Система
На современном этапе в лингвистике текста господствуют структурный и феноменологический подходы в изучении речи / текста [Сидоров 1987, с. 6–7]. В них текст рассматривается как самодостаточная система речевых единиц, реализующаяся на фоне определенной совокупности экстралингвистических факторов.
Структурное направление в области предмета смыкается с риторикой, стилистикой, прагматикой, психолингвистикой и др. В его русле осуществляются разработки проблем правильности текста, влияние на него контекстуально-коммуникативного окружения, вопросы пресуппозитивного знания как базы коммуникации и элементов служебного характера, меняющих ключ интерпретации. Другое направление – феноменологическое – учитывает наличие в тексте двух уровней связности и, как следствие, двух уровней смысла, которые выявляются в поверхностной и глубинной структурах. Исследования последней сближают лингвистику текста с герменевтикой. В рамках данного направления развивается нарратология – наука о повествовательных структурах и закономерностях их функционирования в тексте, восходящая к идеям В.Я. Проппа.
Нужно подчеркнуть, что для всей лингвистики текста в целом свойственен интерес к «содержательной направленности одной какой-либо формы из двух равновозможных в тексте» [Лингвистический энциклопедический словарь 1990, с. 268]. При этом задаются разные аспекты поиска: в рамках первого направления этот выбор обусловливается внешними, коммуникативными факторами; во втором – внутренними, глубинными текстовыми процессами. Однако неопределенность предмета исследований не позволила лингвистике текста четко обозначить свою категориальную ориентацию, хотя попытка выявления признаков текста и центральной категории, их объединяющей, осуществлялась неоднократно (например, в статье X. Изенберга «О предмете лингвистической теории текста» [Новое в зарубежной лингвистике 1978, с. 43–56]). При этом в качестве системообразующей категории нередко исследователи избирали связность.
Отсутствие центральной категории, общей для всех направлений лингвистики текста, предопределило, вероятно, и то, что общая типология текстов не была создана. В статье «О характеристике и классификации речевых произведений» К. Гаузенблаз предложил одну из классификаций, в которой типы речевых произведений выделяются следующим образом:
1. С простой / сложной структурой текста (например, речевое произведение содержит один- единственный текст с одним-единственным смыслом; или речевое произведение состоит из одного текста, в который вставлен отрывок из другого речевого произведения);
2. Свободные и зависимые речевые произведения, включающие такую разновидность, как, например, речевые произведения (относительно) независимые, «самодостаточные»; или речевые произведения, тесно связанные с ситуацией;
3. Непрерывные и прерывные речевые произведения;
4. По степени законченности и др.
Тем не менее, отсутствие в основе классификации четко обозначенных критериев не позволило систематизировать тексты и дать конечный, исчерпывающий список текстовых разновидностей. Поэтому вопросы типологии текста и выделения центральной текстовой категории в лингвистике текста остаются открытыми.
2.2. Коммуникативное направление в изучении текста в системе говорящий – текст – слушающий
Текст в процессе деятельности участников коммуникации. Порождение. Понимание и интерпретация текста.
Рассмотрение текста в системе
Эффективность контакта в коммуникативном акте определяется адекватностью переданной и полученной информации. Слушающий находится в позиции реципиента: он воспринимает сообщение, пытаясь понять его сигналы посредством коммуникативного кода. Естественно, что при этом возникают искажения, обусловленные как самим процессом передачи информации, перекодировки полученных сигналов, так и подготовленностью коммуниканта к принятию разного рода информаций: различием фонда знаний (пресуппозиций), индивидуализированностью жизненного опыта, психологическим перенапряжением, природой поступающих сигналов и пр. Как следствие, возникает вопрос об информативной адекватности коммуникации.
«Мы видим окружающий нас мир только посредством того образа мира, который носим в себе. Это посредничество неотделимо от человеческого взгляда. Мир глазами человека – это вид мира на основе обработки, которой мы умеем подвергать мир, заключенный в нас» [Гийом 1992, с. 144]. В связи с тем, что язык выполняет, в том числе, и кумулятивную функцию, он фиксирует концептуальные представления, знания в вербальной форме (собственными средствами). Язык в процессе передачи информации выполняет двойную функцию. С одной стороны, он идеализирует материальное, а с другой – материализует идею. Мысль, воплощенная в физическом облике, то есть в словах, проходит через определенные структуры, которые подвергают ее искажению. Так, облекаясь в вид представления, закрепленного в языке, она деформируется. Когда представление трансформируется в выражении, входит в сферу речи, мысль искажается вторично по тем же самым причинам (к ним прибавляется ограниченность средств выражения). Таким образом, первоначальное содержание преобразуется:
Преобразование исходного содержания информации
где С, С1, С2 + обозначают исходное содержание и его трансформации.
«Конечный результат этого процесса – получившееся высказывание – представляет собой компромисс между тем, что говорящий «намеревался» высказать… и тем, что «получилось» в силу свойств использованного языкового материала» [Гаспаров 1996, с. 106]. Перевод информации с «лингва менталис» на естественный язык [Вежбицка 1983, с. 246] – это лишь одна из сторон, «сторона значения слова для самого говорящего; но в действительности язык возможен только в обществе» [Потебня 1976, с. 303].
Порождение высказывания подразумевает восприятие его как понимание. Сходство процессов порождения и понимания речи указывает на то, что искажения, вызванные перекодировкой информации, присутствуют также в восприятии высказывания (или текста) адресатом. Еще A.A. Потебня писал об этом: «Так при понимании мысль говорящего не передается слушающему, но последний, понимая слово, создает свою мысль, занимающую в системе, установленной языком, место, сходное с местом мысли говорящего. Думать при слове то, что думает другой, значило бы перестать быть самим собою. Поэтому понимание в смысле тождества мысли в говорящем и слушающем есть такая же иллюзия, как и та, в силу коей мы принимаем собственные ощущения за внешние предметы» [Потебня 1976, с. 307].
Помимо трансформации информации, вызванной механизмами перекодировки мысли в слова в речи и обратно, нетождественность того, что хотел сказать говорящий, и того, что понял слушающий, обусловлена