– А поговорить со старым школьным товарищем времени нет! Вот ты всегда такой – ходишь, ото всех морду воротишь!
Хоть и со смешком говорил это Каменев, однако было обидно. Но Филипп подумал – надо перетерпеть – и промолчал. Да и у Семена, видать, имелись дела – монолог его был нынче краток. Пояснив, что их магазину нужны кое-какие рыбные деликатесы («ну или что у вас там называется деликатесами?» – не удержался Каменев), Семен сделал заказ и распрощался, предварительно, правда, напомнив, что послезавтра, в воскресенье – футбол.
– Не забыл? Не сачканешь?! – подначивал Каменев. – А то мы ведь такой командой собираемся, что надерем вам задницы и в переносном, и в прямом смысле!
Зимой по воскресеньям, когда получалось, они играли в мини-футбол четыре на четыре. Команду Каменевых Филипп знал – они всегда играли вместе с братьями Алферовыми. Алферовы, Яков и Матвей, были моложе почти всех в компании (первому тридцать, второму – тридцать два), однако ни Филипп, ни кто другой не удивлялись тому, что Каменевы их привечают: Алферовы работали в налоговом управлении, Каменевы ходили к ним со своими декларациями (а также с коньяком и икрой), через это и познакомились, и подружились. Впрочем, насчет дружбы у всех, в том числе и Каменевых, были сомнения: сами Каменевы со смехом называли свои взаимоотношения с Алферовыми «стокгольмским синдромом» – когда заложники начинают питать симпатию к террористам. Алферовы, видать, догадывались об этом и «снисходили» до общения с остальными – особенно старший, Матвей.
В команду к Филиппу Каменевы сплавляли своего сродного брата Льва Фадеева (отец Каменевых ушел из семьи и Фадеев был его сыном от другой женщины), а также Игоря Фомина, партнера по бизнесу, возившего к ним в магазин красную икру. Икра обходилась так дешево, что все считали Фомина контрабандистом и вообще непростой личностью. Фомин был одного возраста с Филиппом и Семеном, но казался старше из-за скрытности характера, наложившей отпечаток и на внешность: цепкие глаза, плотно сжатые губы, разжимавшиеся лишь иногда, в основном для какого-нибудь скептического едкого замечания.
Потаенный смысл выражения «надерем задницы» состоял в том, что игра велась «на распин жопы»: – проигравшая команда выстраивалась вдоль забора, отставив зады, по которым победители с хохотом били с одиннадцати метров «пенальти». Это было мало того, что унизительно, но еще и больно – Каменевы (а выигрывали почти всегда они) били от души, не жалея сил, как по бетонной стене, и почти всегда попадали. От этого Филипп и правда время от времени от субботних матчей уклонялся.
2
Положив трубку, Филипп заварил себе чаю и откинулся в кресле. В стеклянной стене напротив он видел себя – блондинчик с простыми неброскими мелкими чертами лица. Глядя в стекло, он попробовал взбить чубчик, но это ничего не поменяло. Он вздохнул – уж слишком напоминал себе манекен, а манекены напоминали ему себя. Манекены, как известно, имеют внешность «в общем». Вот такую же «в общем», типовую, внешность, без характерных черт – разве что почти сросшиеся брови и небольшой пухлогубый рот – имел и Филипп. Знакомые нередко говорили ему – мы тебя видели, махали тебе, а ты не оглянулся. Филипп понимал, что видели они не его, перепутали с кем-то, но даже не обижался, привык. Отдельным горем – ну, может, не горем, а так, расстройством – был рост, ниже среднего, так, что он всем был по плечо.
Из-за роста он, когда был помоложе, иногда грустил, хотя и говорил себе, что есть огромное количество девушек, вполне подходящих ему по росту. Однако то ли в росте все же была проблема, то ли еще в чем, но Филипп был с юности робок с девушками. Вполне ожидаемо ему не сильно с ними везло. Сначала он комплексовал, а потом решил, что не больно-то и надо. Мать, заметив что-то, сказала ему однажды: «Если ты из-за девушек, то не грусти. Все наладится». Он тогда удивился – как она поняла? Но ответил, что с девушками у него все хорошо.
Потом, в двадцать восемь, он женился, и с виду все и правда было хорошо. Маргариту он увидел на показе мод – она ходила по подиуму, сильная, длинноногая, красивая, с густыми шикарными волосами. Он подошел к ней словно завороженный. Для Филиппа с его воспитанием девушка из модельного агентства была почти девушка из эскорта, но он – может, именно поэтому – вдруг познакомился с ней. Она была еще и выше него, даже без каблуков – это выяснилось довольно скоро, так скоро, что он долго удивлялся, но потом удивляться перестал: понял, что Маргарита сделала на него ставку. Он в то время уже имел неплохую работу, ездил на своей машине, что среди его сверстников было нечасто. Когда в первый вечер он предложил ее подвезти и она в первый раз села на переднее сиденье его машины, его поразило выражение ее лица. Он уже потом, намного позже, через несколько месяцев или даже лет, понял это выражение – она уже знала, что все это будет ее! Они поехали в кафе, а потом он, осмелев, предложил ей заехать к нему. Он был готов к отказу, но она согласилась (потом он тоже понял – она хотела посмотреть весь
Утром как-то так вышло, что она не ушла. Они провели вместе весь день и он понял, что она намерена остаться и на вторую ночь. Он был не прочь – это было воскресенье. В понедельник утром он довез ее до работы и она сказала: «Ты во сколько заедешь за мной?» – то есть, вопрос, заедет ли вовсе, не обсуждался, это разумелось само собой. У него не хватило духу сказать ей, что в общем-то он и не собирался за ней заезжать. Да к тому же она была так шикарна, что грех было жаловаться. Он приехал за ней в этот вечер, потом – в другой. Потом он увидел у себя в ванной комнате разные ее женские штучки. Потом она сказала, что надо поехать в обувной – купить ей что-нибудь не на шпильках. Он понял, что это ради него, это его тронуло.
Матери Маргарита не нравилась. «Уж слишком красивая…» – говорила она. Теперь Филипп понимал, что у матери к невестке была не только эта претензия, но тогда расспросить ее не догадался – объяснил это материнской ревностью, посмеялся. Он к тому времени был влюблен в Маргариту по уши. Ее красота льстила ему – ему нравилось, как столбенеют, увидев ее, мужики, и как перекашиваются лица женщин. К тому же, он очень быстро к ней привык. В ней было немало хорошего – она была упорная, редко жаловалась на усталость. Было, правда, много такого, что он не любил. Прежде всего, она видела его насквозь.
К тому же, имея диплом юрфака и какие-то связи, она сдала адвокатский экзамен и быстро пошла в гору. Клиенты у нее были богатые, дела запутанные, иски многомиллионные, гонорары многотысячные.
На ее корпоративы или в гости к ее клиентам ходить было ему не по душе – там была совсем другая жизнь, слишком много брильянтов. Ему даже говорить, что он работает в продуктовой оптовке было неудобно – словно приказчиком в лавке. Чтобы соответствовать, он залез в разные долги, набрал кредитов, болезненно напоминавших о себе эсэмэсками и звонками о просрочках платежей.
Скоро вышло, что Филипп оказался при жене. У нее постоянно позвякивал телефон, она с кем-то разговаривала и уезжала куда-то по вечерам. Поначалу Филипп задавал вопросы, но она отвечала на них «Я свободная женщина!», глядя ему в глаза с некоторым насмешливым вызовом, будто подначивая: ну, спроси у меня еще что-нибудь, ты же хочешь. Филипп боялся спросить – ведь ответит, и в конце концов перестал задавать вопросы: ложился спать, не дожидаясь ее, один.
Хорошо, что были дети – две дочери, Татьяна семи лет и пятилетняя Анна. И Маргарита, и Филипп очень любили девочек. Но, Филипп замечал, дети чувствовали, что родители борются друг с другом, и это их расстраивало. Филипп как-то объяснял девчушкам их с мамой размолвки, ее отсутствие в доме по ночам. Пытался корить жену. Но градус любого разговора на эту тему она сразу повышала до скандала (ему все чаще казалось – намеренно). Да еще убеждала его, что все так живут – вот, мол, и Сидоровы ругаются, и Петровы, а Ивановы и вовсе дерутся, так что мы еще нормально живем. Филипп чувствовал, что не нормально, но сказать ничего не мог. Он чувствовал, как что-то нехорошее растет внутри, понимал, что выход один – развод, но не мог себе этого представить. К тому же, знал, что Маргарита с ее опытом и знакомствами, отсудит у него все, – и квартиру, и машину, и дочерей. Дочерей Филиппу было жаль.
Он отхлебнул из кружки чай, поставил кружку на стол и задумчиво посмотрел на нее. На кружке были пирамиды. В Египте они – Филипп и Маргарита, детей оставили ее родителям – были два года назад. Хоть и планировали отдохнуть, но тоже поругались: Маргарита думала, что они едут загорать, купаться и
