азартно крутил баранку, поглядывая в зеркало заднего вида.
– Не догонит! – задорно выкрикнул профессор. – Как я его? А? Я за этой долговязой сволочью давно слежу! Устраивайтесь! Сейчас покатаемся! Как-то раз, через год после войны, мы с Лыковым…
– Куда мы едем? – перебил Беркас, поглядывая назад.
– Да не бойтесь вы! Им нас никогда не догнать… Разговор есть.
– Вы что, следили за мной?
– Если я скажу, что встретил вас на этой горе случайно, вы мне поверите?
– Нет, конечно!
– Я же сказал, что следил не за вами, а за этим длинным. Он и вывел меня на вас.
– Послушайте! – умоляюще обратился к профессору Беркас. – Объясните же, что происходит. Я не могу связать концы с концами.
– Да все просто! Архив у меня.
– У вас??? – Каленин попытался было дернуться в кресле, но очередное ускорение прижало его к спинке.
– Ну да! У меня! Ребята Мессера об этом не знают. Они думают, что это вы его где-то спрятали. Вот и следят. Убивать вас, не добравшись до архива, им невыгодно. Они убьют вас ровно через минуту после того, как им завладеют!
Профессор радостно заржал, упиваясь растерянностью своего пассажира.
– Нет, вру! – поправился он. – Не через минуту, а тотчас же! Гы-гы-гы…
Каленин потрясенно молчал, пытаясь удержать устойчивую позу, так как машина входила в повороты на огромной скорости.
– Пристегнитесь! – посмеиваясь, бросил Якобсен. – Что-то вы плохо выглядите! Уж не испугались ли? Неужели боитесь этого длинного в автобусе? А может, хотите знать, как я догадался про альбом?
Каленин обреченно склонил голову, давая понять, что его уже ничем не удивишь.
– Так вот, пару недель назад я увидел, как вы вошли с какой-то папкой и портфелем в комнату – я называю ее аквариумом…
– Увидели? В каком смысле?
– В самом прямом! С берега Рейна, в бинокль. У вас удобное жилище, для того чтобы следить за всеми вашими перемещениями по дому. Вы об этом не догадывались? Так вот, потом вы пошли со всей этой поклажей наверх. А через десять минут вернулись уже без нее. Что я должен был подумать?… Правильно! Я подумал, что вы ее спрятали наверху. А там – только туалет и спальня. Наутро я легко проник в ваш дом…
– Так вы «домушник»? – спросил Каленин по-русски.
– «Домушник»? – Якобсен на секунду задумался, пытаясь понять смысл сказанного. Потом кивнул: – Красивое слово! Да! Я отжал дверь обычной отверткой, которая всегда лежит у меня в машине. Видите, все просто. Картинки у меня. Записи тоже.
– Я был уверен, что архив у них… Про вас я даже не думал.
– Наивный вы человек! Если бы архив был у них, то вы находились бы сейчас в лучшем из миров! Они не захотят оставлять вас в живых!
– Но в этом нет никакого смысла! Я же уже все рассказал в посольстве – про архив, про то, что его похитили… Я описал Николаю Даниловичу этого Луку… Про Мессера – тоже рассказал… Куприн все знает… Он обещал всю информацию передать немецким спецслужбам.
– Почему же тогда вас не пригласили для дачи показаний?
Каленин пожал плечами:
– Не знаю! И потом, что, собственно, я могу рассказать. Про то, как меня пугал Мессер? Но он меня не бил, не пытал… Потом, кто такой Мессер? Как его нынешнее имя? Где его искать? Я не знаю ответа ни на один вопрос. Для немецких спецслужб мой рассказ будет выглядеть как рождественская сказка, придуманная не совсем трезвым Дедом Морозом.
– Ну, положим, если бы имело место официальное обращение посольства о том, что вам угрожает опасность, то полиция должна была бы принять это во внимание… Значит, ваши коллеги предпочли не ввязываться в эту историю. Тем лучше! Прокрутим это дело на двоих!
– Я опять ничего не понял! – раздраженно сказал Каленин, вжимаясь в кресло на очередном вираже. – Скажите наконец толком, чего вы хотите?
– Славы! И справедливости, конечно! Но больше – славы! Я был уверен, что вы найдете старуху и доберетесь до бумаг. А я их забрал по двум причинам. Во-первых, я не доверяю немецкому правосудию. После Нюрнберга они не отыскали и, следовательно, не наказали ни одного нацистского преступника. Поэтому хочу, чтобы картинки Шевалье получили русские, только не от вас одного, но и от меня тоже. И пусть мое имя прозвучит публично! Обещаете?
Каленин не очень понимал, какие обещания он должен дать профессору, но на всякий случай кивнул и уточнил:
– А во-вторых?
– Во-вторых, вы просто болван, Каленин!!! – неожиданно заорал Якобсен. – Альбом в спальне – это же идиотизм! Просто чудо, что Мессер не выпустил вам кишки! Поэтому я решил вмешаться и спасти бумаги, – добавил он спокойно. – Кстати, есть человек в посольстве, которому вы доверяете?
– Куприн Николай Данилович! Мой куратор, – не задумываясь произнес Каленин.
– Тот, которому вы все рассказали?
– Да! Он знает эту историю от начала до конца. Это он спрятал меня в посольстве… от Мессера.
– У меня просьба. Не говорите об архиве никому. Придерживайтесь прежних версий. Пусть Мессер думает, что архив в посольстве. Это охладит его пыл. А ваши тамошние друзья пускай полагают, что архив похищен неизвестными. И про меня – ни слова. Никому!
– Но вас сегодня видел Лука…
– Лука – это тот громила, который гонялся за вами? Не беспокойтесь! – Якобсен покровительственно похлопал Каленина по плечу, что не помешало ему резко пойти на обгон и выполнить маневр одной рукой. – Меня он видеть через затемненные стекла не мог! Машина взята напрокат. Номера я поменял. Они не догадываются, что я как-то участвую в этом деле. Главное теперь – как можно скорее переправить архив в Москву.
– Вы хотите, чтобы это сделал я?
– Обсудим. Тут надо все продумать. Не под мышкой же вы его повезете! Обсудим…
Машина резко затормозила возле все того же кафе на аллее Аденауэра, где они встречались в прошлый раз. Именно здесь Якобсен опрокинул кофе на свою дубленку и устроил скандал.
– Тут делают отличный кофе, – как ни в чем не бывало произнес профессор. И, отвечая на вопросительный взгляд Каленина, уточнил: – Не держите меня за идиота! Скандалить не буду – сегодня не тот случай. Когда можно, я всегда устраиваю какой-нибудь маленький «пук», какую-нибудь вонючую непотребность. Это держит меня в тонусе! Но повторяю, сегодня будем мирно пить кофе и я расскажу вам о себе. На крупное дело идем, мистер Каленин!
