Без Иуды нет Христа
Беркас Сергеевич Каленин сидел на заднем сиденье «Волги», которая на пределе своих лошадиных сил двигалась в Москву. Слева располагался молодой сотрудник ФСБ, который деликатно молчал, за что Каленин был ему бесконечно благодарен. Впереди, рядом с водителем сидел омоновец с автоматом в руках – охранял Каленина, хотя было ясно, что сейчас ему уж точно ничто не угрожает.
Машина надсадно гудела двигателем, конструкция которого была ровесницей Каленина. На очередной выбоине, которые после недавней зимы обильно пятнали шоссе, машину сильно тряхнуло. Каленин стукнулся головой о потолок салона и сбился с мыслей, которые все крутились вокруг событий последних трех дней. Он чертыхнулся и, оглядев салон, в который раз поймал себя на мысли, что ему не хватает умственных способностей, чтобы осмыслить, как в ХХI веке можно делать такие автомобили.
...Первым автомобилем, который он самолично вывел из двора, была старенькая дедовская «Победа». Дед Георгий бестрепетно доверял семилетнему внуку «титьку», как он ласково называл свой автомобиль. Объяснить, почему «титька», дед Георгий внятно не мог. На прямой вопрос отвечал недоуменным встречным вопросом:
– А разве не похожа?
«Победа» обладала каким-то непередаваемым шиком и основательностью. Как автомат Калашникова. Вроде бы все просто – а лучше не придумаешь... Даже абсолютно неудобная узкая бойница заднего стекла гармонично вписывалась в монументальный облик автомобиля.
– Как в танке! – шутил Георгий.
К моменту первых шоферских опытов Беркаса «Победы» уже практически не производились, а ослепительную красавицу «двадцать первую» «Волгу» с оленем на капоте стали вытеснять плоские и неуклонно теряющие шарм «двадцать четвертые».
«Двадцать первая» Беркасу безумно нравилась. Дружок-одноклассник иногда позволял ему посидеть в салоне отцовского автомобиля, покрутить руль, который, казалось, был сделан из слоновой кости. И конечно же, завораживал бирюзовый полукруг спидометра.
Ничего более красивого Каленин, как ему казалось, не видел ни до, ни после. Поэтому все последующие модификации «Волги» его раздражали. А уж «тридцать первая» была настолько хуже всех своих прародителей, что именно про нее острословы придумали стишок:
...Каленин подивился тому, что сумел отвлечься от тяжелых мыслей. Он еще и еще раз проигрывал в голове события последних трех дней.
Прыжок из вертолета был для него неожиданным во всех отношениях. О том, что ему предстоит такая акробатика, он узнал в самый последний момент. Игнатов подтолкнул его к открытой двери зависшей в воздухе машины и скомандовал:
– Прыгайте!
– Зачем? – удивился Каленин...
– Вперед! – еще раз скомандовал Игнатов и решительно подтолкнул Каленина к проему двери. – Сгруппируйтесь...
...Затем, уже в лодке, Игнатов обратился к Беркасу:
– Сейчас мы вас отпустим, Беркас Сергеевич! Спасибо! Вы нам очень помогли...
– Зачем я вам был нужен?
– Вы аккуратно передавали руководству страны все наши требования. Это раз!
Игнатов поддернул широкие светлые брюки, в которые переоделся на дебаркадере. Он сидел в лодке, одетый во все светлое, сообразно жаре, и держался так, будто таким эксцентричным способом добирается на прием к английской королеве. С учетом того, что Игнатова в эту секунду искали все спецслужбы страны, вид у него был вызывающий.
– А во-вторых, вы были – уж извините – лучшим аргументом для моих бывших коллег, что мы бежим за границу и вас держим в заложниках. – Игнатов улыбнулся, привычно провел ладонью по своей серебряной шевелюре от затылка к челке и добавил, заговорщически подмигнув Каленину: – А мы вот остались! Дела, знаете ли...
...Каленин вспомнил и свою последнюю беседу с Игнатовым в Лефортово. Это было вечером накануне освобождения Фомина, сразу после того, как сработала очередная фраза, произнесенная диктором в восьмичасовых вечерних новостях на РТР.
Игнатов в начале беседы был, как всегда, спокоен и уверен в себе.
– Ну что, Беркас Сергеевич, я рад, что мы совместными усилиями боремся за жизнь ни в чем не повинных людей...
– Я прошу не отождествлять меня с вашей, с позволения сказать, деятельностью.
– Это как вам будет угодно! Я лишь констатирую тот факт, что не ошибся в выборе: вы всякий раз искренне стремились предотвратить трагедию.
– Господин Игнатов! Правильно ли я понимаю, что моя незавидная миссия сегодня заканчивается?
– Не совсем.
– Что значит «не совсем»? Разве вы не добились желаемого? Насколько мне известно, вашего сына завтра отпускают?
– Верно!
– Тогда что еще вы хотите от меня?
– Ничего обременительного. Я попрошу вас совершить с нами зарубежный вояж. Завтра – туда, а послезавтра, если на то будет воля ваших работодателей, вы уже будете в Москве.
Каленин откровенно разозлился и, не считая нужным скрывать этого, раздраженно уточнил:
– Я что же, становлюсь вашим заложником? Чего вы, черт побери, ко мне прицепились? Эти идиотские беседы с вами... Сколько же можно?..
– Беркас Сергеевич! Я приношу извинения за те неудобства, которые доставил вам, но у меня должна быть уверенность, что ребята из ПВО не собьют меня на взлете или в любой другой момент. Они, разумеется, меня не выпустят из страны, пока я не отдам коды на разминирование всех зарядов. А что случится после того, как я эти коды сообщу? Пусть даже я буду в метре от границы, а может, даже и за нею? – Игнатов щелкнул пальцами, изображая что-то похожее на выстрел. – Шарахнут ракетой – и привет. Поэтому ваше пребывание в самолете будет для меня определенной гарантией.
– Ну и куда летим? – с мрачной издевкой спросил Каленин. – На Кубу? Может быть, в Ливию? А, наверное, к людоедам в джунгли Амазонки?
– Маршрут я сообщу только на борту, – спокойно отреагировал Игнатов. Он собрал лицо в очередную диковинную морщинистую гримасу, обозначавшую улыбку, и уточнил: – Я мог бы попросить полетать со мной какого-нибудь депутата, но боюсь, что тогда по самолету безжалостно выпустят ракету, да и полет не будет таким приятным, как с вами. Вы мне симпатичны...
– А я испытываю к вам прямо противоположные чувства! – почти брезгливо отозвался Каленин. – Вы упиваетесь своим могуществом и начисто утратили то, что принято называть совестью.
– Ах ты, Боже мой! Всё-то вы меня стыдите, Беркас Сергеевич! То параноиком объявите, то еще как- нибудь зацепить норовите... – Игнатов вдруг всерьез обиделся и продолжил: – А я вот тоже не понимаю: как вы, человек, судя по всему, порядочный, можете служить этим... этим политическим жуликам?
– Я по крайней мере не организую теракты против беззащитных людей...
– Да!!! – вдруг резко выкрикнул Игнатов. – Да, это жестоко! Но тогда скажите... вы скажите!.. Как их остановить? Потому что иначе вы... не вы, а те, которые принимают решения в моей стране, будут терзать ее вечно! Они же ненасытны в своей алчности! Они не успокоятся, пока не напьются нашей крови досыта! Они будут насиловать страну, как публичную девку! Ненавижу!!! Только так и нужно с вами... С ними... Силой! Чтобы поджилки тряслись!
Игнатов говорил яростно и путанно. Таким за два дня Каленин его еще не видел.
– Сначала эти ублюдки искалечили моего сына...
Каленин чувствовал, – как его обдает брызгами невидимой волны ненависти и безумия, отчего ему по- настоящему стало не по себе...
– То, что он жив – это воля случая... – продолжал Игнатов. – Долго рассказывать... Как-нибудь потом... Да! Воля случая... Не убили до конца, но покалечили... Физически и духовно покалечили! – Игнатов потер
