— Мне пора идти.
— Что, прямо сейчас? И думать забудьте. У вас шок, милочка. Между прочим, француз Шарко[16] доказал, что вследствие сильнейшего потрясения по нервным окончаниям пробегает электрический ток, что может привести к параличу! Вы ведь не хотите поменяться местами с нашими больными, не так ли?
— Совсем не хочу.
— Тогда вам необходимо посидеть и успокоиться. Есть тут поблизости какое-нибудь кафе?
— Благодарю, но право же… Я как-нибудь сама.
Доктор дотронулся до руки фроляйн Лайд, и девушка тут же ее отдернула.
— Ну вот, и ткани похолодели. На лицо все признаки сужения сосудов. Позвольте мне измерить вам пульс…
— Вы, кажется, упомянули кафе? — быстро проговорила она. — Я бы не отказалась от чашки горячей, сладкой, струящейся… чая.
— Вот и славненько! Чаек — это то, что доктор прописал, — обрадовался Ратманн, накидывая ей на плечи свой сюртук.
Вот так, вдвоем, они отправились искать более-менее приличное кафе, хотя найти его в этом квартале было сложнее, чем айсберг в Сахаре. Желая развлечь подопечную, доктор нес какую-то веселую чепуху, а фроляйн Лайд время от времени поддакивала. Изо всех сил она старалась не думать о Голоде. Ночь длинна, у нее еще есть время. Главное, поскорее улизнуть от доктора, и можно охотиться снова.
Но до чего же обидно, правда? И почему работа всегда так нагло вторгается в личную жизнь?
В конце концов, они отыскали кабак, во дворе которого в данный момент не происходила поножовщина. Кое-как нащупав дорогу среди табачного дыма, доктор и медсестра заняли свободное место. Рядом с ними кто-то надтреснутым голосом затянул песню. Хрипело пианино, и две женщины, хохоча, отплясывали на столе. Поговаривали, что в подобные кабаки нередко захаживает сам наследный принц Рудольф.[17] В другое время фроляйн Лайд присмотрелась бы к присутствующим, но сейчас ее занимал лишь один вопрос — как, ну как отбиться от доктора, который всерьез озаботился ее здоровьем?
— Кельнер! — помахал рукой ее спутник. — Рюмку коньяка мне, а моей даме — чашку чая. Да поживее.
Фроляйн Лайд пристально на него посмотрела. Когда это она успела стать его дамой?
Перед ней появилась чашка с отбитой ручкой. Дождавшись момента, когда доктор отвернется, вампирша чуть наклонила ее и вылила содержимое под стол. Будь она сытой, никто бы и глазом не успел моргнуть, а так получилось довольно неуклюже. Кроме того, Ратманн поднаторел в наблюдениях за пациентками, которые пытались точно так же избавиться от опийной настойки. Он покачал головой, и фроляйн Лайд пристыженно потупилась.
— Ай-ай-ай! Мелкая моторика так и не восстановилась! Кельнер! Еще чаю! И коньяку!
Вторая чашка сломила ее волю к сопротивлению. Притворившись что пьет, вампирша опустила в горячую жидкость язык, бесцельно им там поболтала, и едва сдержала гримасу отвращения. И сам-то по себе чай был мерзкий — заваренный из прокисшей заварки, которую снова высушили и продали под видом свежей. Но сейчас у любой жидкости, включая «вдову Клико,» был бы противный вкус.
Кроме одной.
Вампирша вцепилась в стол, потому что внезапно перед глазами все поплыло. Музыка и смех отступили на задний план, и она слышала только нарастающий гул, как если бы где-то далеко прорвалась плотина и неслась к ней, сметая любые преграды на своем пути. Кровь текла по сосудам, бурлила под кожей, грязной, потной, покрытой щетиной, но на самом деле совсем тонкой и беззащитной. Еще немного — и она не сдержится.
— Герр доктор…
— Можете называть меня Отто, — ни с того, ни с сего предложил он.
От этой ремарки она остолбенела. Даже Голод, казалось, удивленно присвистнул, а Зов Крови уступил место более насущным проблемам.
Фроляйн Лайд наморщила лоб.
— Нет, не могу, — после долгих раздумий сказала она. — Это против субординации.
— Как приятно встретить серьезную девушку в наши распущенные времена! Не то что всякие там вертихвостки. Я ведь с самого начала присматривался к вам, фроляйн Лайд. Сколько вы у нас служите? Почти три недели? Этого времени с лихвой хватило, чтобы составить о вас мнение.
— Правда?
Попалась! Ну вот, далее последует что-нибудь вроде «Я видел, как вы превратились в летучую мышь, чтобы успеть домой до рассвета. Чем вы объясните сей феномен?» Тогда придется распрощаться со Св. Кунигундой. Главный врач — это не суеверная старушка, он такой распущенности от персонала не потерпит. Превращения в диких животных на территории больницы, разумеется, противоречат санитарным нормам. А где ей потом искать приличную работу в ночную смену?
— Я, конечно, не детектив, не какой-нибудь заморский Алан Пинкертон, но работа психиатром, знаете ли, развивает наблюдательность.
— И что же вы обо мне думаете?
— Вы очень тихая, скромная и спокойная барышня. Скорее все, происходите из простой семьи, где вас не баловали обновками.
Фроляйн Лайд распахнула рот.
— Угадал?
Нет, но промах его был таким запредельным, что сиделка чуть не взвизгнула. Все равно как если бы игрок в теннис один ударом разнес пол-площадки и насмерть зашиб судью.
Как ловко, однако, ей удалось замаскироваться!
— Что натолкнуло вас на эту мысль? — спросила фроляйн Лайд, уже глядевшая веселее.
— На первых порах новенькие смотрят на свою униформу с отвращением, словно их в рубище обрядили. Вы же носите ее с достоинством, чтобы не сказать с удовольствием. Мне продолжать?
— Пожалуйста.
— Вы держитесь особняком. Не сплетничаете с остальными сиделками, не интригуете и не делаете гадостей исподтишка. Знаете себе цену.
— Да, это так, — согласилась вампирша. Она действительно знала свою цену. Всю сумму, до последней золотой монеты. Специально уточняла.
— Пациенты вас любят. Даже самые буйные быстрее засыпают, когда вы на дежурстве. Вы здорово экономите нам лауданум.
— Стараюсь.
— За все это время на вас не поступало жалоб. За исключением того недоразумения с косметикой, у вас не было нарушений.
Фроляйн Лайд отлично помнила злополучный вечер, когда фрау Кальтерзиле раскудахталась, увидев ее изменившееся лицо. Правда, после эпизода в ванной, она подчиненную более не беспокоила. Когда на твоих глазах у новенькой вырастают двухдюймовые клыки, которыми она распарывает себе запястье и, продолжая вежливо улыбаться, выдавливает кровь в раковину, покуда румянец на щеках не потускнеет — это, надо заметить, отрезвляет. Сразу возникает вопрос, на ком она испробует эти клыки в следующую очередь.
Именно с тех пор вампирша стала охотиться не перед работой, а после, в выходной. Лицо как раз успевало прийти в норму.
— Мне кажется, за вашу безупречную службу вы заслужили повышение. Причем солидное.
— Насколько солидное?
— Очень.
Уж не задумал ли он отправить на пенсию старушку Кальтерзиле? А что, было бы заманчиво.
— Я буду Фрау Старшая Медсестра? — уточнила она.
— Фрау Доктор.
Вампирша помассировала виски, стараясь отогнать еще один приступ головокружения. И почему все так скверно складывается? Просто одно к одному.
— Это невозможно, — в ее голосе закружились первые снежинки.
— Почему же?
— Я вас не люблю.
Доктор Ратманн вытер лоб, покрасневший от коньяка, и посмотрел на девушку снисходительно.
— Ох, фроляйн, фроляйн. Нам ли с вами верить в романтические бредни? Как сторонник теории Дарвина, я считая, что любовь — это ничто иное как процесс, сформировавшийся в ходе эволюции для поиска подходящего партнера. Для продолжения рода, понимаете? А не для того, чтобы бродить при луне, ломая ноги, и кропать бездарные вирши. Чистая физиология, а не всякие там финтифлюшки! Голимые инстинкты, которые бесполезно присыпать сахарной пудрой! — он все распалялся, — О да! В нашу лечебницу нередко попадают молодые девицы, впавшие в меланхолию из-за неразделенных чувств, но нужно видеть, как быстро холодный душ снимает все симптомы! В крайней стадии любовь превращается в болезнь, но и ее можно вылечить. Хотя лучше просто не заболевать.
Вампирша прикоснулась к левой груди, где скукожилось ее сердце. Которое не билось. «Вылечите меня, пожалуйста!» внутренне взмолилась она. Поверить в слова доктора было как никогда заманчиво. Даже если отбросить научный взгляд на вещи, поэты твердят про любовь до гроба. Раз она уже перешагнула порог, значит, все должно закончиться. Ну, как-нибудь. Само по себе. Вот только оно никак не заканчивается. Что еще нужно сделать?
Рука спустилась ниже и нащупала медальон. Иногда казалось, будто он пульсирует на ее ладони. Но наверное просто руки дрожат.
Ей вдруг нестерпимо захотелось все рассказать. Вдруг она погибнет, а никто так и не узнает ее секрет? Если потом откроют медальон, то или истолкуют все превратно, или спишут на девичью сентиментальность. Но доктор-алиенист — это последний человек, перед которым следует выворачивать душу. Он сразу же поставит ей какой-нибудь заковыристый диагноз. А какие тут диагнозы, если она и так мертва?
— Почему вы считаете, что мы с вами подходящие партнеры для репродукции? — рассеяно спросила она.
— Это же очевидно! Вы молодая здоровая девушка. Я, хоть и хожу весь век в холостяках, тоже еще не стар, — приосанился главный врач. — Кроме того, я могу вас полностью обеспечить. Впрочем, если вам захочется продолжить образование, я с радостью запишу вас на медицинские курсы. Ведь женщины тоже могут заниматься умственной деятельностью, ну за исключением одной недели в месяц. Со временем вы сможете стать моей ассистенткой! Вы будете всем довольны, фроляйн Лайд.
— Нет, — теперь в ее словах сквозила вечная мерзлота. — Я польщена вашим вниманием, но нет. Никогда.
В доказательство своей решимости, она оттолкнула чашку чая и сложила руки на груди.
— Неужели у меня есть соперник?
— Да, — ответила сиделка несколько нетвердо. Но зачем вдаваться в подробности?
— И вы его, надо полагать, любите? — доктор Ратманн выплюнул последнее слово, как кислую виноградину.
— Именно так. И буду любить вечно. В самом что ни на есть прямом смысле этого слова.
— Что ж, я был о вас лучшего мнения, фроляйн Лайд. Вы оказались гораздо более легкомысленной особой, чем мне подумалось в начале. Но выбор, конечно, ваш. Разрешите хотя бы проводить вас до дома?
— Если вам так угодно, герр доктор, — нехотя согласилась она.
Ничего, как только он отвяжется, можно еще раз попытать удачу. Вдруг на этот раз повезет. Если, конечно, бандиты не раструбили на весь квартал или о ее феноменальных
