на Ноя.
На вид ему было лет пятьдесят. Плотный, с крупной головой, правая щека обезображена следом от ожога. Большие руки со сплетенными пальцами лежали на столе, поверх исписанного листа бумаги.
— Садись, — сказал он, указывая на табурет, такой же старый и ветхий, как и все в этой комнате.
Ной осторожно сел.
Вид этого человека заставил его оробеть. Было в нем что-то демоническое, пугающее и, одновременно, притягивающее к себе, словно магнит. Что-то смутно казалось неправильным, как будто незавершенным, как в картине — яркой, талантливой, живой, но лишенной какой-то объединяющей все детали. От него исходила почти физически ощутимая сила. Ной чувствовал ее, как давление где-то в районе лба.
— Храни вас Бог, — тихо сказал он. — Я пришел на собеседование.
Караско нахмурился. Ной молчал, не зная, как поступить: отдать свои документы сейчас или подождать, пока его попросят.
— Сколько тебе лет? — спросил Караско.
— Двадцать.
— Где ты работал?
Ной смутился.
— Я не работал. В этом году я окончил высшую школу. В комитете по выбору профессии я узнал про «Поиск» и решил посвятить себя этому труду.
Караско хмыкнул.
— Давай свои бумаги.
Ной принялся поспешно рыться в сумке, вытащил стопку документов, уронил ее и, нагнувшись, стал собирать листы с холодного бетона. Подобрав все, он, красный, как огонь, выпрямился и положил бумаги на стол. Сердце колотилось, как бешенное. Караско отвел от него тяжелый взгляд, придвинул стопку к себе и стал читать.
«Демон, — подумал Ной. — Демон во плоти».
Потянулись минуты тягостного ожидания. Снаружи слышались крики и смех, заскрежетало железо. Наконец, Караско отложил документы и посмотрел на Ноя. Тот непроизвольно выпрямился.
— Ты нам не подходишь, — сказал начальник оперативного отдела без всяких предисловий.
От неожиданности и обиды у Ноя слезы навернулись на глаза. Он часто заморгал.
— Почему?
Караско подался вперед, всматриваясь в лицо парня.
— Я думаю, ты знаешь почему. Иначе не дрожал бы, как куст на ветру.
— Я не дрожу…
— Если ты решил попробовать себя в нашем деле, то это не та контора. У нас так нельзя. Никаких случайных людей в Поиске нет и не будет.
— Но я не хочу пробовать. То есть, я хочу сказать, что я принял решение.
Ной пытался говорить твердо, но прежней уверенности уже не ощущал. Она исчезала на глазах, тая под обжигающим взглядом Караско.
— Принял говоришь… Давай я обрисую тебе свое видение ситуации, чтобы ты лучше осознал мою мысль. Вот смотри — в Городе живет около пяти тысяч народу. Большинство из них имеют за плечами только начальную школу, и для них открыто множество дверей: заводы, теплица, коммунальные службы, милиция. У их ног — великое богатство возможностей. Некоторые окончили среднюю или специальную школу. Таких значительно меньше, и дверей перед ними открыто меньше — общественные няньки, инженеры, администраторы. И совсем немного в Городе таких, как ты. Понимаешь — каждому свое. Нянька не может быть учителем, а инженер — милиционером. Потому что это будут хреновые милиционер и учитель. Каждый человек должен войти в свою дверь. Глупо ломиться в чужую. Вот ты — ошибся дверью.
Ной подавленно молчал.
— В Поиске есть аналитический отдел — это как раз для тебя. Я скажу Колотуну, он проводит.
Караско отвернулся, и тут Ной почувствовал злость. У него даже руки задрожали от возбуждения.
— Если бы я хотел в аналитический, я бы пошел в аналитический! — заявил он и тут же замолк, испуганный собственным тоном.
Караско снова посмотрел на Ноя, но, на этот раз, с интересом. Он снова взял анкету, некоторое время глядел в нее, а потом спросил.
— Твоя фамилия Коштун?
Ной кивнул.
— Петр Коштун твой отец?
— Да. Вы его знали? — с жадностью спросил Ной.
Он почти ничего не знал об отце и не помнил его. Тот умер, когда сыну едва исполнилось три года. Единственное, что осталось, это портрет над кухонным столом. Мама редко рассказывала о нем. Ной знал, что отец работал в Лаборатории, работал над чем-то секретным. Однажды он, как всегда, ушел на работу и не вернулся. Поговаривали, будто Петр Коштун сбежал из Города. Но почему он так поступил, почему ушел на Пустую Землю, где не было ничего, кроме мертвой снежной пустыни, бросив жену и маленького сына — никто этого не знал. Он вошел в свой кабинет и не вышел из него. Никогда. Просто исчез.
— Да, — сказал Караско. — Я его знал.
— По работе?
Караско долго не отвечал, задумчиво и внимательно разглядывая Ноя. Наконец, он сказал:
— Петр был моим другом, поэтому я возьму тебя. Хотя, я не уверен, что ты задержишься здесь надолго. В любом случае, у тебя будет шанс.
— Я задержусь!
— Ты получил хорошее образование, и, если мозгами пошел в отца, сможешь многого добиться. Но не здесь, Ной. Не здесь. Ты не глупый парень, и я дам тебе время. Надеюсь, оно того стоит.
— Спасибо! — горячо поблагодарил Ной, вскочив со стула.
— Не за что. Сядь.
Караско пошевелил сухими тонкими губами и спросил:
— Ты машину водишь?
— Нет. У нас нет машины.
— Нет машины? Почему у вас нет машины?
Ной рассказал ему. Теперь, после того, что он узнал, Караско стал ему едва ли не родным человеком. Ной рассказал о матери, о Декере и добрососедских отношениях в Квартале. Рассказал о Дороге и Статусе. Он старался говорить сдержанно, не обличать и не иронизировать. Это удавалось не всегда, но Караско не обращал внимания на пылкие речи, только слушал и кивал с таким видом, будто все это давно знает. Когда Ной замолчал, он поднялся из-за стола.
— Хорошо. Оставь здесь сумку, и пойдем — я покажу тебе наше хозяйство.
Они вышли в ангар. Теперь там не было ни души: люди, стоявшие возле вездехода, куда-то исчезли.
— В столовой торчат, дармоеды, — сказал Караско.
В этих грубых словах Ной уловил оттенок нежности, будто отец говорил о детях, и снова удивился, как порой внешняя оболочка может не соответствовать внутреннему содержанию. Грубость и нигилизм вовсе не делали этих людей плохими. Наоборот, в этом проглядывала искренность — редкий товар в Городе, в котором обязательная благопристойность, словно ширма, скрывала все — и хорошее, и мерзкое.
Караско подошел к вездеходу и оперся на бронированный бок.
— По официальной формулировке наша основная задача — разведка и освоение территорий за пределами Города. Вспомогательная — обеспечение внешней безопасности. Это, как я понимаю, ты уже слышал.
Ной кивнул.
— Да.
