез мальчик».
С черно-белой фотографии на третьей вырезке на нее глядел и беспечно улыбался маленький мальчик. Джулия ощутила хорошо знакомое ей отчаяние. Чувство, которое обрушивалось на нее всякий раз, когда она видела фотографии сына. Там еще были и другие заметки, но Джулия не стала их читать. Она посмотрела, нет ли в комнате чего-нибудь еще, и вышла.
Джулия остановилась. Свет от ее лампы упал на дверь с другой стороны коридора. Теперь она оказалась распахнута. Хотя раньше дверь была прикрыта, Джулия это хорошо помнила, а теперь виднелся порог и за ним темнота. И этот пыльный мрак просто оглушал.
Комната не была пустой. Джулия чувствовала, что кто-то там внутри ждет. Старая женщина, сидящая на стуле у окна.
Там была ее спальня, холодная, полная одиночества, ожидания и горечи. Женщине надоело быть одной, кто-то должен был разделить ее одиночество, но Джулия застыла в коридоре как завороженная.
Оттуда, из темноты, она услышала скребущий звук. Женщина поднялась со стула, и вот теперь она медленно шла к двери. Тяжелые шаги раздавались все ближе…
Надо было опрометью бежать.
Дрогнувший язычок света в лампе привел Джулию в чувства, она быстро повернулась. Скорее отсюда, к лестнице, и вниз.
Ей казалось, что она слышит наверху шаги. Она чувствовала спиной холод старческого тела, причем очень близко.
«Он обманул меня!»
Комок ненависти, яростной, жесткой, как камень, ударил ей в спину. Джулия слепо шагнула в темноту, промахнулась мимо ступеньки, теряя равновесие, замахала руками, выронила мобильник, лампу и рухнула вниз.
До пола кухни оставалось еще три или четыре метра. Она услышала, как об пол ударилась лампа, потом телефон, и успела подумать, что она следующая. Она изо всех сил стиснула зубы, потому что сейчас ей будет больно, очень больно.
19
В день похорон Эрнста Адольфссона Йерлоф внезапно проснулся в предрассветных сумерках. Йерлофа разбудило ощущение того, что его откуда-то сбрасывают на пол. Все тело болело так, как будто бы это происходило наяву.
Из-за волнения и стресса опять дал о себе знать синдром Шёгрена, и, чтобы попасть на похороны, Йерлофу понадобится инвалидное кресло.
Синдром Шёгрена всегда накатывал совершенно неожиданно, привыкнуть к нему было нельзя. Йерлоф много раз пытался смириться, но ничего не выходило.
После завтрака он констатировал:
— Я опять оказался в детском стульчике.
— Ты скоро встанешь на ноги, Йерлоф.
Мария, которая ухаживала за ним в этот день, поправила маленькую подушку за его спиной, разложила опоры для ног в инвалидном кресле и поставила на них ноги Йерлофа, обутые в лакированные ботинки.
С помощью Марии Йерлоф все-таки сумел облачиться в свой единственный вычищенный и отутюженный черный костюм. Он купил его для похорон, когда умерла его жена Элла. Потом ему пришлось надевать костюм еще раз двадцать — на похороны друзей и родственников, которые покоились здесь же, на Марнесском кладбище.
Он знал, что рано или поздно в этом же самом костюме ему придется последний раз побывать на Марнесском кладбище, но уже не в качестве зрителя, а главного действующего лица.
Йерлоф надел или, точнее говоря, на него надели серое пальто, замотал шею шерстяным шарфом и надвинул на уши кепку. Температура в этот мрачный день в середине октября опустилась ниже нуля.
— Ну как вы, готовы? — спросила Буэль, выглянув из канцелярии. — Сколько вы там пробудете?
Старый привычный вопрос.
— Все зависит от того, в ударе сегодня пастор Хёгстрём или нет, — ответил Йерлоф.
— Мы потом можем разогреть твой обед в микроволновке, — сказала Буэль, — если захочешь.
— Спасибо, — поблагодарил Йерлоф, который сильно сомневался, что похороны Эрнста раззадорят его аппетит.
Он подумал, что Буэль со своей манией все контролировать, наверное, тихо радуется, что Шёгрен свалил Йерлофа и усадил в инвалидное кресло. Теперь присматривать за Йерлофом было сущим пустяком. Но ничего, скоро он опять будет в норме и встанет на ноги, когда чуть-чуть отпустит. Йерлофу необходимо было снова встать на ноги, чтобы найти убийцу Эрнста.
Мария натянула на руки перчатки и взялась за ручки кресла-каталки.
Итак, в путь. Сначала в лифт, потом на улицу, на холод. Вниз по пандусу, а затем дальше, на парковку. Замерзшая земля похрустывала под колесами кресла, когда они свернули на пустую дорогу, ведущую к церкви.
Йерлоф стиснул зубы. Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Ничего удивительного: что хорошего, когда тебя кто-то волочит в инвалидном кресле, а ты пытаешься расслабиться и сделать вид, что ничего особенного не происходит.
— Мы не опаздываем? — спросил он.
Вопрос был не праздный. Марии понадобилось много времени, чтобы облачить Йерлофа в костюм.
— Да нет, не очень, — сказала Мария, — слегка. Но это я виновата… Хорошо еще, что церковь недалеко.
— Ну да, здорово экономим на перевозке, — мрачно пошутил Йерлоф.
Мария вежливо посмеялась.
Йерлофа это порадовало: не все помощницы в Марнесском приюте понимали, что главная обязанность молодых — смеяться, когда они, старики, вспоминают о том, что у них есть чувство юмора.
Они подъезжали к церкви. Йерлоф наклонил голову, пытаясь защитить лицо от колючего ветра, налетевшего с пролива. Это тоже была своего рода встреча со старым знакомцем. Настырный и сильный зюйд-вест[58] очень подходил, чтобы идти бейдвиндом. Тогда он нес корабль почти прямо на север, вдоль шведского побережья, до самого Стокгольма.
Но в такой день, как этот, в море лучше было не выходить: волны будут захлестывать палубу и холод скоро затянет все судно ледяной коркой. Хотя Йерлоф и провел на берегу уже больше тридцати лет, он по- прежнему чувствовал себя капитаном. Ни один моряк не любил выходить в море в такое время.
Когда они катили мимо автобусной остановки, послышался перезвон. Они уже были совсем рядом — в конце дорожки виднелась церковь.
Звон казался каким-то тоскливым, одиноким и разносился по всей округе. Невольно Мария зашагала в такт бою.
В принципе Йерлоф ничего не имел против похорон. Он рассматривал это как ритуал, дань умершему и тем, кто по нему горюет. Фактически он попрощался с Эрнстом неделю назад, когда они с Йоном и Джулией были в каменоломне. Тоска по другу смешивалась с горем по своей жене Элле, и он понимал, что не забудет ни жену, ни друга, пока жив. И в то же время у Йерлофа появилось неприятное чувство, что душа Эрнста не упокоилась в мире и что он молчаливо ждет, пока Йерлоф соберет все кусочки головоломки, которую Эрнст оставил после своей гибели.
На маленькой площадке перед церковью была припаркована по меньшей мере дюжина машин. Йерлоф поискал глазами красный «форд» Джулии, но не нашел его, однако заметил «вольво» Астрид Линдер и подумал, что они с Джулией приехали вместе.
