продолжал, — Я могу посеребрить вилы и косы, но не рассчитывайте, что даже так вы сумеете победить вампиров. Не хочу вас пугать, но предупредить обязан — они слишком сильны. Так что не пытайтесь на них нападать, но если п-потребуется, вы сможете отбиться. Сегодня ночью мы снова соберемся в церкви и будем их ждать.
— А они придут? — спросил Габор.
— О да! Вы для них не более чем д-дичь и они убьют вас с такой же легкостью, с какой вы отрубаете курам головы или закалываете свиней. В них совсем не осталось жалости, только неуверенность и страх, который они компенсируют за ваш счет.
— Постой-ка, Леонард! — вмешался священник. — Но если мы будем в церкви, они не посмеют войти. Или они такие же, как ты?
— Нет, они не такие, как я, — с чувством собственного достоинства произнес Леонард, — но даже на расстоянии они могут забраться к вам в голову, подглядеть самый тягостный кошмар и устроить так, что вы сами в ужасе выбежите на улицу. Зато вы можете поставить барьер. Нужно представить, что вас окружает кольцо огня или струи текущей воды, а потом подумать о чем-то приятном. Например о том, как вы в первый раз посмотрели в микроскоп, — увидев, что слушатели скривились, Леонард быстро добавил, — ну ли вспомните поцелуй невесты, первую улыбку ребенка, то Рождество, когда теща не приехала в гости, ярмарку, на которой ваша корова взяла первый приз — в общем, самый счастливый миг в жизни. Тогда им с вами не совладать. Но оружие все равно понадобится. Мало ли что может приключиться.
В следующие несколько часов Леонард только тем и занимался, что наносил серебряное покрытие на вилы, лопаты, серпы, ножи всех размеров, от мясницкого до перочинного, топоры и прочие предметы, необходимые для полномасштабной крестьянской войны. Хватило на всех, ведь чемоданчик Леонарда таил в своих недрах неисчерпаемые запасы и серебра, и кислоты. Достать последнюю было проще простого. С недавних пор кислота стала расхожим товаром, потому что экзальтированные дамы просто обожали плескать ею в лицо соперницам. Другое дело серебро. Если бы герр Штайнберг проведал, что сын, подкупив прислугу, раздобыл ненавистный металл и полгода прятал его под кроватью, он не оставил бы на бедняге мертвого места. К счастью, фабрикант не контролировал, на что дети тратят карманные деньги.
Когда поток вил иссяк и ополченцы отправились на площадь, тренироваться под началом графа фон Лютценземмерна, в домик священника зачастили женщины. Произошла реконверсия: теперь вместо колюще-режущих орудий Леонард окунал в цианид браслеты, крестики и сережки. Модницы еще долго крутились на кухне, придирчиво разглядывая свои побрякушки и сравнивая их с чужими. Некоторые даже кокетничали с молодым ученым, в надежде что слой серебра на их колечке окажется погуще. Марта тоже помирилась с вампиром, после того как он посеребрил ей ножницы. Последней была замшелая старушка, которая, шамкая беззубыми челюстями, попросила облагородить ее подстаканник. Хотя она уже не могла его разглядеть, на ощупь результат ей понравился.
— Дай вам Бог здоровьичка, сударь, — говорила она, явно не осознавая, с кем имеет дело.
Улыбнувшись, Леонард взял ее за руку, сухонькую и морщинистую, и осторожно проводил из кухни, чтобы бабушка ненароком не задела горячую кислоту. Теперь ему стало скучно. Он предложил отцу Штефану подновить церковную утварь, но священник наотрез отказался, чтобы дарохранительница или потир принимали участие в богомерзких экспериментах. Тем не менее, он все таки порылся в чемодане Леонарда и изъял несколько колб и пробирок на церковные нужды. Их он собирался наполнить святой водой, чтобы при случае швырнуть в нежить на манер гранаты.
Наконец юный вампир остался совсем один. Пригорюнившись, он сел у окна, закрытого ставнями, и вслушался в дневную суматоху. Издалека доносился голос графа, проводившего маневры. Как и следовало ожидать, он оказался очень деликатным фельдфебелем, поэтому команды перемежал такими фразами, как 'будь любезен' и 'если не трудно.' Вот бы присоединиться ко всем! Леонард никогда не играл в игры, ни детские, ни взрослые, но сейчас он особенно остро почувствовал свое одиночество. Наверное, если бы отец и Берта были рядом, ему стало бы легче. Хотя вряд ли. Собираясь вместе, они обменивались пустыми фразами, просто меняя их местами в зависимости от времени суток, но так никогда и не поговорили по-настоящему. Он, наверное, и не увидит их больше. А если бы и увидел, все равно не сумел бы им ничего объяснить.
Так он просидел до вечера, словно наказанный ребенок, который прислушивается к задорным крикам товарищей. Как только стемнело, Леонард уже был во дворе. В отдалении он заметил графа, который объяснял основы штыковой атаки. Рядом кувыркались дети. Вооружившись ветками и палками, они старательно подражали взрослым. Вся деревня напоминала лагерь накануне сражения. Решив не беспокоить военноначальника, Леонард присоединился к народным ополченцам, которые устроили перекур.
— А можно и мне какое-нибудь оружие?
Этот вполне закономерный в данных обстоятельствах вопрос почему-то привел крестьян в смущение. Переминаясь с ноги на ногу, они или попросту игнорировали вампира, или мямлили, что, дескать, молодой господин, поди, притомился и ему бы, того, отдохнуть. Когда Леонард понял, что никто не одолжит ему ни то что серпа — даже булавки, он почувствовал себя Прометеем, который наблюдает, как люди готовят шашлыки на добытом им огне, в то время как сам он прикован к скале. Какая черная неблагодарность! А явный виновник его несчастий между тем с невинным видом махал в воздухе косой.
Дрожа от негодования, Леонард подступил к фон Лютценземмерну и начал с разбега:
— Вы что же, запретили выдавать м-мне оружие?
С сияющими от любопытства глазами, крестьяне наблюдали сей невиданный аттракцион. Любой готов был расстаться с последним грошом, лишь бы только увидеть, как Леонард Штайнберг и граф фон Лютценземмерн будут орать друг на друга. Но граф лишь кивнул флегматично:
— Да. Если настаиваешь, давай обсудим это наедине.
Пристыженный Леонард сразу же согласился. Действительно, какой пример он подает простому люду? Тогда граф увлек его в дом, на прощание приказав рекрутам продолжать учения. К полуночи он рассчитывал увидеть их в такой форме, что хоть к кайзеру на парад.
Но в полутемной гостиной на Леонарда нахлынула прежняя обида.
— Почему я не м-могу сражаться наравне с остальными? — запинаясь, проговорил он. — Неужели я такое ничтожество, что мне даже лопату нельзя доверить?
Граф не сомневался, что дай Леонарду лопату и через пять минут он проведет трепанацию собственного черепа, но решил не разочаровывать беднягу. Однако и вторая причина, по которой тому следовало прятаться в погребе всю ночь, была ничуть не лучше.
— Видишь ли, мальчик мой, — начал граф, — тебе самому так будет лучше, да и зачем лишний раз смущать народ?
Леонард так и застыл на месте.
— Вы думаете, что среди нападающих будет мой отец и увидев его, я переметнусь на их сторону. Но как вы могли даже допустить п-подобное! Мой отец никогда не станет сотрудничать с таким отребьем! Он такой же заложник, как и ваша дочь! — тут Леонард прикрыл рукою рот. Заметив этот детский жест, граф нахмурился.
— Да вы все сговорились, что ли? Если я увижу еще одно вытянувшееся лицо при упоминании моей дочери, я с ума сойду! Сначала Эвике, теперь ты…
— Не сердитесь на Эвике, — попросил Леонард, — просто ей нужна определенность.
— О чем ты? — удивился граф.
— Она хочет п-понять, какие узы вас с ней связывают. Вы ведь забрали ее из приюта буквально перед нашим переездом? Помню, какой она была тогда, как вздрагивала от каждого шороха. Ужасно ее было жалко! Я даже принес ей плесень в подарок — такие гифы были, что залюбуешься — но она умудрилась ее потерять…
— Да-да-да, — фон Лютценземмерн поспешил его отвлечь, — но я решил, что забота и ласка пойдут Эвике на пользу.
— В том-то вся и беда. Она привыкла, что всю жизнь ее будут колотить ради профилактики, а уж за настоящую провинность вообще шкуру спустят. Она, похоже, так и не разобралась, как ей относится к вашей терпимости. Теперь Эвике не понимает, что же произошло — она не уследила за госпожой или… предала сестру, — опустив глаза, закончил Леонард.
— Кто бы мог подумать, что ты так разбираешься в людях! — невольно вырвалось у графа.
— Вовсе нет! — с жаром заверил его юный вампир. — Я даже Берту до конца не могу понять, не говоря уже о том, как я ошибся в Викторе. Ведь до последнего надеялся, что все обойдется!.. А с Эвике все просто: если бы вы отхлестали ее по щекам, ей стало бы легче, хоть какое-то отпущение грехов. А так она себя поедом будет есть. Это все из-за неопределенности, она даже страшнее микробов… хотя смотря что за микробы, конечно, — глубокомысленно добавил юный Штайнберг.
На минуту граф под Лютценземмерн прикрыл глаза рукой и, не глядя на него, простонал.
— Какие же вы все глупые дети! Почему вы так упорно вините себя в произошедшем, когда это всецело моя вина? Я и только я подвел Гизелу. Еще до ее рождения, когда так безалаберно распорядился остатками нашего состояния, и потом, когда приучил ее любить груду замшелых камней. И я совсем не знаю свою дочь! Она стойко переносит все трудности, но вот что с ней происходит, когда я отворачиваюсь? — опечаленный старик развел руками. — Ты прав, Леонард, нет ничего ужасней неопределенности. Теперь я и предположить не могу, как Гизела поведет себя в такой ситуации, на сколько ее хватит… и Господи, что они сейчас делают с моим ребенком?
В общих чертах Леонард представлял, что вампиры будут делать с его несостоявшейся невестой. Для начала нащупают самое уязвимое место, а потом воткнут туда иголку. Он вспомнил улыбки, которые расцветали от его мучений, будто маки на поле битвы, обильно удобренном кровью. Но это еще не самое страшное. Уже потом над ним склонилась подруга Виктора. Она стояла так близко, что ее юбки задевали его щеку, и Леонарду показалась, что если сейчас она протянет руку, в его страданиях будет хоть какой-то смысл. Почему-то он решил, что она единственная, кто поймет. Она же просто перешагнула через него, как через дохлое животное. До сих пор Леонард чувствовал отголоски тогдашнего отчаяния.
— Если бы Гизела стала… ну… такой как мы… то вы бы… — блистая косноязычием, начал Леонард, — вы бы тогда… потому что честь и все такое, и чтобы спасти душу… вы бы ее..?
— Нет! — оборвал его граф. — Мне все равно! Я любил бы оболочку, из которой упорхнула душа, потому что даже так Гизела оставалась бы моей дочерью. Лишь бы вновь ее увидеть, ничего мне больше не нужно!
— Я помогу вам! Позвольте мне вам помочь! — взмолился юный вампир. — Эти св-сволочи все у меня отобрали, неужели вы не дадите мне свести с ними счеты?
— Ну хорошо, — согласился граф. Выйдя на крыльцо, он окликнул Габора.
— Будь добр, выдай герру Леонарду какое-нибудь оружие.
'Тупое,' одними губами добавил он, и трактирщик сразу смекнул, что к чему. В глазах крестьян Леонард оставался барчонком, который не поднимал ничего тяжелее пипетки, и ужасно неуклюжим в придачу. Такой взмахнет косой — и оттяпает себе пальцы на обеих ногах. Подмигнув друзьям, трактирщик подошел к Леонарду и торжественно вручил ему зазубренный меч. Теперь бедняга разве что набьет шишку на голове, когда начнет замахиваться.
Глаза вампира разгорелись.
— Спасибо! — воскликнул он, хватая реликвию.
Когда он понесся в свою лабораторию, крестьяне только плечами пожали. Чем бы это дитя не тешилось, лишь бы подальше от них.
Покончив с ежевечерней рутиной, Берта Штайнберг вернулась в опустевшую палату мисс Грин и присела на ее койку. Вчера она так и не увидела, исказила ли миловидное личико Маванви гримаса отвращения. В сущности, ей было все равно, потому что ничего не изменилось. Если раньше ей казалось, что стоит произнести эти слова вслух и они, будто заговор от зубной боли, сразу же ее исцелят, теперь исчезла даже эта надежда. Легче не стало. Только в глупых россказнях Маванви женщины берут в руки меч, на самом же деле они бессильны бороться. Она, по крайней мере. Остается только ждать, когда Виктор до нее доберется. Такая уж ее функция в его сказке.
Развернувшись на пятках, Берта проследовала вон из гостиной, не обращая внимание на девочку, которая что-то кричала ей вслед. На ходу попросила медсестру собрать вещи пациентки, а сама поднялась на третий этаж, в рекреационную, пустовавшую в столь поздний час. Встала у окна, вглядываясь в ночь, разбавленную светом фонарей. В глазах защипало, две слезинки скатились по скулам, но дальше не продвинулись, застыли на щеках. Нетерпеливым жестом Берта смахнула их и они зазвенели, ударившись о подоконник. С такой нервотрепкой нужно питаться почаще, подумала вампирша, чувствуя как резко упала температура тела. Хотя еще раз отведать крови ей все равно не случится.
Через полчаса на крыльце появилась Маванви в сопровождении Карла Мейера и медсестры, которая несла за ней чемоданчик. Девочка уже успела переодеться: вместо больничной
