которым трепещут жулики. Однако у сыщика был голый оклад, а жена откуда-то прознала, что в вытрезвителе у пьяниц по карманам можно нашарить на кооперативную квартиру. Про Анискина пришлось забыть – в трезвяке Котенко дежурил уже третий год. Привык. Да и в карманах и впрямь много чего оседало.
Пока улов был невелик – народ как на подбор попадался уже после «шопинга» (Котенко недавно узнал это слово от жены), с почти пустыми карманами, а подарки все были на одно лицо – куклы, машинки да женские трусы. Только у одного, солидного, толстопузого, с седой аккуратной бородой, оказался красный бархатный футляр с золотой цепочкой. Котенко, увидев цепочку, сразу решил, что подарит ее жене – и пусть она еще заикнется про некультяпистость!
Но около семи вечера стукнула дверь и в «приемный покой» первым почти вбежал Давыдов. Глаза его горели и весь вид был такой, будто он вот только что видел Аллу Пугачеву.
– Товарищ капитан… – зашептал он. – Таких мужичков взяли сейчас возле кафе на базаре – это просто класс! Двое – так, а вот один – полные карманы. Оформляйте!
Котенко кивнул с видом «Это ты, салага, меня учить будешь?!», и приготовился к обычному спектаклю. В помещение ввели троих мужиков. Котенко сразу понял, у кого из них по выражению Давыдова «полны карманы» – вон он, в дубленке, с уложенной волосок к волоску прической. Мужики и правда были хмельные – не так, чтобы очень, но и не таких устраивали на протрезвление.
Зощенко, Кутузов и Ураганов оглядывались. Зощенко с тоской чувствовал, что все идет наперекосяк. «Потеряют ведь, Лиде (так звали жену) никогда и в голову не придет, что я в трезвяке… – думал он. – Да еще и подарки растащут…» – Зощенко слышал много нехороших историй про трезвяки.
Оставалось надеяться только, что Ураганов как-то уладит дело с дежурным. Но при взгляде на дежурного Зощенко почувствовал сомнение.
Следом за ними зашел второй милиционер (тот самый, на которого налетел Кутузов), и водитель явно предпенсионного возраста. Они начали отряхивать шапки и сапоги от снега, полезли греться к батарее.
Оформление шло своим чередом. Котенко выспрашивал фамилию-имя-отчество, приказывал выложить все из карманов на стол, перекладывал все это по пронумерованным ящичкам и прикреплял к документам номерки, чтобы потом разобраться, где чье добро. Зощенко, глядя на эту бюрократию, начал уже надеяться, что пронесет – и подарки не потырят, и денег всех не отберут – ну, может, часть. «Да и ладно»…
– решил он, и тут же, поймав себя на этой мысли, подумал язвительно: «Эх ты, боевой офицер»… С другой стороны – а что было делать?
Тут очередь дошла до него. Котенко не поднимал головы. Зощенко решил держаться на грани – не лебезить, но и не качать права. Правда и сам не знал, получится ли это.
– Товарищ капитан, мы же трезвые все…
– сказал Зощенко. Котенко поднял на него глаза.
Глаза были как из бронестекла. Зощенко затосковал. На армейской службе всю психологию заменяют приказы и взыскания.
– Товарищ капитан… – высунулся сбоку Ураганов, – мы афганцы, участники, понимаете? Не виделись с училища, с летного. Да тут еще и дата – позавчера было 15 лет вводу войск в Афганистан. Ну был бы я пьяный – разве я запомнил это все?
Ураганов засмеялся, но так вышло, что засмеялся только он один. Ураганов понял, что все идет как-то не так. Он готов был уже прибегнуть к обычному своему оружию – к деньгам, не подводившим его до сих пор никогда. Но понимал, что при всех менты не возьмут.
– Товарищ капитан, а мы могли бы наедине перекинуться парой слов? – просительно заговорил он. Однако Котенко на него так и не посмотрел.
– Трезвые… Трезвые… – проговорил он. – А вот нам сейчас медицина авторитетно скажет. Нина Федоровна!
– А?! Что?! – на крик из двери с надписью «Медсестра» с наигранной веселостью и всегда-на-все- готовностью высунулась Нина Федоровна Уткина, медсестра вытрезвителя, дама лет сорока, от взгляда на которую у Зощенко сразу заныло в душе. Высокая и – по фигуре видно – когда-то стройная, она в молодости была очень даже ничего и явно не могла этого забыть. При своем возрасте она все играла в юную девчушку. Халат, обтягивавший массивное тело, был расстегнут и сверху и снизу больше нужного. Двигалась едва ли не вприпрыжку, что при ее массе выглядело как минимум странно. Зощенко много видел таких по гарнизонам.
– Ох, Константин Павлович, – начала она от двери. – Я прям от вашего голоса вздрогнула! Мы-то с подружками еще вчера начали старый год провожать, да всю ночь, да не одни…
При словах «да не одни» она деланно сконфузилась, давая понять, что ночь была такая бурная, такая… вы же понимаете… Та часть очереди, которая была потрезвее, смотрела на нее круглыми от удивления глазами. Котенко и остальные из персонала даже не заметили ее слов – привыкли.
– Вот, Нина Федоровна, – сказал Котенко скучающим голосом, – граждане считают, что они трезвые…
– А у нас все считают, что они трезвые! – хохотнула Уткина. Тут она мазнула взглядом всех троих – Зощенко, Ураганова и Кутузова. Сразу заприметила и укладку, и дубленку Ураганова, но тут же с тоской подумала, что надо быть скромнее в желаниях, этот-то наверняка уже захомутан. Усы Зощенко и его синие глаза кольнули ее сердце. «Мой тип!» – подумала Уткина, хотя ее типом были все мужчины – все зависело от ситуации, от выпивки и закуски.
– Так… Присядьте пять раз и потом пройдите десять шагов туда и обратно… – велела она Зощенко.
«Только-то?» – обрадовался внутренне Зощенко и начала приседать. При этом он наполнялся какой-то несвойственной ему веселостью, решив, что это все так, для проформы, начинал играть, хоть и не хотел.
– А идти-то как, строевым?! – спросил он.
– Да как хотите… – скучающе ответил Котенко.
Зощенко хмыкнул в усы, подмигнул Кутузову, и пошел, чеканя шаг, как когда-то в курсантской молодости ходил по квадратам на плацу. На повороте его малость занесло – но и то, сколько лет не ходил, да и пол был явно чем-то натерт – в общем, он считал, что все вышло отлично.
– Ну вот видите, – все так же скучающе сказал ему капитан за столом, – вы же на ногах не держитесь…
– Да как же это не держусь?! – поразился Зощенко. – Там у вас просто скользко.
– Ага, скользко! – хохотнула Уткина. – Ты, мой сладенький, пьян в зюзю!
От этого всего – от «сладенького», от «зюзи» – Зощенко просто онемел. А тут еще Уткина вдруг подошла к нему и погладила по щеке, глядя на него эдаким томным киношным взглядом! Зощенко от прикосновения дернулся. А Уткина, отойдя, громче нужного проговорила:
– Я его глажу, а у него не встает! Явно пьян, товарищ капитан!
У всех в очереди опять округлились глаза, только милиционеры (разве что за исключением деда- водителя) покатились от хохота, хоть и привыкли давно к уткинским штукам.
– Вот и экспертиза! – сказал Котенко, смеясь. Потом посерьезнел и глянул на летчиков:
– Ну что, граждане, оформляемся? Раньше сядешь – раньше выйдешь. Вытрезвитель – учреждение гуманное, чтобы вы на морозе не уснули, в сугробе не замерзли. Поспите тут у нас и домой придете как огурцы. Это при старом режиме сообщали на работу и там вас могли лишить премии. А нынче – перестройка, работы ни у кого нет, премий не дают, сообщать некуда, так что от вытрезвителя никаких проблем, одна польза!
При словах «одна польза» молодые менты у батареи как-то странно, о своем, засмеялись. Зощенко это не понравилось, но, как он понял, деваться было некуда. Он оглянулся на товарищей. Кутузов молчал, только желваки катались. Ураганов погрустнел и даже как-то осунулся (он к тому же не мог понять – неужели его деньги здесь никому не нужны?!). «Да хрен с ними, давай переночуем», – прошептал другу Ураганов.
Зощенко мотнул головой – ладно, сдаемся! Он положил на стол перед дежурным пакет (Котенко мельком взглянул и понял, что ничего путного там нет – модель самолета надо еще клеить, халат его жене явно будет маловат, а кукла недорогая – за такую все его бабы его запилят). Зощенко выложил документы,
